В конце концов, говорил я себе, это не моя забота, евреи сами навлекли на себя гнев людей. Но, даже если это и так, какая нам радость от их боли? Стало ли нам лучше от того, что им хуже? Стал ли я чувствовать себя свободнее от того, что их преследуют?

Чем больше я думал об этом, тем больше понимал, что необходимо не только прекратить убийства, но и помешать Вайстору, иначе на головы евреев обрушится ад. Я все острее чувствовал, что если не сделаю этого, то пострадает мое человеческое достоинство.

Я не рыцарь в сверкающих доспехах. Я всего лишь потрепанный невзгодами человек в мятом пальто, стоящий на углу улицы с очень смутным представлением о том, что обычно называют моралью. Конечно, я не очень разборчив в средствах, когда дело касается моего кармана, к тому же переделывать молодых головорезов в праведников я умею не лучше, чем петь в церковном хоре. Но в одном я уверен: я больше не буду смотреть в другую сторону, пока воры грабят магазин.

Я бросил на стол перед собой пачку писем.

– Мы нашли это, когда обыскали ваш дом, – сказал я. Усталый и растрепанный Рейнхард Ланге взглянул на них без особого интереса. – Может быть, вы потрудитесь объяснить мне, как они попали к вам?

– Они мои. – Он пожал плечами. – Я не отрицаю этого. – Вздохнул и опустил голову на руки. – Послушайте, я уже подписал заявление. Что вы еще от меня хотите? Я ведь помог вам, не так ли?

– Мы почти закончили, Рейнхард. Осталось пара мелочей, которые я хотел бы выяснить. Кто убил Клауса Херинга?

– Я не знаю, о чем вы говорите.

– У вас короткая память. Он шантажировал вашу мать письмами, похищенными у вашего любовника, который оказался его начальником. Я полагаю, он считал, что деньги лучше требовать с нее. Короче говоря, ваша мать наняла частного сыщика, чтобы выяснить, кто вымогал у нее деньги. Этим сыщиком был я. Это произошло еще до того, как я вернулся в Алекс. Она очень умная женщина, ваша мать. Жаль, что вы не унаследовали хотя бы часть ее ума. Как бы там ни было, а она допускала мысль, что вы и тот, кто шантажировал ее, могли состоять в интимных отношениях. Поэтому, когда я узнал имя шантажиста, она захотела, чтобы вы уже сами наняли частного сыщика – этого мерзкого типа Рольфа Фогельмана, точнее, нанял его Отто Ран на ваши деньги. По случайному совпадению, когда Ран занимался поисками сыщика, он даже написал мне. Я не имел удовольствия обсудить с ним это предложение, поэтому очень долго не мог вспомнить его имя. Однако дело обстоит именно так.

Когда ваша мать рассказала вам, что Херинг шантажировал ее, вы, естественно, обсудили это дело с Киндерманом, и он посоветовал вам справиться с проблемой своими силами. Вам и Отто Рану. В конце концов, что значит еще одно мокрое дело, когда их было уже столько до этого?

– Я никогда никого не убивал. Говорю вам.

– Но все же участвовали в убийстве Херинга, не так ли? Я думаю, вы вели машину. Возможно, даже помогали Киндерману подвешивать на веревку труп Херинга, чтобы имитировать самоубийство.

– Вы ошибаетесь.

– На них была форма СС, верно?

Он угрюмо кивнул.

– Как вы это узнали?

– Я нашел эсэсовский значок, врезавшийся в ладонь Херинга, который носят на фуражке. Думаю, он сопротивлялся. Скажите, а тот человек в машине тоже сопротивлялся? Человек с повязкой на глазу? Тот, который наблюдал за квартирой Херинга. Зачем его убили? Чтобы он не опознал вас?

– Нет...

– Все было шито-крыто. Вы зарезали его и представили дело так, чтобы все поверили: это Херинг убил его, а потом сам повесился – в порыве раскаяния. И не забыли, конечно, прихватить письма. Так кто же убил человека в машине? Это была ваша идея?

– Нет, я даже не хотел в этом участвовать.

Я схватил его за отвороты пиджака, оторвал от кресла и начал хлестать по щекам.

– Ну, хватит. Я уже наслушался твоего нытья. Скажи мне, кто убил его, или я пристрелю тебя.

