На следующий день, 14 августа, Цареградский, взяв с собой промывальщика и каюра, отправился налегке в долину Оротукана. Пертин вместе со своими рабочими и большей частью лошадей остался на Среднекане. До конца работ здесь предстояло опробовать несколько ключей у слияния правого и левого истоков Среднекана. Как ему ни хотелось совершить экскурсию в новые места, дело требовало жертв, и он остался.
Поднявшись по уже знакомому пути на перевал, маленький отряд спустился в узкую щель, дно которой было усыпано сухим щебнем. Где-то глубоко под ним журчала вода. Впереди шагал с ружьем и фотоаппаратом геолог, за ним вел в поводу двух навьюченных лошадей каюр, последним шел промывальщик. На плече у Игнатьева наподобие щита висел деревянный лоток, в руках он держал небольшую кирку и скребок. Таким образом, в любом месте можно было не мешкая начать промывку пробы.
Вдруг впереди наверху послышался легкий шум. По склону катились камни. Поднимая облачка пыли, они застревали в осыпи высоко над дном ущелья. Проследив взглядом начало маленького обвала, путники увидели небольшое стадо горных баранов. Легко и и метро перелетая с камня на камень, впереди стада уходили две-три самки с ягнятами. Сзади двигалась небольшая группа подростков, по-видимому двухлеток. Замыкал эту в полном порядке отступавшую группу старый самец, вожак стада. Ясно виднелись громадные, круто завивавшиеся от лба к плечам рога. Они были очень массивны, и казалось чудом, что маленькая, сухая голова красивого зверя не склоняется под такой тяжестью. Через каждые несколько прыжков вожак останавливался и, глядя на непрошеных пришельцев, ожидал, пока стадо не отбежит еще на несколько десятков шагов. После этого он в два-три прыжка нагонял его и вновь застывал на сером фоне осыпи. Золотисто-серая шкура барана делала его в этот момент почти невидимым, и нужно было вглядеться, чтобы не потерять животное из виду. Стадо уходило без всякой спешки, и все же с каждой секундой разыскать его взглядом среди каменной осыпи становилось вес труднее. Вскоре различались лишь белые пятнышки подбрюший, шевелившиеся на темном фоне склона. Шедший сзади каюр лили цокал языком, показывая на скрывшихся за горным гребнем баранов, и что-то оживленно говорил по-якутски. Цареградский в ту пору еще не выучил якутского языка, а каюр знал лишь несколько слов по-русски. Поэтому они чаще объяснялись друг о другом знаками.
— Чего же ты не стрелял? — можно было понять мимику каюра.
— Мой дробовик их не достал бы. — Геолог указал на свою двустволку. — А кроме того, к чему нам столько мяса? С нас я мелкой дичи хватит!
Еще с прошлой осени Цареградский обратил внимание на многочисленные, хорошо протоптанные тропинки, которые извивались по каменистым горным склонам. Эти тропинки чаще всего огибали вершину по горизонтали или слабонаклонной линии Местами, однако, тропинки выкидывали неожиданный вольт и круто взбирались к облакам, то падали к долине. Сперва он принял их за охотничьи пути. В самом деле, каменные глыбы и щебенка были так плотно утрамбованы, что казалось, это мог сделать только человек. Но вскоре он понял, что ошибся. На первой же тропинке по которой ему пришлось идти, он увидел много старого и свежего бараньего помета. Кое-где попадались небольшие утоптанные площадки со следами маленьких твердых копытец и со слежавшимися темными катышками. Каждая площадка всегда имела хороший дальний обзор.
Картина прояснилась. Это были бараньи и козьи тропы вытоптанные животными за сотни, а может быть, и тысячи лет Неисчислимые поколения животных ходили по одним и тем же дорогам. Они спасались тут и от комаров, которых сдувал ветер, я от хищников, которых легко можно было высмотреть с этих высот. Превосходный нюх и еще более острое зрение делали горных баранов архаров трудной добычей для охотников. В тот го; Цареградскому ни разу не удалось попробовать их исключительна вкусного мяса.
