— Мы уже как-то привыкли, что радиационная обстановка на корабле хорошая, — говорил Букреев, — и начали плевать на самые элементарные правила. Сегодня я обнаружил вашего подчиненного, минер...
— Мне докладывали, товарищ командир, — поспешно сказал Шиловский, чтобы хоть этим показать Букрееву, что он, минер, всегда в курсе дел своей боевой части, не только хороших, но и плохих.
— Вы там у себя только докладами и занимаетесь, — махнул рукой Букреев.
Шиловский, маленький, аккуратный, всегда слишком надушенный одеколоном, обиженно молчал, по-детски оттопырив губу. А Володин вдруг подумал о том, как хорошо все-таки, что эту сторону их службы жены не видят, иногда лишь зная о ней понаслышке, только в общих чертах, а дети, слава богу, и совсем не знают.
— А вы ведь после ужина сразу домой пойдете, — укоризненно сказал Букреев.
— Никак нет, товарищ командир, я думаю задержаться сегодня...
— Ну, хоть это вы правильно решили, — несколько смягчился Букреев. — Наведите в своем подразделении порядок, минер. И вообще, я намерен в дальнейшем судить о вас не по вам лично, а по вашим подчиненным. Свободны.
— Есть... — Шиловский повернулся кругом и, проходя мимо Володина, вздохнул все-таки с некоторым даже облегчением, как будто сказал: «Сочувствую, Серега, у тебя ведь это еще впереди».
Командир молчал, и Володин молчал. Потом Букреев закурил, пододвинул на край стола сигареты, как бы давая понять, что разговор у них будет иным.
— Садитесь, штурман.
Начало было хорошим, Володин охотно сел, спросил все-таки разрешения курить. Букреев кивнул и, мельком оглядев Володина, спокойно заметил:
— Штурман, неудобно с вами разговаривать, вы раздеты.
Володин не нашел в своей одежде ничего предосудительного, провел на ощупь пальцами по всем пуговицам кителя, обнаружил, что одна из них расстегнута, устранил замечание и тогда уже закурил наконец.
— Как вы смотрите на должность помощника командира? — спросил вдруг Букреев. Это было так спрошено, с таким пренебрежением к предлагаемой должности, как будто не о повышении шла речь.
Володин прикинул, что их помощник никуда вроде бы в этом году не уйдет, и выжидающе ответил:
— Не думал, товарищ командир...
— А чего тут, собственно, думать? — дернул плечом Букреев. — Не жену выбираете. И если есть вакансия...
«Вот оно что...» — подумал Володин, понимая уже, что речь идет о его переводе на другую лодку.
— Разрешите остаться штурманом, товарищ командир, — сказал Володин, немного удивляясь тому, что сказал.
— Не я назначаю, не мне и разрешать, — отрезал Букреев.
«Не хочешь — и не надо, — вспылил про себя Володин от его безразличия. — Я к тебе не напрашиваюсь. Не все ли равно, где плавать, в конце концов».
— Тогда я не понимаю вашего вопроса, товарищ командир, — сухо сказал Володин. Не думал он все-таки, что командир так легко может согласиться на его перевод.
— Начальник штаба велел предложить вам новую должность, — объяснил Букреев. Он подошел к окну. Метель только начиналась, значит, автобус успел проскочить, и, взглянув на часы, Букреев подумал, что Мария Викторовна должна уже подъезжать к аэродрому. — Не все ли равно, где служить? — спросил он.
— Считал, что не все равно, — ответил Володин.
— Да? — Букреев быстро взглянул на своего штурмана, снова отвернулся к окну и, наблюдая, как прямо на глазах уже заносит снегом дорогу, спросил участливо: — Кстати, а как вы себя чувствуете?
Тут уж Володин действительно ничего не понимал. Желудок у него, правда, побаливал одно время, Редько даже хотел в госпиталь положить, но потом все прошло. К чему вдруг командир спросил сейчас о здоровье?..
— У вас ведь, кажется, что-то там с желудком, — сказал Букреев с досадой.
Не мысль даже, а какая-то смутная, еще не осознанная до конца догадка мелькнула в голове у Володина, и он, все еще не понимая командира, все-таки чувствовал, даже знал уже, что отвечает сейчас правильно.
— Бывает иногда, товарищ командир, — неопределенно сказал он.
— А бывает, — Володину даже почудилось в голосе командира какое-то облегчение, — так надо на обследование ложиться. Я помню, доктор хотел вас даже в госпиталь упрятать...
— Так это давно было, товарищ командир. С тех пор уже все...
— Вы только без бравады, — строго сказал Букреев. — И не нам с вами решать — все или не все. А служба не волк — в лес не убежит. И если, конечно, доктор настаивает... Ясно?
Ничего ему опять не было ясно, но Володин был исполнительным офицером и потому ответил:
— Так точно, ясно, товарищ командир.
— Вот и добро, штурман. Действуйте.
— Есть действовать, — совсем уверенно сказал Володин, так и не понимая, впрочем, как и зачем ему надлежит действовать.
Букреев внимательно посмотрел на него, с сожалением подумал, что даже штурман не всегда его понимает («Она бы вот сразу поняла», — подумал он о Марии Викторовне), но простил Володину за одну только готовность, за одно желание штурмана понять своего командира.
— Можете идти, — разрешил Букреев. — Да, — остановил он, — врач наш здесь или уже к подругам в госпиталь подался?
— Здесь, товарищ командир, — улыбнулся Володин.
— Пришлите его ко мне.
— Интересно, чего это он вдруг именно сейчас вспомнил о госпитале? — удивился Редько. — И совсем я не настаивал. Давно как-то был разговор, так он меня оборвал: не время по госпиталям валяться, лечите на месте, если надо...
— Понимаешь, Иван, — задумчиво сказал Володин, — есть у меня одна версия...
— Ну?
— Переждать, наверное, надо. Дотянуть, пока адмирал с морей вернется.
— Я не понимаю: ты что, не хочешь в помощники?
— Хочу. Но у нас. Пусть позже, но у нас.
— Честное слово, — рассердился Редько, — взрослые люди, а все еще в оловянных солдатиков играем. — Выходя из каюты, он даже хлопнул дверью.
— Что ж это вы за личным составом не смотрите? — почти добродушно встретил его Букреев.
Редько хотел было обидеться на этот несправедливый упрек, но упрека-то как раз и не было вроде, а то, что было в тоне, а не в словах Букреева, показалось настолько неожиданным — так оно не вязалось с обычной манерой командира, — что Редько обижаться повременил, а стал осторожно вникать в суть дела. Понятно, что речь сейчас могла идти не вообще о личном составе, а именно о штурмане, значит...
— Я как-то докладывал вам, товарищ командир, — напомнил Редько.
— Докладывали, — охотно согласился Букреев. — Но сами ведь знаете: все время плавали, потом стрельбы, недосуг было... Как он сейчас? Все жалуется на здоровье?
— Да вроде бы...
— Что значит — вроде бы?! Нуждается наш штурман в обследовании или нет?
— Если человек жалуется, — осторожно сказал Редько, — то надо его обследовать, конечно...
— Именно! — одобрительно сказал Букреев, почти ласково глядя на Редько. — Хороших офицеров беречь надо, их не в училищах, а на флоте делают. И не за один год... И если штурман, как вы докладываете, жалуется на здоровье...
— Сегодня вот пожаловался, — решил вспомнить Редько.
«Ну, сегодня!.. Сегодня — не годится, — подумал Букреев. — Очень уж это будет несерьезно выглядеть... Подозрительная какая-то срочность. Нет, несолидно получается, Иван Федорович...»
— Да он, по-моему, месяца два жалуется, — напомнил Букреев. — А вы не настояли в свое время...
«Я же еще и виноват! — оскорбился Редько. — Перед тобой настоишь!.. Это сейчас ты почему-то покладистый...» Профессиональное его самолюбие, однако, страдало оттого, что как же это он, врач, действительно, не потребовал...
— Ладно, хоть теперь не тяните. Все-таки два месяца человек жалуется на это... — Букреев затруднился сказать, на что штурман жалуется, и вопросительно взглянул на Редько.
— Боли в эпигастральной области, товарищ командир, — подсказал Редько. — Умеренные боли в эпигастральной области...
— Да, в эпигастральной, — согласился Букреев. — Это — здесь? — указал он на свой живот.
