Сад сапожника Мушека был ближайшим к лесу, и большая часть птиц собиралась там. Чтобы они не склевали в его саду все подчистую, нужно было немедленно соорудить пугало.

На это потребовалось два дня. Мушек сшил его на своем “Зингере” из русской шинели и старой подушки. Франек помогал ему. С раскрытой газетой в руках он сидел рядом на скамейке и читал брату вслух. Особого впечатления на сапожника Мушека все эти статьи по-прежнему не производили, но некоторые все же нравились и ему. Их-то и должен был Франек дважды в день читать вслух.

В первый раз — ранним утром, когда Мушек только вставлял нить в иглу своей машинки. И еще раз — около полудня, когда ему уже хотелось выбросить к чертовой матери все, что было уже сделано.

Особенно сапожник любил одну статейку. Речь там шла о знахарке, которая лечила людей травами, но точнехонько в свой семидесятый день рожденья попала под комбайн.

Как обычно собирая травы на пшеничном поле, она вдруг задремала. Тут как раз подошел комбайн и в две секунды всосал ее. Вывалившись с другой стороны машины, она имела уже форму куба, как прессованная солома.

Трудно сказать, почему Мушеку нравилась именно эта история, но каждый раз, когда Франек добирался до места, где знахарку одолевает дремота, Мушек разражался хохотом, в точности как люди из очереди, и смеялся до слез. Франек, которому до сих пор не приходилось видеть, чтоб брат его так смеялся, принимался ковырять в носу и еще старательнее приукрашивал свой рассказ:

“…Мало того что старуха крепко спала, она была к тому же туговата на левое ухо… — читал он, — комбайн же надвигался на нее слева. Комбайнер в это самое время жевал бутерброд и не слишком внимательно смотрел вперед. Вдруг внутри машины раздался странный треск. Водитель подумал, что в механизм затянуло толстую ветку. Когда же из трубы вывалился куб, обвязанный колыхавшимся на ветру фартуком, бутерброд выпал у бедняги изо рта, и он.стал белым как мел…”

— Вчера комбайн надвигался справа, — с неудовольствием отметил Мушек, не отрываясь от работы.

— Слева, справа… Какая разница? Было слишком поздно. “Самое худшее произошло, — продолжал Франек. — Похороны были торжественны и печальны. Ведь старуху все знали. В прошлом ей довелось избавить от язвы желудка нескольких обитателей политического Олимпа. Некоторые даже пришли на похороны. Торжественная речь председателя Счетной палаты — в свое время у него был гастрит — продолжалась час. Ближе к концу своей речи он вытащил из кармана носовой платок, который в дни юности будто бы получил в подарок от покойной. Поднял над головой, чтобы все могли его видеть, и громко прочел изречение, вышитое на нем собственноручно усопшей: “В лес иди, человек, и проживешь ты целый век”. Участники похорон, разумеется, засмеялись. Такое иногда случается во время великих событий”, — закончил Франек и сложил газету.

Склонившись над швейной машинкой, сапожник продолжал трудиться. Через два дня пугало было готово. Мушек установил его позади дома, чтобы птицы не объедали фруктовые деревья.

Но птицы в то лето вели себя очень странно. Еще через два дня они уже точно знали, что пугало не представляет для них никакой опасности. Теперь по утрам огромной стаей слетались они в сад сапожника. Словно какая-то таинственная сила влекла их сюда. Мушек был в отчаянье. Не верил своим глазам: каждый божий день в один и тот же час стая птиц снова и снова прилетала в его сад.

— Откуда такая туча птиц? Что, у Косы, например, плодовые деревья хуже, чем у меня?! — Сапожник только качал головой и беспомощно оглядывался. Если взгляд его при этом падал на Франека, тот пожимал плечами и уходил в дом.

Вообще во время этой птичьей чумы Франек тоже вел себя как-то странно. Стал запираться в комнате. Выходил из дома только по вечерам. Старался не привлекать к себе внимания и держаться от птиц как можно дальше.

