— Чем могу служить?

— Я — лейтенант Скэнлон. Луи Котелок и Кастрюля ждет меня.

Сторож открыл двери, ведущие в административные кабинеты ДАПП.

Патрульный полицейский Луи Мастри, член правления ДАПП от патрульного участка южного Бруклина, был крутым уличным полицейским и горластым борцом за права блюстителей порядка. Но на Службе он славился не профсоюзным пылом и не рвением, проявленным на улицах, а своим увлечением — стряпней. Везде, куда бы его ни переводили по службе, слава повара неизменно опережала его, и в итоге большую часть своего рабочего времени он проводил в подвале здания полицейского участка, стряпая для нарядов.

Как-то раз во время вечерней смены, спустя полгода после того, как Луи Мастри выпустили из академии, старый ирландец из 62-го участка повернулся к телефонисту и сказал: «Позови-ка этого мальчика. Как бишь его? Луи Котелок и Кастрюля? Отзови парня с дежурства, мне что-то пришла охота отведать его спагетти». С тех пор на Службе Луи Мастри величали не иначе как Луи Котелок и Кастрюля.

— Лу, как дела? — закричал Луи Котелок и Кастрюля из дальнего конца своего просторного углового кабинета. Он стоял над тремя жаровнями перед оборудованным кондиционером окном. На нем был синий передник с надписью «Шеф-повар».

— Нормально, Луи. Как семья? — спросил Скэнлон, заметив полицейские памятки, раскиданные по всему кабинету.

— Все замечательно. Луи Младший — студент-второкурсник в университете Олбани, а Мария — первокурсница в Сент-Джон. И женушка, как всегда, прекрасна.

— Время идет, — сказал Скэнлон, подходя к жаровням.

— Я готовлю соусы к обеду. Оставайся, поешь с нами. Я готовлю «скампи а-ля романо».

— Я бы с удовольствием, но не могу. У меня сегодня большая повестка дня.

Он пересек комнату и подошел к полицейским фуражкам, лежавшим на подоконнике. Взяв присланную из Лондона, Скэнлон нахлобучил ее и спросил:

— Как я выгляжу?

Луи Котелок и Кастрюля бросил на него взгляд через плечо.

— Прямо загляденье. — Он снова занялся соусом. — Можешь представить себе такую фуражку на нью-йоркском патрульном? Любой осел использовал бы ее как мишень для учебной стрельбы.

— Ты прав, — согласился Скэнлон, снимая фуражку и кладя ее на место.

Он взял другую, рассмотрел белую выпуклую эмблему впереди.

— А эта откуда? — спросил он, поднимая ее над головой.

Луи Котелок и Кастрюля повернулся, чтобы взглянуть.

— Это — полиция Токио.

Он отрегулировал пламя в жаровнях, подошел к своему столу и сел.

Скэнлон положил фуражку на подоконник, подошел к стулу перед столом члена правления и выразительно посмотрел на него.

— Мне нравится атмосфера твоей прихожей.

— Она в стиле декадентского искусства гетто. Какой-то осел забрался в женский туалет и спрятал бомбу в бачке. Нам повезло, что там никого не было, когда она взорвалась.

Скэнлон рассматривал лицо сидевшего перед ним человека, его серые глаза и темные волосы с проседью.

— Я пришел, потому что мне нужны твои знания, Луи.

— Давай выкладывай.

Луи Котелок и Кастрюля щелкнул пальцами и поспешил к жаровням. Взял банку и бросил что-то в кипящий соус.

— Я чуть не забыл положить душицу, — сказал он, возвращаясь к столу.

— Я хочу, чтобы наш разговор остался между нами, Луи.

Лук Котелок и Кастрюля насторожился.

— Тебя не было видно на двух последних собраниях общины.

Скэнлон ответил по-итальянски:

— У меня куча своих забот.

— У нас у всех есть заботы, — сказал Луи, вперив в лейтенанта строгий взгляд. — Скажи, то, что ты хочешь сохранить в тайне, способно навредить полицейским?

Скэнлон болезненно поморщился.

— Луи!

— Что ты хочешь узнать, парень?

— Ты член правления полицейского пенсионного фонда, не так ли?

— Только не говори, что хочешь уйти на пенсию по инвалидности.

