Такой оборот дела в общем не разочаровал Катхана. Он пообедал, не торопясь, со вкусом расправляясь с различными блюдами, приготовленными под соусом карри, перебирая мысленно все обидные слова, которые наговорил ему Мутхан. Вкусная еда привела его в хорошее настроение. Затем он пошел за пандарамом. На обратном пути Катхан изложил вкратце суть дела, образно расписав все случившееся в бараке, и умолял пандарама все это рассказать начальнику. Пандарам обещал сделать все возможное. Катхан ушел домой довольный.

На следующей неделе ничего не произошло. Когда Катхан снова пришел в приемную, он застал начальника в хорошем настроении. Тот пригласил Катхана сесть на циновку и приказал слуге принести книгу «Вана васам» — часть «Махабхараты».[33] Катхану пришлось читать эту книгу нараспев до поздней ночи. Короче говоря, старший кангани не дал возможности Катхану даже рта открыть. Шли недели и месяцы. Время — великий целитель — сыграло свою роль. На очередном празднике Катхан и Мутхан помирились, забыв о своей ссоре из-за бутылки аррака. Это уже казалось им давно забытым сном.

Именно в этот вечер начальник послал за Катханом и Мутханом. Они вошли друг за другом, почесывая затылки.

— Ну, — громко заговорил начальник, — я слышал, у вас там в бараке была крупная ссора?

— Это давно было, свами, — смиренно пробормотал Мутхан.

— Как же это получается, а? Я сижу на этом проклятом месте, а мне ничего не говорят?

— Я приходил, господин, — смущенно улыбаясь, сказал Катхан.

— Ты приходил! Верно?

— Когда змея жалит другую змею, она не выпускает яд, — заявил другой.

— Змея жалит? Я не хочу никаких сумасбродств в бараках. Вы слышите, дурачье?

Он смотрел на них пристально, злобно усмехаясь. Затем внезапно смягчился:

— Значит, все теперь в порядке? Ну ладно, идите.

Оба удалились, почесывая затылки.

В другой раз, когда Паланианди стащил немного чая на фабрике, об этом сразу доложили дораи. Старший кангани был вызван в контору. Войдя, он увидел, что дораи, весь красный, сидит за столом. Паланианди стоял, дрожа, снаружи, под деревом. Для него это был ужасный день. Все думали, что дораи тут же выгонит его с работы. Вдруг дораи затрясся от негодования.

— Ты свинья, грязная свинья! Как ты смел прикоснуться к нашему чаю? — разразился старший кангани, замахиваясь своей тростью. — Получай, ворюга!

Толстая трость несколько раз поднималась и опускалась на плечи Паланианди, иногда проходя от его головы на какие-то полдюйма.

— Ай, свами! Ай, свами! — кричал Паланианди, пытаясь уклониться от сыплющихся со всех сторон ударов.

Дораи был удовлетворен, но несколько расстроен этой сценой.

— Ради бога, оставь этого человека и зайди сюда, кангани! — позвал управляющий. Кангани вошел в контору, отдуваясь.

— Я не хочу держать вора на нашей плантации, сэр.

— Достаточно и этого наказания. Клерк, скажи тому парню, чтобы убирался, — сказал дораи.

Расправа с Паланианди долго была предметом обсуждения у цирюльника. Действительно, было о чем поговорить. Надо отдать должное старшему кангани — он изобрел такого рода «радиоспектакль» задолго до Би-Би-Си.

В день зарплаты старший кангани шел домой с сумкой, полной хрустящих бумажек и серебряных монет. Его обступили с десяток рабочих, жаждавших получить деньги взаймы. Среди них был и Майанди, известный лодырь. Кангани так посмотрел на него, что тот съежился. Но от Майанди не так легко было отделаться. Правда, ему никак не удавалось поймать взгляд начальника.

Не раз Майанди снова появлялся здесь в нужное время. Наконец однажды старший кангани вынужден был спросить:

— Ты чего здесь ждешь, Майанди?

— Сэр, мне нужны деньги в долг.

Старший кангани сделал вид, будто ничего не слышал, и промолчал. Затем он послал его на огород, чтобы помочь садовнику. Так, в течение многих дней, Майанди работал на огороде.

