Он не знал, сколько времени это продолжалось. Он насильственно заставил себя очнуться. Насильно оторвался от холодного камня. Провел рукой по глазам. Глаза были мокрые. Он удивился. Не сразу понял, что это слезы.
Когда на другой день Верди зашел к Мерелли, импресарио встретил его преувеличенно восторженно и шумно. Он не дал композитору выговорить ни слова.
— Знаю, знаю, — закричал он, как только Верди появился в дверях кабинета. — Знаю, знаю! Ты выиграл! Я хозяин своего слова! Как сказал, так и будет. Поставим твоего «Навуходоносора» в карнавальном, хоть это для меня чертовски невыгодно. Убийственно даже! Но ничего не поделаешь. Тебе повезло. Ты счастливчик.
Композитор хотел узнать подробности относительно постановки своей оперы. Мерелли замахал на него руками:
— Нет, нет, нет! Сейчас ни о чем не спрашивай. Незачем! Успеешь! Времени много. «Навуходоносор» будет поставлен. Я дал слово. Чего тебе еще? — И, хлопая его по спине, пожимая ему руку, громко хохоча и заглядывая ему в глаза, импресарио вытолкал композитора из кабинета.
Все последующие дни Верди искал случая повидаться с Мерелли. Однако это ему не удалось. Импресарио перестал бывать в театре. Публика была очень недовольна осенним сезоном. Говорили, что труппа подобрана на редкость неудачно, что постановки убоги, что заболевшую примадонну никем не заменяют, и во всем этом обвиняли импресарио. Мерелли совсем перестал бывать в театре и в середине ноября уехал в Вену.
Так композитор и не узнал ничего более определенного о судьбе своей оперы. Он должен был удовольствоваться словесным обещанием Мерелли. Но можно ли было принимать заверения импресарио за чистую монету? Можно ли было считать разговор с Мерелли подлинной договоренностью? Этого он не знал. Однако он старался и мысли не допускать о том, что импресарио может его обмануть.
Двадцать первого декабря должна была выйти сводная афиша карнавального сезона. Утром композитор ходил в Ла Скала. День был холодный. Лужи на улицах подмерзли и временами шел снег. В театре композитору сказали, что афиша еще не доставлена из типографии, но что за ней послан человек, который должен вернуться с минуты на минуту. Композитор не захотел дожидаться этого человека. Он продрог и ушел домой. Он чувствовал себя взволнованным и раздраженным. Прошедшая ночь была для него мучительно бессонной. Мысли о постановке оперы не дали ему уснуть до самого утра. Он боялся признаться себе в том, что ждет со стороны Мерелли какого-нибудь подвоха.
После обеда он снова пошел в Ла Скала. Ветер стих. Снег валил густо, большими мокрыми хлопьями. Афиша уже висела на стене. Композитор увидел ее сразу. Он подошел к стене почти вплотную. Быстро пробежал афишу глазами. Сердце его билось беспорядочно и учащенно. «Навуходоносора» в репертуаре не было. Композитор снова — на этот раз уже более внимательно — просмотрел объявление о карнавальном сезоне. Прочел названия опер, фамилии приглашенных артистов. «Навуходоносора» в репертуаре не было. Относительно этого не могло оставаться никаких сомнений. Сколько бы раз он ни перечитывал печатные строки, «Навуходоносора» в репертуаре не было.
Композитор не мог сразу отойти от афиши. Читал ее и перечитывал, теперь уже почти бессознательно. Прочел, что приглашены две знаменитые примадонны: Софи Лёве и Джузеппина Стреппони. Прочел, что Софи Лёве будет петь с начала сезона до середины февраля, а Джузеппина Стреппони — с середины февраля до конца сезона. Прочел, что карнавальный сезон откроется, как обычно, в вечер св. Стефана (26 декабря) оперой Доницетти «Мария Падилла», специально написанной для театра Ла Скала, и что в этот вечер пойдут два балета: «Последний мексиканский император» и «Сон в Китае».
Итак, «Навуходоносора» в репертуаре не было. В этом не было никаких сомнений. Композитор дал себя провести. Мерелли все-таки обманул его. Сумел усыпить его настороженность. Обвел его вокруг пальца. Настоял на своем. Поставит «Навуходоносора» в весеннем сезоне. Когда не будет ни Джузеппины Стреппони, ни Ронкони. Когда будут неизвестные композитору певцы, для которых придется переделывать вокальные партии. Певцы, которые, конечно, без всякого энтузиазма отнесутся к опере еще не прославившегося композитора и неминуемо провалят ее.