— Нет, Луи, я мог это сделать, когда потерял ногу. Я остаюсь на Службе до конца. — Он подался вперед и заглянул в глаза члена правления. — Ты, должно быть, хорошо знаком со страховкой, которая полагается родным после гибели при исполнении служебных обязанностей.

— Да, а что?

— Лейтенант, сорока четырех лет, двадцать два года на Службе, погиб при исполнении. Это сколько получается?

Луи Котелок и Кастрюля закрыл глаза и тяжело вздохнул.

— Ходят слухи, что могут быть некоторые осложнения.

— Сколько, Луи?

Член правления ответил по-итальянски:

— Неужели ты действительно думаешь о том, что и у меня на уме?

— Я ничего не думаю. Сколько?

Луи Котелок и Кастрюля взял ручку и начал царапать цифры на листке блокнота.

— Я случайно знаю, что твой вымышленный лейтенант был членом и ДАПП и ДАЛ и поэтому имел страховку в обеих организациях. ДАПП заплатит семьдесят пять тысяч, а ДАЛ — сто. Кроме того, семье погибшего при исполнении положено единовременное пособие в размере годового оклада. По самым грубым подсчетам, это еще пятьдесят тысяч. Итак, для начала у нас двести двадцать пять штук.

Они переглянулись.

Луи Котелок и Кастрюля поднялся, чтобы проверить свои соусы. Он добавил специй в одну из кастрюль и вернулся на место.

— У вдовы будет возможность выбирать между пенсией и страховкой с разовой выплатой. Почти всегда мы рекомендуем страховку.

— Почему?

— Потому, что пенсия выплачивается ежемесячно, пока вдова жива, и выплаты прекращаются, если она умирает или опять выходит замуж. А при выплате страховки получается сразу кругленькая сумма.

— А что с налогами?

— Их почти нет. Несколько долларов местного налога и налога штата, вот и все.

— Как и все на Службе, я знаю, что страховка существует, но я не знаю ее условий и что она обеспечивает. Объясни мне, пожалуйста.

— Страховка началась несколько лет назад, когда закон штата потребовал обеспечить пенсионные права парней, погибших на Службе через двадцать лет после поступления. По этой страховке твой лейтенант вышел в отставку за день до гибели. При таком стаже ему полагается годовая пенсия в двадцать семь тысяч. Пенсионный отдел посмотрит в статистические таблицы и увидит, что он мог бы прожить в среднем еще шестнадцать лет. Тогда они умножат его годовую пенсию на продолжительность жизни. — Луи Котелок и Кастрюля произвел вычисления в блокноте. — Это значит четыреста тридцать две тысячи в придачу к групповой страховке и годовой зарплате, которую выплачивают из бюджета города. Все вместе это составит шестьсот пятьдесят семь тысяч. И к этому можно добавить какую-нибудь личную страховку, если она у него была.

Скэнлон обмяк в кресле и хлопнул себя ладонью по лбу.

— Вдовы полицейских, погибших при исполнении служебных обязанностей, — богатые женщины!

— Деньгами мужа не вернешь, а если у них есть дети, которых надо растить и посылать в колледж, эти деньги быстро растают.

Скэнлон продолжал размышлять.

— А как насчет денежных пожертвований коллег и просто знакомых?

— Это неплохое подспорье. Если дело было громким, сочувствие общественности гарантировано, особенно когда остаются дети, да еще один из них недоразвитый, а у второго болезнь Дауна. Иногда суммы пожертвований выражаются шестизначными цифрами.

— Спасибо, Луи, — сказал Скэнлон, вставая и подходя к жаровням.

Он взял деревянную ложку, зачерпнул немного соуса, проглотил.

— Недурно, Луи, недурно. Но, по-моему, можно добавить еще немного чесноку.

Продолговатое лицо комиссара Роберто Гомеса выражало тревогу, когда он слушал доклад Скэнлона о последних новостях в деле Галлахера — Циммерман.

Кроме него в кабинете на четырнадцатом этаже были непосредственный начальник Скэнлона, заместитель начальника следственного управления Маккензи, и инспектор Шмидт, Герман Германец.

— К черту, Скэнлон! — вскричал комиссар, сердито хлопнув ладонью по столу. — У вас нет никаких доказательств, подкрепляющих вашу новую версию. Нам не с чем пойти в суд. Вы не хуже меня знаете, что суд не принимает показания, полученные под гипнозом.