Как рассказывал нам позже Воронин, еще в 70-х годах прошлого столетия ледоколов не было. В портах и на реках за границей применялись «сани» — массивные тяжелые сооружения, которые тащили по льду на четырех канатах не менее двухсот человек. На месте прохода этих саней лед ломался, образуя канал для прохода судов. Такие «ледоколы» были громоздкими, могли работать только в портах и реках, но не в морях.

Идея создания кораблей, получивших впоследствии название ледоколов, впервые зародилась в России, Кронштадтский купец Бритнев, которому необходимо было сообщение со столицей и в зимнее время, пришел к мысли, что должно быть создано такое судно, которое могло бы ломать лед тяжестью своего корпуса. В 1864 году у своего обычного парохода «Пайлот» он изменил форму носовой части, сделав ее наподобие лыж. Опыт Бритневу удался: этот первый в мире ледокол великолепно колол лед Финского залива, совершая рейсы между Петербургом и Кронштадтом. Позже был построен второй ледокол — «Бой», но изобретение Бритнева в России на этом заглохло.

В 1871 году была настолько суровая зима, что лед закрыл вход в Гамбургскую гавань. Эльба замерзла, и суда не смогли выйти в море. Немцы приехали в Петербург и купили у Бритнева чертежи его ледокола. С помощью этих чертежей они построили у себя в стране очень хорошие ледокольные суда.

...Первый русский сверхмощный ледокол «Ермак» был построен лишь в 1899 году адмиралом С. О. Макаровым.

Весной 1929 года команда «Седова» промышляла зверя во льдах Белого моря, поэтому трюмы, палуба, борта судна были пропитаны ворванью и кровью. Корабль совершенно не был приспособлен для экспедиционных работ. Жилых помещений было так мало, что их едва хватало экипажу. Для размещения 34 человек экспедиции пришлось срочно разгородить твиндек (трюмное помещение между двумя палубами судна) на импровизированные каюты для четырех-пяти человек каждая. Поскольку твиндек соседствовал с паровыми котлами, в каютах этих была тропическая жара. Но мы и не рассчитывали на комфорт и быстро примирились со всеми неудобствами.

Большие неприятности ждали нас, когда мы стали проверять грузы. Оказалось, что 60 бочек с керосином, бензином и автолом отправлены из Ленинграда вместо Архангельска в Астрахань. Хорошо, что Отто Юльевичу удалось получить новую партию горючих материалов.

Исчезли в пути хирургические инструменты и печные каркасы. По-видимому, они также были отправлены в Астрахань.

Немало огорчений доставлял нам и затянувшийся ремонт ледокола.

Судостроительный завод менял заклепки в корпусе «Седова» и так плохо выполнил эту работу, что главный инженер Совторгфлота вынужден был составить акт. Капитальный ремонт судна не был закончен к сроку, что задерживало выход экспедиции в море.

Но это было полбеды. Самые большие огорчения еще ждали нас. Выяснилось, что Ленинградский союз потребительских обществ снабдил экспедицию явно недоброкачественными продуктами. Сначала мы обратили внимание на запах, который исходил от консервных банок. Оказалось, что они текут. Тогда решили проверить остальные продукты и обнаружили, что окорока заплесневели, а 4 тысячи килограммов муки нужно заменить.

К тому же выяснилось, что очень важные противоцинготные продукты — лук, чеснок, картофель — не были присланы вообще.

Эти вопиющие факты, разумеется, тут же стали известны корреспондентам газет, которые должны были плыть с нами до Земли Франца-Иосифа, а сейчас освещали в своих корреспонденциях каждый день готовящейся экспедиции.

В одной из центральных газет появилась статья, в которой говорилось:

«История знает уже, что одной из причин гибели 130 человек экспедиции Франклина в 40-х годах прошлого века было варварское мошенничество английских купцов, продавших ей банки, в которых вместо консервов оказались песок и опилки. Несчастные моряки убедились в этом, уже находясь во льдах.

Но то были частные торговцы, наживавшиеся на этом. У нас же мы имеем дело с безобразной бюрократической небрежностью. Но конец мог оказаться столь же трагичным.

...Должно быть произведено тщательное расследование, и виновные в подобном невнимании к здоровью, а может быть, и к жизни наших отважных полярных исследователей должны понести суровое наказание».

