Этот проект, несмотря на его актуальность, не нашел своего воплощения и был воспринят в Европе как диковинный и фантастический. В самом деле, Арктика была еще совершенно неведома. Тогда не были известны законы дрейфа льдов в океане, была непонятна их взаимосвязь с атмосферными процессами. Синоптики не давали прогнозов погоды, а без этого полеты в арктических условиях могли проходить только вслепую и были рискованными.
Тем не менее известный полярный исследователь Руаль Амундсен предпринял попытку достичь Северного полюса воздушным путем.
Отправление состоялось из Кингсбея на Шпицбергене. 21 мая 1925 года два гидроплана системы Дорнье-Валль поднялись в воздух и взяли курс на север, но из-за трудных метеорологических условий один из гидропланов разбился. Однако возвращение авиаторов на родину было триумфальным, и некоторые иностранные корреспонденты даже писали, что, применив аэроплан, Амундсен открыл новую эру в исследовании Арктики. Они забыли, что еще в 1914 году над льдами Арктики в поисках экспедиции Георгия Яковлевича Седова, Георгия Львовича Брусилова и Владимира Александровича Русанова летали авиатор русского военно-морского флота поручик И. И. Нагурский и механик Е. Кузнецов. В 1924 году, то есть на год раньше Амундсена, летчик Б. Г. Чухновский уже производил ледовую разведку в Карском море.
После полета Амундсена одна за другой начали снаряжаться воздушные экспедиции в Арктику, Их подготовка велась в Германии, Англии, Норвегии.
В 1926 году Амундсен предпринял новую воздушную экспедицию на дирижабле «Норвегия» с целью обследования территории, лежащей между Северным полюсом и северными берегами Аляски.
11 мая 1926 года «Норвегия» начала свой полет над Арктикой. В состав экспедиции входило шестнадцать человек: Амундсен, Эльсворт, Нобиле, Риссер-Ларсен, Мальмгрен, Омдаль и другие. Полет проходил вначале благополучно, но на 88° северной широты дирижабль попал в густой туман. Опасаясь обледенения, воздухоплаватели поднялись сначала на высоту 600, а затем 1000 метров. Но уйти из серой мглы не смогли.
Возникло опасение, что дирижабль пролетит над полюсом и летчикам не удастся его увидеть. Но над воображаемой математической точкой земли, которую называют Северным полюсом, внезапно туман рассеялся. На лед были сброшены норвежский, американский и итальянский флаги. Затем дирижабль взял курс на мыс Барроу на Аляске. По подсчетам, «Норвегия» пролетела за 72 часа 2,5 тысячи миль. В результате полета было установлено, что околополюсные пространства являются морем, сплошь покрытым льдом. Старая легенда о существовании здесь суши была навсегда похоронена. Когда прошли «полюс относительной недоступности», вновь попали в толстый слой густого тумана. Началось оледенение. Все попытки подняться над облаками оказались тщетными, тяжесть льда, покрывшего дирижабль снижала высоту полета. Корка льда все время увеличивалась, а вечером 12 мая корабль попал еще и в сильную снежную бурю. Весь экипаж работал, откалывая лед и заделывая дыры в оболочке дирижабля.
Положение на дирижабле было отчаянным. К счастью, уже близок был берег Аляски.
Полет Амундсена еще раз показал несвоевременность использования летательных аппаратов в полярных областях.
В 1928 году весь мир был взволнован катастрофой с дирижаблем «Италия». Летающая лодка «Латам», снаряженная Амундсеном, погибла при повыше спасти экспедицию Нобиле.
И вот теперь, в 1929 году, Нансен организовал экспедицию на дирижабле «Граф Цеппелин», и нам предстояло сообщить исследователям метеорологические данные.
...В разговорах незаметно подошли дни, когда ночь должна была пойти на убыль.
День перед зимним поворотом солнца у древних северных народов назывался Иолом и считался одним из важнейших праздников.
Мы решили отпраздновать наш Иол подобающим пиршеством. Наконец наступил день 24 декабря! И хотя оставалось еще два месяца полярной ночи, может быть, самых тяжелых, мы уже чувствовали себя победителями. Рано утром этого дня мы получили, телеграмму от Визе, в которой он поздравляя нас с окончанием первой половины ночи и желал нам бодрости и здоровья.
