Все начинается со здания, где находится Каса Франка-Бразил. Это было первое здание в Рио в неоклассическом стиле, его построил в 1819 году французский архитектор Гранжан де Монтиньи. Сначала здесь располагалась только что зародившаяся бразильская фондовая биржа, а позже — таможня и акцизное управление. Монтиньи был одним из членов французской художественной миссии, которая появилась в Рио в 1816-м по приглашению Дона Жоау VI. Пока неплохо. Вот только еще во Франции как раз Монтиньи и назначили реставрировать сфинксов, привезенных Наполеоном из его неудачного египетского похода, — тех самых сфинксов, что два века спустя оказались на выставке в Каса Франка-Бразил. Возможно, они почувствовали, что здание создано теми самыми руками, которые с любовью восстанавливали их когда-то после того, что с ними сотворил Наполеон, снявший их с родных пьедесталов в Египте и заставивший проделать нелегкий путь до Лувра. Может быть, они «скучали» по Гранжану? Вы скажете — чепуха. Но кто знает? С египетскими находками шутки плохи.

И вдобавок, будто одного этого было недостаточно, экспозицию устроили таким образом, чтобы у посетителя возникло ощущение, что он попал в египетский храм. Кураторы заметили, что в полдень лучи апрельского солнца, проходя сквозь застекленную крышу Каса Франка-Бразил, будут падать на статую Ра в точности под тем же углом, что и в храмах Древнего Египта, — кто знает, а вдруг Ра был тронут этим жестом? Кроме того, они заметили, что мумии еще никогда не выглядели такими здоровыми и полными жизни, как в Каса Франка-Бразил. А карнавальная процессия в честь Изиды могла пробудить в них воспоминания о древних языческих праздниках — в конце концов, карнавал как таковой зародился как раз в Египте.

Египтологи, знаете ли, верят в «энергетику». В воздухе витало столько позитивной энергии, что, очень может быть, мумии и вправду захотели остаться здесь и «устраивали» все эти неполадки. Но, как ни жаль, самолет все-таки починили, и им пришлось вернуться, как они ни упирались.

Кариоки уютно чувствуют себя в объятьях прошлого. В Рио вы сворачиваете за угол, и вот у вас перед глазами встает совершенно другой век в форме акведука, фасада, здания или, реже, группы зданий. В стране, которая до сих пор считает себя прыщавым подростком, Рио гордится тем, что он — «старый» город и его длинная биография отражена в архитектурном разнообразии. Здесь можно увидеть все, от церквей в стиле барокко, фортов и монастырей колониального периода (1565–1808) до бесчисленных примеров неоклассицизма (XIX век), эклектизма (первые тридцать лет XX века), модернизма (начиная с 1940-х) и самых последних идиотских творений постмодернизма — все эти стили распределены по городу в произвольном порядке, без всякого плана, и сосуществуют в сравнительной гармонии, иногда буквально бок о бок.

Не говоря уже о второстепенных стилях: не так много осталось от арт-нуво, но для всякого почитателя арт-деко (я сам его очень люблю) Рио — настоящая сокровищница. Здесь есть здания, от холлов и лифтов до самих комнат отделанные так, будто это декорации работы Ван Нест Полглэйса для черно-белых фильмов с Фредом Астером и Джинджер Роджерс, — вот только они настоящие, с каменными, а не картонными стенами, продуманные до мельчайших деталей. В этом нет ничего странного. Строительный бум в районах вроде Глориа, Фламенгу, Урка и Копакабана совпал со всемирным пиком увлечения арт-деко. Вот почему в Рио оказалось столько зданий, домов и даже церквей с характерными морскими очертаниями, волнообразными и аэродинамическими, что так идеально смотрятся в изгибах гор. Стоит взглянуть хотя бы на статую Христа Спасителя работы инженера Хейтора де Сильва Кошту, этот огромный монумент в стиле арт-деко.

Присутствие прошлого могло быть и более всеобъемлющим, если бы не мания бразильцев, вечно юной, легкомысленной и озорной нации, презирать все, что прожило на этом свете больше пятнадцати лет (или минут, как уж получится). Рио немало пострадал от этого, потому что за три века в роли столицы городу никогда не разрешалось самому решать свою судьбу: во времена монархии и республики мэров назначало федеральное правительство, и только с 1985 года кариоки получили право самостоятельно выбирать мэра! С каждой сменой правительства или режима (а видит бог, и то и другое в здешних краях так и норовит смениться) Рио, витрина страны, был вынужден претерпевать серьезные изменения, чтобы новое правительство могло продемонстрировать всему миру собственный стиль. И почти всегда это означало уничтожение прошлого.