Но как-то раз после обеда Франек все-таки присел на скамейке в саду. Он был погружен в себя и не сразу заметил, какая тишина воцарилась с его появлением. Где же птицы, которые в этот час обычно чирикают на деревьях? Франек размышлял об этом, когда в кронах деревьев вдруг поднялся невообразимый гвалт. Воробьи, скворцы, певчие и черные дрозды со всех сторон летели прямо к нему. Франек замер от удивления, а птицы расселись у его ног, образовав широкий круг. Казалось, они совсем его не боятся. Несколько старых воробьев подобрались к нему так близко, что он запросто мог схватить их.

Франек почесал в затылке.

— Чего уставились? Ничего вы от меня не получите! Мой брат подсчитал, что за день вы сжираете три килограмма груш. Вам что, больше нечем заняться, кроме как дни напролет набивать себе брюхо?

Птицы с любопытством разглядывали его. Похоже, его речь не произвела на них впечатления.

И тут произошло нечто странное. Франек украдкой огляделся по сторонам, будто боялся, что его увидят.

— Валите прочь к черту, — скороговоркой зашептал он, — вы соображаете, что будет, если кто-нибудь меня тут с вами увидит? Как вы меня нашли? — Это тоже не возымело действия, и он перешел к угрозам: — Если сейчас же не уберетесь, я позову брата. Он спит и видит, как бы с вами разделаться.

Птицы продолжали смотреть на Франека, словно его угрозы не были им в новинку.

— Хватит с меня, — объявил он, — я вас предупредил. — Повернулся в сторону дома и крикнул: — Антоний! Антоний!.. Куда ты подевался?

В открытом окне появилась голова Мушека. Сапожник смотрел в ту сторону, откуда слышался голос брата.

— Здесь я! Здесь! — крикнул Франек, взмахнув рукой. — Я вас предупредил, — шепотом сказал он птицам. — Только погляди, что делается! — заорал он, указывая на птиц у своих ног.

Мушек от удивления открыл рот. Высунулся из окна почти по пояс: еще немного, и свалился бы в сад.

— Что там делают эти твари?! — разволновался он. — Что ты им даешь?

— Да ничего я им не даю!

— Гони их! А не то принесу метлу!

Франек замахал руками и заорал во все горло:

— Кыш, паразиты! Кыш! Катитесь к черту!

Птицы не двинулись с места. Франек повернулся к брату и только развел руками:

— Видишь? Ничего не могу поделать. Они меня не боятся. Мушек посмотрел на брата, потом на птиц, потом снова на брата.

— Сидят как приклеенные. Почему они не улетают?! Это же ненормально.

— Ненормально, — согласился Франек. Тон его свидетельствовал, что с этим явлением он сталкивается не впервые.

— Надо заманить их в ловушку, — размышлял сапожник Мушек. Франек покачал головой:

— Вряд ли поможет.

— Ты-то почем знаешь, поможет или нет? — спросил Мушек, совершенно сбитый с толку. Франек сунул руки в карманы. Потом снова вытащил их. Взглянул на брата и произнес:

— Они здесь из-за меня.

— Вот как? — усмехнулся Мушек.

— Ну да. Повсюду таскаются за мной. Где бы я ни был, они меня находят. На этот раз прошло недели две, прежде чем они меня разыскали. Теперь уже не отстанут. Упрямые. Летят за мной, даже когда я в туалет иду.

— Они у тебя что, дрессированные?

— Нет. Просто я спас им жизнь. Еще когда работал у нотариуса, того, с ружьем. С тех пор они повсюду за мной таскаются… Ничего не могу поделать.

— Но ведь это было тридцать лет назад! — вскричал Мушек. — Птицы столько не живут!

— Не скажи! Они живут столько же, сколько люди, — он указал пальцем на двух воробьев, примостившихся у его ботинка.—Я их различаю. Знаю их всех. Эти вот те же, что были там. Конечно, они успели вывести целую кучу птенцов, поэтому их так много. Младшие подражают старикам. Думают, я у них что-то вроде дядюшки, бог его знает…

— Дядюшка? Ну-ну.

— Не веришь? Смотри.

Франек поднялся на ноги и зашагал по дорожке. Дошел до калитки, обошел вокруг дома и вернулся к скамейке. Птицы не отставали ни на шаг и, когда он снова уселся, сгрудились у его ног.

— Видел? — спросил не без гордости. — Теперь-то уж они меня не отпустят.

— И фрукты жрать не будут?

— А я почем знаю?