— Седьмой год, товарищ командующий. — И в этом сдержанном, сухом, без какого бы то ни было нетерпения ответе было то, что, по мнению Мохова, всегда и ожидается от подчиненного: да, уже столько-то лет на этой должности, но я понимаю, что так, значит, и следует, так и должно быть, раз оно так есть.
Командующий молчал, а Мохов подумал, что в эти секунды, может быть, решается его дальнейшая служба. Так, видно, всегда и случается: строишь свою жизнь годами, а за какие-то мгновения одним поворотом, одной своей мыслью о тебе, мыслью, которая в каждую следующую секунду может и сорваться, помешай сейчас несвоевременный телефонный звонок или появление дежурного с пустяковым докладом, — кто-то все изменяет в твоей судьбе...
Нет, телефон не зазвонил, в коридоре не слышно было ничьих шагов, и никто не помешал своим появлением, но командующий, видимо, все же отвлекся от своих мыслей (а может, отвлекся лишь после того, как принял окончательное решение?) и сказал вдруг, уже вставая:
— А Букреев умеет подбирать кадры. Хороший экипаж сколотил. А что упрямый... Так на упрямых воду возят. Они почему-то чаще всего и берут приз главкома.
И все. Попрощался и уехал. Но вопрос, который он задал, — вопрос о том, сколько лет он, Мохов, в начальниках штаба ходит, — конечно же не мог быть случайным, и, вспоминая шаг за шагом весь разговор, восстанавливая последовательность вопросов, Мохов все больше и больше склонялся к тому, что должность командира соединения — это уже не отдаленная для него мечта, а, вероятнее всего, завтрашние его будни.
И, придя в хорошее расположение духа, он теперь подумал и о Букрееве как о возможном своем преемнике, начальнике штаба.
Что ж, такой и сам будет работать до посинения, и других сумеет заставить. Хотя, конечно, его еще многому учить надо, даже, кстати, и вопросу о подборе и выдвижении кадров.
Ничего, научится. Было бы только желание. В конце концов, и жизнь заставит, сама жизнь...
Доложив о выполнении суточного плана, Букреев спросил разрешения идти, но Мохов как будто и не услышал, задумчиво прошелся по кабинету и спросил мягко:
— Хотите дружеский совет?
Дружеский?! Совсем не такими были их отношения, и Букреев с нескрываемым удивлением посмотрел на Мохова.
— Скажите, Юрий Дмитриевич... — Мохов остановился перед Букреевым. — Если подчиненный быстро дорастает до своего начальника... Это как?
— Значит, хороший подчиненный, — сказал Букреев.
— Можно и так, — согласился Мохов. — А можно... Вы вот доложили командующему, что вашего старпома пора в командиры двигать...
— Могу и сейчас подтвердить.
Мохов поморщился: есть все же что-то примитивное в такой прямоте. А он, Мохов, любил сложные беседы, с недомолвками, с нюансами, со значением, с домысливанием подтекста...
— А знаете, — сказал он, — начальство ведь иногда и так подумать может: слишком уж быстро этого командира догонять стали его подчиненные... А?
— Не хотел бы служить с таким начальником, — нахмурился Букреев.
Мохов усмехнулся:
— А мы себе начальников не выбираем, Юрий Дмитриевич. Начальство само нас выбирает. И ему иногда хочется, чтобы подчиненный хотя бы на голову ниже был. Лучше бы даже — на две, но ведь кому-то и дело надо делать...
— Это что-то новое в подборе кадров, — сказал Букреев.
«А я все-таки тебя умнее считал», — подумал Мохов, но тут же и улыбнулся себе: а зачем особенно умнее?
— Э-э-э, Юрий Дмитриевич, — махнул он рукой, — старое... испытанное старое правило. Не для кино, конечно, не для романов — для жизни.
— Ясно, — мрачно сказал Букреев. — Поколенный подбор кадров. — Он даже показал, до какого уровня должен быть своему начальнику его подчиненный, чтобы не скоро дорасти.
— Пожалуй, несколько цинично, — улыбнулся Мохов, — но, в принципе, не лишено, не лишено...
— Выходит, в помощники я должен себе тупиц подбирать? — сказал Букреев.