Чудо, что от колониального Рио вообще хоть что-то осталось, если вспомнить, сколько всего было уничтожено или брошено гнить в забвении. В 1920 году Морру ду Каштелью, холм, на котором город был заложен в шестнадцатом веке еще по средневековым принципам, при помощи динамита и водометов сравняли с землей, и, естественно, не уцелело почти ничего из того, что составляло его неповторимый образ: десятки первых домов города, стена, два форта, больница, монастырь, церковь и могила Эсташиу де Са (счастье еще, что его останки и небольшую часть религиозных украшений заранее перенесли в другое место). Поводом послужило то, что холм якобы мешал циркуляции воздуха в центре города. Хотя на самом деле им нужно было место для строительства — никто и слова не сказал, когда через несколько лет на образовавшемся на месте холма пустыре выстроили кучку современных домов, которые оказались выше самого холма. А землю, оставшуюся после уничтожения холма, использовали, чтобы засыпать узкий пролив между островом Вильганьона — да, тем самым — и материком, создав возможность для строительства аэропорта Сантос-Дюмон.

В 1944-м для создания авениды Президенте Варгаш, семьдесят метров шириной и четыре километра в длину, уничтожили 500 старых домов, включая три трехсотлетние церкви, и, что еще более трагично для города, стерли с лица земли район, где складывалась история темнокожих кариок, — Праса Онже. Идея состояла в том, чтобы новая авенида Президенте Варгаш стала деловым центром города. Но город, который становится несколько упрямым, когда ему пытаются приказывать, сделал все наоборот. И теперь там пустыри, куда ночью человек в здравом уме не сунется. К тому же строительство авениды отделило город от старых портовых районов Сауди и Гамбоа, где в семнадцатом и восемнадцатом веках в Европу кораблями вывозили частицы Бразилии, а взамен привозили к нам Африку. Еще один безобидный холм, Санто-Антонио, снесли в 1970-м, и на его месте возвели дома, которые займут первое место в любом конкурсе на самую безвкусную постройку. И худший из них — новый собор, это громадное перевернутое ведро, больше всего напоминающее атомную электростанцию. Он тем более заслуживает, чтобы его взорвали, потому что по сравнению с ним акведук Арсес ди Лапа (в восемнадцатом веке это было самое высокое сооружение в обеих Америках) кажется нелепо крошечным.

Во имя гигиены, прогресса и модернизации и тех чудес, что они вроде бы должны нам нести, маньяки мегаполиса, вооружившись смертельным оружием — карандашом и чистым листом бумаги, уговорили правителей Рио обратить в прах значительную часть исторического наследия города. Не все было утрачено. Но только потому, что иногда, выслушав некое, казалось бы, замечательное предложение, кто-нибудь все-таки спрашивал себя, а не бредовая ли это идея, случайно. Если бы все сумасшедшие проекты, присланные мэрам Рио, были претворены в жизнь, несколько символов города отправились бы на свалку и мы бы уже не узнали город, в котором живем.

В 1886 году гость из Франции виконт де Курси предложил ни больше ни меньше как снести Сахарную голову, чтобы справиться с проблемой недостатка свежего воздуха в центре, которая, по его предположению, была вызвана излишне узким входом в залив Гуанабара. Если бы Сахарная голова исчезла, город вздохнул бы свободно и вспышки желтой лихорадки, отравляющие жизнь его жителям, прекратились бы. Это будет недешево, признавал он, но деньги на проект можно собрать, продав камень, из которого состоит холм, но не на сувениры. Распилив на блоки, его можно будет использовать для строительства зданий, соразмерных с египетскими пирамидами. Виконт не был экспертом в здравоохранении, градостроительстве или геологии. Он был всего лишь дилетант, начинающий беллетрист, и, значит, был опасен вдвойне — особенно потому, что, как и всякого француза, его окружала толпа бразильцев, с энтузиазмом внимающая каждому его слову. К великому разочарованию де Курси, никто не воспринял его всерьез, и Сахарной голове разрешили существовать и дальше. А что касается желтой лихорадки, несколько лет спустя специалист по санитарии и здравоохранению Освальду Круж победит ее наряду с оспой и тифом при помощи значительно более эффективного инструмента — вакцинации.