Как-то начальник позвал его, стал говорить о том о сем и похвалил за хорошую работу на огороде. Наконец Майанди смог вновь повторить свою просьбу:

— Сэр, мне нужно взаймы сто пятьдесят рупий.

Тогда начальник дал ему записку к кадаи.[34] По дороге Майанди прочел эту записку — и раз, и два. Он был доволен, что в записке стояла цифра — 150 рупий.

Но торговец дал ему лишь 45 рупий и велел уходить.

— Дай еще двадцать пять рупий, — умолял Майанди.

Наконец после настойчивых просьб ему дали еще 5 рупий и решительно заявили, чтобы он здесь больше не показывался. Кто знает, какое соглашение существовало между старшим кангани и лавочником. К тому же надо учесть, что Майанди никогда не возвращал долги.

Старший кангани был первым, кто объединил рабочих на плантации. Вообще он представлял собой человека, который как бы олицетворял самобытный мир плантаций Шри Ланки.

В соответствии с традициями жрец-пандарам во все времена оставался пандарамом. Наверняка это о нем говорили: «Люди могут приходить и уходить, а пандарам останется всегда неизменным, несмотря ни на какие перемены». Он — зримая связь между богом и человеком. И он знает мысли и чаяния людей настолько, что всегда в нужный момент поступает, как нужно.

А тогда, в те времена, когда старший кангани был всесилен, пандарам тоже преуспевал под его покровительством. Он был так же близок к нему, как и к божеству в храме.

Пандарам следил, как того требовали религиозные предписания, за чистотой в храме: полировал и подновлял изображения богов и проводил пуджи три раза в день по вторникам и пятницам. Он ухаживал за своим садиком позади храма, срывал цветы и сплетал их в гирлянды для богов. На закате, после вечерней пуджи, он направлялся к старшему кангани.

Если тот был раздражен после неприятного разговора с дораи, пандарам предлагал ему «прасатхам» (святой пепел и цветочные лепестки), специально захваченный для этого с алтаря богини-матери. Это действовало, как бальзам. В другой раз, когда начальник выглядел усталым после дневной работы и склонен был послушать что-нибудь успокоительное, пандарам читал главу из «Истории чудес» с того места, где они остановились в прошлый раз. А если у старшего кангани было настроение посплетничать, к чему наш жрец имел особый дар, то последний натолкнет кангани на нужную тему, а затем уж сам поведет разговор.

— Ты видел Анди в эти дни?

— Это очень трудно, сэр, — говорил пандарам. — Он так занят теперь. Очень вырос для своих лет. Сейчас ему уже все равно, что на плантации есть люди поважнее его. У него появилась своя манера говорить и вести себя. Он совсем не заходит к простым людям, а про старых друзей и вовсе забыл. И разговаривает он только с помощником дораи.

— О, о! Парень уже становится взрослым!

— Все от того, что он заработал кое-какие деньги.

В таком духе и продолжалась беседа. Еще до того как она стала подходить к концу, пандарам получил от начальника записку к кадаи на доставку ему провизии и тканей.

Если старший кангани или кто-нибудь из членов его семьи заболевал, пандарам устраивал особую пуджу и проводил ее с большим усердием, чтобы избавить их всех от действия злых сил Сатурна. Он проявлял большую заботу об их здоровье и делал это так, чтобы все видели и слышали.

Рабочие плантации, конечно, знали, что пандарам был «ушами» начальника, и часто обращались к нему за помощью, чтобы добиться благосклонного отношения к себе в «большом доме». Они, в свою очередь, не оставались в долгу и приносили пандараму свежие овощи и молоко. А молоко, как утверждал пандарам, было необходимо для проведения пуджи.

Теперь, в соответствии с новыми веяниями, пандарам меняет свою тактику. Профсоюзный босс становится современным вариантом старшего кангани на плантации. Поэтому в интересах пандарама установить контакты с новой «силой». Пандарам и его жена в период разногласий между этими двумя ведущими «силами» придерживаются середины. Они не принадлежат ни к какому профсоюзному объединению. Вместе с тем пандарам считает необходимым пояснить возможному лидеру: