— Он никогда в жизни не работал, — объяснил Мушек и опять осторожно выглянул в окно. — Похож на Хиндрека, того бездельника, который в прошлом году попал под поезд, — пробормотал он.

— Хиндрек выпал из окна своей квартиры. В стельку пьяный, — возразила пани Мушек, не сводя глаз с Франека.

— Пятьдесят четыре года, а он все в шортах. Право, это ничуть не лучше, чем напиться и вывалиться из окна.

— Антоний, чем тебя так раздражают шорты? Сейчас дето. Мушек взглянул на жену, будто хотел что-то сказать. Но промолчал, только почесал в затылке.

— Что же делать? — спросил он. — Он все звонит и звонит. И в самом деле, Франек, этот “урод” в семье, по-прежнему жал на кнопку звонка. Вместо того чтобы пойти к дверям, Мушек отступил еще на шаг в глубь кухни.

— Отойди. Он же тебя увидит! — замахал он руками на жену. Пани Мушек не могла скрыть изумления.

— Что? Ты не пустишь на порог родного брата!? Единственного на целом свете? Мушек совсем растерялся.

— Что ты такое говоришь! Просто я еще не одет. Он добирался к нам двадцать лет. Еще две минуты ничего не изменят. Но пани Мушек не сдавалась:

— Ты стыдишься его, признайся! Стыдишься, что он не умеет читать. Так он и правда неграмотный?

— Ну, может, неграмотный, а может, и грамотный. Откуда мне знать? — ощетинился Мушек.

— Тебя раздражает, что он ходит в шортах.

— Если его впустить, застрянет на целый год. А ведь он курит, дымит как паровоз, — продымит всю кухню.

— Будет курить в туалете.

— Что?! — вознегодовал Мушек. — Не верю своим ушам! Он еще даже не вошел, а ему уже разрешается курить в туалете! А вот если мне хочется выкурить сигаретку одну-единственную, меня тут же гонят в сад, даже зимой!

Франек потерял терпение и вновь напомнил о себе громким звонком. Мушеки умолкли и выглянули в окно. Братец стоял у калитки с сигаретой в руке — закурил, пока супруги спорили, — и кричал:

— Антоний! Антоний! Я вижу тебя! Ты ничуть не изменился… Даже пижама все та же, на ней котята скачут за бабочкой!..

Пани Мушек обернулась и посмотрела на мужа. Сапожник, которому до сих пор стыдиться за себя не приходилось — он не стыдился даже своих бурных словесных баталий с Косой, — вдруг покраснел как помидор. Пани Мушек оглядела супруга с головы до ног.

— Чего уставилась? — с нарастающим беспокойством спросил Мушек. — Ты сама купила мне эту пижаму.

Пани Мушек прикусила губу, чтобы не рассмеяться.

— Но ведь это ты выбрал ее, Антоний.

— Нет, я хотел с машинками.

— С машинками? — переспросила пани Мушек.

Мушек понял, что и так уже наговорил лишнего и, если не хочет выглядеть в глазах жены полным идиотом, лучше все-таки пойти открыть калитку.

Он развернулся, подошел к полке — над ней на гвоздиках висели ключи, — взял самый большой и пробормотал:

— Пойду открою, пока его не услышали. Переоденусь потом… Ты не представляешь, что нас ждет.

Пани Мушек кивнула. Раздвинула гардины и махнула Франеку рукой, как бы говоря, что брат уже спешит к нему.

Мушек пригладил волосы и вышел на свежий воздух. Было ясное, теплое утро. Дойдя до калитки, он попытался улыбнуться.

— Франек?!. — пробормотал он смущенно. — Ты, в самом деле ты? Боже, какой сюрприз! Выглядишь, как двадцать лет назад… Прости, что заставил ждать, все из-за жены… Ей показалось, что это один тип… Господи… и вправду ты…

Для своего возраста Франек имел на удивление юный и цветущий вид. На его загорелом лице морщин не было вовсе, а когда он снял соломенную шляпу, на свет явилась густая, давно не чесанная шевелюра иссиня-черного цвета.

Он походил на актера из очень у нас популярного детективного сериала. В каждой серии этому актеру приходится прыгать в бассейн и, в очередной раз его переплыв, застенчиво улыбаться.

Точно такая улыбка появлялась на лице у Франека, когда он что-то рассказывал. Прежде чем стать бродягой, “уродом” в своей семье, один раз он все же устроился на работу. Вот об этой-то своей работе любил он рассказывать, причем со всеми подробностями. Два месяца, когда он состоял на службе, превращались в два года, а заработанные им пять тысяч злотых — в пятьдесят пять.

Ему тогда было восемнадцать лет, работал он садовником у некоего нотариуса в богатом районе Варшавы. У того был большой дом и огромный сад. Работы было много, и по вечерам Франек просто валился с ног от усталости. Летом, когда на деревьях созрели плоды, в сад со всей округи слетелись птицы, и их громкие крики действовали хозяину на нервы. Раз в неделю нотариус вытаскивал из платяного шкафа ружье, специально для этого купленное, потихоньку открывал окно, сквозь прицел выглядывал в сад и палил без разбора в каждого замеченного поблизости дрозда или воробья.

Пока продолжалась охота, Франек отсиживался в укрытии и вновь выходил в сад лишь после того, как нотариус делал ему знак рукой. Складывал подстреленных птиц в ящик и подыскивал подходящее место для могилки.

И вот пока Франек копал где-то в саду яму, нотариус возвращался к себе в кабинет, запихивал винтовку в платяной шкаф, клялся и божился, что больше этого не повторится. Потом задергивал шторы, садился за письменный стол, за которым обыкновенно составлял прошения и торговые договоры, и писал стихотворение. Едва закончив, присоединял исписанный листок к другим таким же — нотариус собирался опубликовать все свои стихи к пятидесятилетнему юбилею.

Однажды Франек появился на службе ни свет ни заря. Встал на целых полчаса раньше обычного, отправился на работу и там, с длинной толстой палкой в руках, бегал среди фруктовых деревьев, пока не прогнал из сада всех птиц.

Тщетно отныне выставлял нотариус в окно свою двустволку — в саду больше не было птиц, которые могли бы его рассердить, и значит, ни одной он не мог подстрелить. Нотариус удивился, потом что-то заподозрил. Однажды утром он заметил, как Франек разгоняет сорок, рассевшихся прямо под окном. Он пришел в бешенство, помчался прямиком к платяному шкафу, достал ружье. Высунулся из окна, да так, что еще немного, и вывалился бы в сад, и взял на мушку садовника. Только Франек, который давно уже опасался, что однажды его самого подстрелят, как дрозда, опередил хозяина: перемахнув через забор, мигом оказался в соседнем саду и исчез навсегда.

Тогда-то и появилось у Франека предубеждение против постоянной работы, и решил он сперва побродить немного по свету.

Собрал рюкзак, сел в поезд без билета и покинул Варшаву. С тех пор он исколесил всю страну. Безделье вылепило из него то, чего не смогла бы никакая работа, — он стал почти приличным человеком. Настолько, что пани Мушек, да и сам сапожник, глядя на него, не переставали удивляться.

Франек сидел за столом и уплетал омлет, который поставила перед ним невестка. Пока он ел, сапожник стоял, прислонившись к кухонному шкафу, и время от времени что-то говорил.

— Мы поселим тебя в комнате под крышей, ты не против?

— Угу… — промычал Франек, глотая очередной кусочек омлета.

— Если у тебя нет пижамы, скажи, — я дам тебе одну из моих.

— Угу…

— Кровать удобная. Ты знаешь. В прошлый раз ты спал на ней. Франек все съел и отодвинул тарелку.

— Я бы всю жизнь мог питаться только омлетом.

— Еще? — предложила пани Мушек. Франек вопросительно взглянул на брата и кивнул.

— Через пять минут будет готово, — обрадовалась хозяйка, поставив сковороду на огонь.

Франек осмотрелся по сторонам.

— Стены недавно покрашены, — отметил он. — Сам красил, Антоний?

— Сам. Никто мне не помогал.

Франек покраснел. Нагнулся к рюкзаку и что-то вытащил.

— Я принес тебе подарок, — сказал он, протягивая брату какой-то предмет.

— Что это?

— Открытка, — объяснил Франек.—Я нашел ее в Вене на тротуаре. Она надписана, даже почтовая марка есть.

Мушек с недоумением посмотрел на брата.

— Ты был в Вене?

— Три года назад. Целых две недели. Ночевал в парке возле пруда, там еще утки плавали.

— Так у тебя же паспорта нет.