– Это сделал Ланц. Вместе с Раном. Отто держал его руки, когда Киндерман всадил в него нож. Это было ужасно. Ужасно.

Я отпихнул его назад в кресло. Он наклонился к столу и зарыдал, закрывшись рукой.

– Знаете, Рейнхард, влипли вы по-крупному, – произнес я, зажигая сигарету. – Раз вы там были, значит, вы соучастник преступления. А кроме того, вы знали об убийствах всех этих девушек.

– Говорю вам, – всхлипнул он, – они бы убили меня. Я никогда не пошел бы на это, но я боялся.

– Это не объясняет, как вы вообще оказались замешаны в этом деле.

Я взял заявление Ланге и просмотрел его.

– Не думайте, что я сам не задавал себе этот вопрос.

– Ну и каков же ответ?

– Это Киндерман убедил меня. Человек, которым я восхищался. Человек, в которого я верил. Он убедил меня, что все, что мы делаем, делается во благо Германии, что это наш долг.

– Суду это не понравится, Рейнхард. Киндерман совсем не похож на Еву, совратившую Адама.

– Но это правда, говорю вам.

– Может быть, и так, но мы уже не носим фиговые листочки. Если хотите защищаться, придумайте что-нибудь поубедительнее. Это совет юриста, можете на него положиться. И еще, по-моему, вам теперь понадобятся все хорошие советы, которые вам удастся получить. Насколько я понимаю, вы единственный, кому требуется адвокат.

– Что вы хотите этим сказать?

– Скажу вам прямо, Рейнхард. В вашем заявлении достаточно улик, чтобы отправить вас прямиком в концлагерь. Но что касается остальных, то не уверен. Все они из СС, знакомы с рейхсфюрером. Вайстор – личный друг Гиммлера, и, знаете, я очень боюсь, Рейнхард, что вы станете козлом отпущения. Всех остальных, дабы не поднимать скандала, тихо уберут из СС, но не более того. А вот на вас, единственном, отыграются.

– Этого не может быть!

Я кивнул.

– Если бы у меня было еще что-нибудь, кроме вашего заявления... Что-нибудь, что помогло бы снять с вас обвинение в убийстве. Разумеется, вам придется отвечать по статье 175. Но вы могли бы отделаться пятью годами в концлагере вместо гарантированного смертного приговора. У вас был бы шанс. – Я помедлил. – Ну так как, Рейнхард?

– Хорошо, – сказал он через минуту. – Я могу вам кое-что рассказать.

– Говорите.

Он заколебался, не зная, верить мне или нет. Да что уж там, я и сам в себе сомневался.

– Ланц – австриец из Зальцбурга, – заговорил наконец он.

– Это мне известно.

– Он изучал медицину в Вене. После получения степени – а он занимался психическими заболеваниями – его пригласили на работу в Зальцбургскую психиатрическую лечебницу. Там он и встретил Вайстора. Или Вилигута, как он называл себя тогда.

– Он тоже был врачом?

– О Господи, да нет же! Он был пациентом. Профессиональный военный австрийской армии. Но он последний представитель старинной династии германских волхвов, чьи корни уходят в доисторические временна. Вайстору по наследству передалось ясновидение, это позволяет ему описывать жизнь и религиозные ритуалы древних германских язычников.

– Как кстати!

– Язычников, которые поклонялись германскому богу Кристу, их религию позднее украли евреи и представили в виде учения Христа.

– Они заявили об этой краже?

Я закурил еще одну сигарету.

– Вы сами хотели все знать, – оскорбился Ланге.

– Нет-нет. Пожалуйста, продолжайте. Я слушаю.

– Вайстор изучал руны, одним из главных элементов которых является свастика. Фактически в рунах и символах Солнца отражены формы кристаллов, например пирамидальная форма. Отсюда же происходит и слово «хрусталь».

– Что вы говорите!

– В начале двадцатых у Вайстора появились симптомы параноидальной шизофрении. Ему казалось, что его преследуют католики, евреи и масоны. Это началось после смерти его сына, что означало конец династии волхвов по линии Вилигута. Он обвинил в этом свою жену и со временем стал очень агрессивен. В конце концов Вайстор попытался задушить ее и впоследствии был признан невменяемым. Уже в лечебнице он несколько раз покушался на жизнь соседей по палате. Но постепенно, после лечения наркотиками, его сознание пришло в норму.