Газеты привлекли внимание общественности. Виновные за разгильдяйство были наказаны, но я не знаю подробностей, так как произошло это тогда, когда нас уже не было на «большой земле».

Что же касается продуктов питания, то многие удалось заменить в Архангельске доброкачественными, однако лука, чеснока и картофеля нового урожая на архангельских базах еще не было. Местные крестьяне накопали нам молодого картофеля со своих огородов, собрали 15 килограммов лука и чеснока. Мы были им очень благодарны, но овощей было все-таки недостаточно.

17 июля в одном из номеров старинной гостиницы «Троицкая» состоялось наше совещание, последнее перед отплытием.

— Сегодня газета «Правда Севера» сообщила, что у маяка Городецкого появился айсберг, — сказал наш капитан Владимир Иванович Воронин,— а к берегам Мурмана вплотную подошли тяжелые льды. Этого явления никто никогда здесь не наблюдал. Из метеорологических сводок известно, — продолжал он, — что температура воды в южной части Баренцева моря значительно ниже обычного. Пассажирский теплоход «Софья Перовская» шел на Печору тринадцать суток вместо четырех. Такие труднопроходимые льды у побережья, а что делается в высоких широтах — остается только гадать.

— Мы полагаемся на ваш опыт, — сказал капитану Отто Юльевич Шмидт.

Плавание в высокие широты в ту пору было для капитана сложной задачей со многими неизвестными. Надо было идти на Землю Франца-Иосифа, как выразился Воронин, «с одной душой», то есть компасом. Ни метеорологических, ни ледовых прогнозов, ни авиаразведки тогда не было. Если и делались прогнозы, то предположительно, «на глазок». Не было и карт, если не считать поверхностных, часто неточных набросков, сделанных участниками экспедиций.

Капитану предстояло плавание вслепую в никем не изученных течениях и неизвестных глубинах. Он мог полагаться только на свою интуицию.

Начальник зимовки Илляшевич доложил на совещании, что нашлись рабочие, которые дали согласие ехать на Землю Франца-Иосифа собирать дом для зимовщиков. Он сообщил также, что в Архангельске наняты на зимовку Владимир Антонович Знахарев — в прошлом повар на императорской яхте «Штандарт» и каюр Алексей Матвеевич Алексин.

Итак, зимовщиков стало семь человек.

...Только в полночь закончилось наше заседание. Мы вышли из гостиницы. Ночь была не белой, как в Ленинграде, а розоватой. Спать не хотелось, и мы направились на «Седов». Работа шла полным ходом, с каждым часом приближая нашу отправку на Землю Франца-Иосифа...

Чтобы ускорить отплытие, вся экспедиция, включая корреспондентов, была мобилизована на погрузку ледокола. Мы с Эрнстом Кренкелем следили за погрузкой радиоаппаратуры.

Тут произошло событие, которое могло стоить мне жизни. Я спускался по штормтрапу судна, когда почувствовал, что он ползет вниз. Через секунду я очутился в воде между двумя бортами —ледокола и баржи с нашей радиоаппаратурой. Попытался плыть, чтобы выбраться, но баржа стала сильно прижимать меня к ледоколу. Казалось, еще немного — и она раздавит грудную клетку.

— Человек за бортом!— услышал я голос старпома.

В этот момент Эрнст прыгнул с палубы ледокола на баржу и, упираясь спиной в борт судна, пытался удержать его напор. Видимо, ему это плохо удавалось. К счастью, подоспели рабочие и матросы, которые и вытащили меня на палубу.

Утром 20 июля мы сбегали на рынок, помогли Отто Юльевичу купить меховое полупальто. Эрнст купил себе бушлат. Дело в том, что ни у того, ни у другого не было теплой одежды.

К вечеру этого дня погрузка была закончена, и «Седов», приготовившись к торжеству, расцветился флагами.

Надо сказать, что пребывание нашей экспедиции в Архангельске было для жителей города большим событием. Правда, находились скептики, которые прямо говорили: «В наш век ни одна экспедиция в Арктику не оканчивалась благополучно. Зачем нужна нам эта ледяная земля?» Но большинство очень уважительно относилось к нашему предстоящему плаванию. Нам приветливо улыбались, незнакомые люди приглашали к себе домой. А в горсовете даже состоялся праздничный пленум, посвященный нашей экспедиции. В торжественной обстановке Шмидту было вручено знамя, которое он должен был водрузить на Земле Франца-Иосифа.