Он вернулся домой почти в беспамятстве. Не снимая пальто, сел к письменному столу. Схватил первый попавшийся ему лист бумаги. Написал письмо импресарио. Писал, не помня себя. Требовал в самой категорической форме постановки «Навуходоносора» в карнавальном сезоне. Напоминал импресарио о данном им слове. Угрожал судом. Все это в самой резкой форме. Не стесняясь в выражениях. Ни разу в жизни не писал он такого письма.
Потом он вышел из дома и пошел в Ла Скала. В третий раз. Хотел узнать, по какому адресу надо отослать письмо Мерелли. В Ла Скала узнал, что импресарио сегодня утром вернулся из Вены и завтра будет в театре. Тогда он оставил письмо режиссеру Басси с просьбой вручить его импресарио, как только тот появится. После этого ему стало лучше. Он немного успокоился. По дороге домой он даже почувствовал нечто вроде раскаяния. Почти пожалел о том, что написал Мерелли такое резкое, грубое письмо. Вряд ли было целесообразно в данный момент ссориться с импресарио. Впрочем, он не стал останавливаться на этой мысли. Что сделано — то сделано. Лучше об этом не вспоминать.
На другой день рано утром из театра пришел рассыльный. Мерелли вызывал композитора к себе.
На сцене шла репетиция оперы Доницетти «Мария Падилла». Когда Верди проходил по коридору, он слышал звуки доницеттиевской музыки, и у него на одно мгновение мелькнула мысль зайти в зал и послушать неизвестную ему оперу прославленного маэстро. Впрочем, он не остановился на этой мысли и прошел, не обернувшись, мимо дверей, ведущих на сцену.
Мерелли сидел у себя в кабинете. Импресарио был настроен весело и благодушно. Дела у него шли отлично. К карнавальному сезону ему удалось подобрать поистине первоклассную труппу. В Вене отпустили театру солидную субсидию. Дела шли отлично.
В кабинете толпился народ. Теснота. Не повернуться. Одни входили, другие выходили. Дверь в коридор была открыта. Композитор вошел незамеченным. Вслед за ним вбежал режиссер Басси. Он требовал, чтобы Мерелли тотчас появился в зале.
— Репетиция проходит с осложнениями, — взволнованно говорил Басси. — Софи Лёве подает реплики, сидя в ложе первого яруса. Красавица примадонна с ног до головы закутана в меха и отказывается петь на сцене. Говорит, что там сквозняки и отовсюду дует.
— Черт с этими женщинами! — сказал Мерелли. — Сейчас приду. — Он встал из-за стола и тут увидел Верди. Всплеснув руками и притворяясь разъяренным, импресарио набросился на композитора.
— Ты с ума сошел! — кричал Мерелли громко и яростно. — Ты с ума сошел, честное слово! Слыханное ли это дело? Разве так пишут другу? Хорош, хорош, нечего сказать! И вежлив и корректен. Да у тебя стоит поучиться, клянусь богом! Ну, ну, не сердись, — захохотал импресарио, заметив, что композитор вовсе не в настроении шутить. — Ладно, если хочешь знать, я тебя понимаю. Ты по-своему прав. Но ты мне вот что открой. Кто тебе сказал, что я не поставлю твоего «Навуходоносора»? А? Кто тебе это сказал? Кто тебя надоумил на такую глупость? Вот что я бы хотел знать! Три новых оперы в один сезон — это, конечно, страшно ответственно для импресарио. При этом поставить четвертую — это ой-ой-ой как трудно! Но я обещал и поставлю. Только я не хотел объявлять об этом сразу. Понимаешь? Потому, что у меня один раз уже стояла в репертуаре опера с таким названием — «Навуходоносор», помнишь? В карнавальном прошлого года. Ужасно подвел меня тогда этот чудак Николаи, который не написал этой оперы. Ведь я из-за него обманул публику, а на такие случаи публика очень злопамятна, поверь мне! Какой же мне расчет теперь самому напоминать об этом? А? Как ты думаешь? Чтобы опять все кричали, что я жулик и мошенник? Очень мне это нужно!
