— Мне нужно знать все об этом человеке.

— Понимаю. — Она скрестила руки на груди. — Предположим, я подготовлю прижизненный некролог на Картера Мурхауза.

— Это было бы великолепно.

Она встала, и он двинулся за нею мимо секретарских кабинок в большую комнату, где стояли фильмоскопы и ящики картотек. Она указала на помещение с видеоаппаратурой и большими катушками пленок на стенах.

— Это зал просмотра кинокадров.

Следующие тридцать две минуты они подбирали материалы на К. Мурхауза. Она находила и называла индексы, которые он вносил в серые карточки заказов.

Когда они закончили, она взглянула на него и улыбнулась.

— Некоторые материалы находятся в подвальном помещении.

Библиотека располагалась на втором подземном этаже. Выйдя из лифта, они ступили в лабиринт коридоров, переходов со сводчатыми потолками и стенами из белого камня.

— Одно время здесь была бойня какой-то большой компании, — сказала она.

Он шел за нею по коридорам, где работали ремонтники. В конце длинного извилистого прохода она повернула направо, сделав ему знак следовать за нею.

Они очутились в помещении со сводчатым потолком высотой в четырнадцать футов.

Ряды передвижных стоек, заставленных коробками с пленкой, на коробках — желтые этикетки с указателями кодов и краткими аннотациями к содержимому. Холодное унылое место. Он заметил кислородные баллоны и маски под стеклом.

— Зачем они?

Она указала на надпись на двери: «При тревоге немедленно покинуть помещение или надеть маски».

— При тушении пожаров мы используем разбрызгивающую систему, вытесняющую кислород из воздуха. Система пожарной безопасности при хранении пленок. Если кто-то окажется в помещении в момент срабатывания сигнализации, он должен будет надеть маску, иначе задохнется.

С карточками в руках они ходили по рядам, выбирая нужный материал. Отобрав, вернулись в комнату для просмотра кинокадров на четвертом этаже, и Эвелин показала, как пользоваться аппаратурой.

Когда она вышла, он поставил первую видеокассету и, откинувшись на спинку стула, сосредоточил внимание на большом экране.

Стюарт Кинг, надежда Си-би-эс, появился в кадре, представляя кандидата Мурхауза. Вот Мурхауз пробирается сквозь приветствующую его толпу. Мэлоун заметил одну деталь и нажал стопкадр. Они выглядели значительно моложе, лица были утонченнее, волосы гуще, но он узнал Станислава и Занглина, прокладывающих дорогу Мурхаузу.

Это было в начале кампании, поэтому толпа поклонников была большой и пока еще дружелюбной. Мурхауз выступил тогда с речью в старом Бруклинском морском пароходстве, представив свой проект, известный как реконструкция промышленности Нью-Йорка.

Просматривая фильм, Мэлоун вынужден был признать, что выступления Мурхауза звучали убедительно, например, когда он расписывал свой проект сбора налогов и вложений в небольшие производства, создавая промышленную зону в малонаселенных районах города.

Но вот фильм, снятый три недели спустя после начала кампании. Мурхауз начинает обсуждение реорганизации работы общественного транспорта. Люди должны попадать на работу вовремя и не зависеть от перебоев и поломок транспорта. Кроме того, люди должны чувствовать себя в безопасности в метро и в автобусах. И тут он коснулся темы преступности. Мэлоун будто завороженный наблюдал, как разворачиваются события на несмонтированной пленке фильма. Мурхауз отклонился от заранее заготовленного текста, и его вкрадчивая речь уступила место пламенным призывам одержимого. И толпе это нравилось, во всяком случае, какое-то время, весьма долгое. Мурхауз одобрил смертную казнь и предложил создать особые суды для нарушителей закона, которые не руководствовались бы процессуальными нормами.

В более поздних фильмах высказывания Мурхауза о преступности и вовсе превратились в разглагольствования фанатика. В конце одной его речи отчаявшиеся помощники стащили оратора с трибуны. Толпа реагировала все более вяло. Хотя всегда находилась горстка людей, внимавших ему с чувством внутренней солидарности.