К полудню отряд спустился по Оротукану километров на пятнадцать. Долина реки сильно расширилась. С обеих сторон на ее склонах появились ясно выраженные террасы, на которых росли чахлые лиственницы. Их нежная, опадающая на зиму листва начинала золотиться. Необычайно чистый горный воздух был пропитан тонким ароматом хвои, который мешался с горьким запахом увядающей травы и свежестью водяных брызг от бегущего по камням потока. Комаров на открытой ветрам террасе не было, и Цареградский давно не чувствовал такой легкости в ногах и такой ясной радости в душе. Сняв рубашку, он бодро вышагивал своими длинными ногами, далеко опередив спутников. Вот наконец перед ним показался низкий, прикрытый дерном галечниковый берег, где можно было взять пробу. Сняв с плеча ружье, он присел, поджидая промывальщика. Неглубокая закопушка потребовала немного времени, и через полчаса на лотке уже громоздилась шестнадцатикилограммовая груда породы.
Игнатьев присел на корточки и опустил лоток в сразу замутившуюся воду. Цареградский внимательно следил за промывкой. По каким-то неясным для него самого причинам он возлагал на эту долину большие надежды, ведь ущелье Оротукана находится по соседству с золотоносной долиной Среднекана и россыпями Утиной…
Вот на лотке остался лишь темный железняковый шлих. Опытный глаз промывальщика первым заметил блеснувшие золотины.
— Есть! — негромко произнес Игнатьев, осторожно смывая с лотка лишнее.
Проба была небогатой, но позволяла надеяться на лучшее. На дне лотка лежало несколько золотинок величиной от маковой крупинки до рисового зернышка. Итак, в долине Оротукана есть золото. Теперь важно выяснить, не случайна ли эта находка.
До вечера они взяли три пробы, и все оказались с золотом. Общая картина становилась достаточно определенной. Видимо, Оротукан входит в пояс золотоносности, так же как и соседние с ним долины Среднекана и Утиной. Сейчас ничего сверх этого узнать уже нельзя, но впоследствии здесь, конечно, необходимо продолжить поиски и разведку. А теперь следует спешить назад. И назначенные сроки, и осень торопят с возвращением.
Перед тем как тронуться в обратный путь, Цареградский изоврался повыше на склон и набросал в своей планшетке схематический план видимой части Оротукана.
(Разве мог он знать, что не позднее чем через год ему суждено стать начальником Второй Колымской экспедиции, продолжившей начатые сейчас работы? Столь же трудно было в тот момент представить себе, что расстилающаяся перед глазами полуголая долина будет вскоре прорезана шоссейной дорогой, вблизи которой надымят заводские трубы.
Однако сейчас лишь маленькие пакетики с золотинами из проб лежали в его кожаной полевой сумке. Но эти пакетики были ключом к будущему Колымского края, которое уже не могло свернуть с пути, определенного событиями этого года.)
Изобразив и саму долину, и все видимые ее притоки, Цареградский тщательно загасил папироску и спустился к товарищам. Через несколько минут, побрякивая сбруей, лошади зашагали по мягкому ягелю. Поднявшееся солнце растопило ночной иней, и олений мох уже не хрустел под ногами, как утром.
К вечеру 20 августа отряд подходил к устью небольшого ручья, впадавшего в Среднекан сразу выше Котла. Уже издали показались разбитые на берегу палатки. Это были отряды Раковского и Бертина. Теперь, чтобы вся экспедиция была в сборе, не хватало лишь отряда Билибина, который еще задерживался на Утиной.
— Знаете, я не успел еще опробовать этот ключ, — сказал Раковский. — Давайте навалимся на него гуртом, закончим завтра за полдня, а затем быстрым маршем спустимся к старательскому поселку.
Так и сделали. Казалось, судьба особенно благоприятствовала экспедиции в последние дни ее работы на Колыме. Ручей, который они назвали в честь своей встречи Встречным, также оказался золотоносным. (Небольшая, но хорошая россыпь была разработана здесь позднее прииском, который носил то же наименование.)
23 августа почти вся Колымская экспедиция, исключая отряд Билибина, собралась в нижней части Среднекана у разведочного барака Раковского.
После яркого солнца, заливавшего долину, внутри барака казалось сумрачно, сыро и неуютно. Неровный тесаный пол был покрыт всяким мусором, оставшимся здесь еще от весенних сборов. Окна и двери затянуло паутиной, а лежавшее на нарах старое сено заплесневело и пахло гнилью.