Вечером все собрались в кают-компании. Стол был накрыт. На нем среди всевозможных яств гордо возвышались бутылки с шампанским и другими винами.
— Черт побери! Какое приятное общество! Тут даже и графинчик с кристальным «спирити-делюти». При одном взгляде на эту роскошь пробуждается аппетит, — сказал Георгиевский.
Надо пояснить, что на водку у нас был. «сухой закон». Только в особо торжественных случаях начальник выдавал весьма скромную дозу спирта, который мы разводили водой. Эту смесь Борис Дмитриевич называл «спирити-делюти».
В самый разгар, вечера Илляшевич незаметно вышел из-за стола и больше часа не появлялся; Сначала мы думали — отдыхает у себя в комнате. Но была как раз его очередь проводить наблюдения. Мы решили пойти вместе с ним. Постучали в дверь, ответа не последовало. Тогда решили, что он один отправился снимать показания приборов. Вернулись к столу.
Прошло довольно много времени, а Петра Яковлевича все не было. Мы встревожились. Опасаясь, что он заблудился в метели, договорились идти искать его с фонарями. Едва собрались, как в дверях появился овьюженный, с наганом в руке, улыбающийся начальник зимовки. Мы кинулись с расспросами.
Он рассказал, что не хотел нарушать нашего веселого настроения и нашел снимать показания приборов один. Погода была отвратительная. Зажег фонарик, но он позволял видеть не дальше двух метров. Едва отошел от дома, ориентироваться стало сложно, долго блуждал. На каждом шагу утопал в снегу и уже стал ругать себя, что пошел один, как вдруг набрел на могилу Зандера. Отдохнув немного и сориентировавшись, увидел свет на флюгере — метеогородок был рядом.
Сняв показания приборов, отправился обратно. Он уже дошел до бани и повернул за угол, но тут наткнулся на что-то. Илляшевич отскочил. Зажег фонарик. В метре от себя увидел медведя. Разломав ларь, зверь поедал запасы мяса для собак. Увидев человека, зверь двинулся на него. Спасаться бегством было поздно. Илляшевич выхватил наган и дважды выстрелил. Медведь повалился в снег. Петр Яковлевич выждал некоторое время, чтобы убедиться, что зверь мертв.
Мы знали, что Илляшевич стрелял артистически, но в темноте и пурге его спасло не искусство стрельбы, а, очевидно, хладнокровие. Достаточно было поторопиться, только ранить зверя — и случилась бы беда.
— Пока медведь не замерз, надо набрать запас крови! — скомандовал доктор. (Кровь служила нам лекарством, предохраняющим от цинги.)
Через несколько дней по старой доброй традиции стали готовиться к встрече Нового года. Как всегда в таких случаях, мыли и убирали дом, посылали поздравительные телеграммы председателю Арктической комиссии С. С. Каменеву, Комитету старых большевиков, Художественному театру, Пулковской обсерватории и многим другим, которые в Октябрьские дни поздравляли нас. По общему желанию зимовщиков Петр Яковлевич написал по-французски телеграмму Фритьофу Нансену. В ней были наши новогодние поздравления, пожелания здоровья и успеха в предстоящей экспедиции. На другой день мы получили поздравления от Владимира Ивановича Воронина и Исаака Борисовича Экслера, от родных, друзей, но по непонятной нам причине ни одно учреждение, даже наш Институт по изучению Севера, на наши поздравления не ответило. Мы решили, что телеграммы где-то задержались и не подозревали, какой конфуз ожидал нас.
Часам к одиннадцати мы все уже собрались за столом. Илляшевич зачитал очень взволновавшую нас телеграмму следующего содержания: «Сердечное спасибо, поздравляю и шлю наилучшие пожелания. Нансен».
Настроение в кают-компании повысилось. Провожая старый год, подняли бокалы за здоровье Нансена. Затем завели граммофон и послушали «Норвежский танец» Грига. Между тем приближалось время наступления Нового года. Мы с Эрнстом ушли в радиорубку, где переключили радио в кают-компанию, чтобы все могли услышать поздравление правительства. Но вместо ожидаемого выступления всероссийского старосты Михаила Ивановича Калинина приятный женский голос торжественно зачитал постановление об отмене встречи и празднования Нового года.