Теперь Мэлоун вспомнил, что говорилось в той разгромной статье в «Таймс». Мурхауз хотел возврата к карательному правосудию, похожему на кровную месть диких племен, а не на конституционные законы цивилизованного города. Глядя, как на экране разворачиваются события, Мэлоун наблюдал, как из Мурхауза начинает выглядывать зверь с высунувшимся жалом и горящими глазами. Мэлоун понимал скрытый смысл угроз. Мурхауз говорил о черных, пуэрториканцах и бедноте как о криминальных элементах. Мэлоуну, равно как и тем, кто заглядывал в рот кандидата (а такие находились в каждой аудитории), было ясно, что он имеет в виду.

Позже, в продолжение кампании, Мурхауз перешел к теме терроризма, предрекая, что Нью-Йорк превратится в Бейрут, если не принять срочных мер. Он говорил о плохой работе иммиграционной службы, которая вот уже несколько лет пускает в страну кого попало. При свойственном Нью-Йорку смешении рас и народностей такие речи не могли найти положительного отклика. Но Мурхауза это не волновало. Он говорил с глубоким убеждением, ему не было дела до мнения слушателей.

Мэлоун видел, как кандидат постепенно сам себе роет яму.

Он был поражен снисходительностью средств массовой информации. Ведь Мурхауз обличал их как своих личных врагов. То, что он увидел, было отвратительно, то, что не было показано широкому зрителю, обличало Мурхауза как внешне елейно-вежливого тайного человеконенавистника.

Были в его речах и намеки. Когда он говорил о вредном иностранном влиянии на прессу, он явно имел в виду сионистов и евреев. Большинство его скандальных высказываний не публиковалось. Редакторы поступали так не для того, чтобы оправдать самого Мурхауза, а в надежде уберечь и без того мечущийся в горячке город от его снадобий, которые были вреднее, чем сама болезнь.

Пламенные речи Мурхауза действовали и на зрителя. Мурхауз ни в грош не ставил закон, которому служил Мэлоун, презирал тех простых людей, которых Мэлоун пытался защитить. В мясорубке политической борьбы Мурхауз лишился своего покрова благопристойности и потерпел разгромное поражение.

Просмотрев все фильмы, Мэлоун выключил аппарат. Закурил и принялся следить за клубами дыма. Он получил то, за чем пришел. Он имеет представление о человеке. Он понял, что Мурхауз очень опасен и что он не умеет ни прощать, ни забывать.

Из холла фильмотеки Мэлоун позвонил в бригаду.

Ответил Бо Дэвис.

— Готовы переводы? — спросил Мэлоун.

— Все готово. Фильм, перевод, озвучивание. Приезжайте скорее. Это настоящая гремучая смесь.

— Еду. Кто на вахте?

— Да вся команда здесь.

Мэлоун взглянул на часы: 9.53 утра.

— Я хочу, чтобы вы с Джеком поехали на квартиру Станислава и воспользовались ордером на обыск. Но прежде свяжитесь с Харриганом, убедитесь, что Станислав сидит в отряде. Пусть узнает об обыске после возвращения домой. Это даст нам лишнее время. И не забудь оставить расписку об изъятии улик.

Повесив трубку, набрал номер сестры Эрики на Вашингтонских Холмах. Линия была занята. Немного погодя оператор сообщила, что там снята трубка.

У входа в участок его остановил какой-то луноликий человек.

— Лейтенант Мэлоун? Я — заместитель инспектора Обергфолл. Вас вызывает к себе начальник оперативного отдела. — Инспектор был человеком лет пятидесяти, грузным и, казалось, давно разучившимся улыбаться.

— А в чем дело? — Мэлоун вглядывался в бесстрастное лицо инспектора.

— Узнаете обо всем от командира.

— Я сейчас. Только скажу своим людям несколько слов. — И Мэлоун направился мимо инспектора.

Но Обергфолл схватил его за руку.

— Немедленно, лейтенант. Все ваши люди уже находятся на Полис-Плаза, 1.

Обстановка на любом месте преступления всегда одинаковая, хотя сами преступления отличаются друг от друга.

В коридоре толпятся полицейские. Два офицера охраняют дверь служебного кабинета Джо Манелли на Полис-Плаза, 1. У входа натянута веревка с печатью. Камеры внешнего наблюдения отключены.