Мохов разочарованно посмотрел на Букреева и вздохнул:
— Ох, Юрий Дмитриевич, привыкли мы с вами в море — все в лоб да в лоб. А земные дела — это тебе не «право на борт», тут и посложнее бывает.
— У меня, видно, всегда будет в лоб, — упрямо сказал Букреев. — Пока я командир лодки.
— А если завтра начальником штаба станете? — рассмеялся Мохов.
Букреев не понял, чем развеселил так Мохова, и спросил:
— А какая разница?
«Вот это и плохо, — подумал Мохов, — что никакой разницы ты не видишь. Но если тебя все же назначат?.. Работать-то вместе тогда...»
— Юрий Дмитриевич, — миролюбиво проговорил Мохов, — почему вы все хотите умнее начальства быть?
— Такой цели не ставлю, товарищ капитан первого ранга.
— А что на деле получается? Посылаю к вам корреспондента центральной газеты, не к кому-нибудь — к вам посылаю! А вы? — Мохов укоризненно посмотрел на Букреева. — Битый час доказываете ему, что ваши трюмные не совершили никакого подвига. О чем вы думаете?!
— Думаю — кому это надо?
— Что надо?!
— Да в подвиг превращать...
— Людям надо, Букреев. Людям!.. А вы забыли о них. Из-за своей сомнительной философии.
— Какой еще философии?
— Что надо, мол, плавать, а не подвиги совершать, — напомнил Мохов. — На чем же вы тогда воспитываете личный состав? На каких примерах?
— На примере с трюмными, товарищ капитан первого ранга.
— Букреев, — уже не сдерживаясь, процедил Мохов, — вы прежде всего военнослужащий. И потрудитесь поменьше философствовать.
— Есть, товарищ капитан первого ранга. Разрешите идти?
— Да. И учтите на будущее: у вас не «кузница кадров», а боевой корабль.
Букреев повернулся кругом — слишком уж четко, подумал Мохов, даже как-то подчеркнуто четко — и пошел к дверям.
— Кстати, — остановил его Мохов. — Хочу у вас штурмана забрать. «Тройка» через неделю в ремонт уходит, и там нужен помощник.
— Штурмана?! — Букрееву показалось на секунду, что он просто ослышался. Он еще мог понять, если бы Володина забирали плавать, но попусту тратить такого офицера!.. — Я не могу отдать своего штурмана...
— Мы с вами не в торговой сети работаем, — сухо напомнил Мохов. — И вообще я что-то не пойму вас: то вы всех продвигать хотите, через голову начальства даже к командующему полезли, а когда мы сами вам предлагаем...
— Володин мне нужен, — стоял на своем Букреев.
— Мы вас не оставим без штурмана, — сказал Мохов.
— Мне не штурман нужен, товарищ капитан первого ранга, а штурман Володин.
— На нем что, свет клином сошелся, что ли? — раздраженно сказал Мохов. — Я обещаю, что сразу дадим вам другого штурмана.
— Другой не будет Володиным, — упрямо проговорил Букреев.
— Ну и что? — удивился Мохов этому дремучему упрямству. — Незаменимых людей у нас нет, — убежденно сказал он. — Одни сходят, другие приходят... Все мы заменимые.
— У меня экипаж подводной лодки, — возразил Букреев, — а не коллектив автобуса.
— При чем тут автобус? — Мохов, с недоумением прищурив глаз, смотрел на Букреева.
— Автобусу все равно, кто сходит на остановке... Он все равно едет.
— А у других, по-вашему, автобусы? — с иронией спросил Мохов.
Букреев молчал, даже в молчании своем был упрямым, и Мохов сказал назидательно:
— Нельзя, Букреев, только о своем корабле думать. Надо за все соединение болеть. Штурман у вас действительно толковый... Но вы представляете: быть в ремонте без помощника?!
— Володин хорошим старпомом будет, — сказал Букреев. — Плавающим старпомом, а не доставалой запчастей. В конце концов, я же не для себя...
— Я тоже не для себя, — оборвал его Мохов. — А для пользы службы во вверенном мне соединении. Выполняйте...
Букреев, пока поднимался к себе на этаж, думал, что же делать теперь. Можно было поговорить с замполитом, чтобы и тот нажал по своей линии, но, во-первых, это значило бы, что он, Букреев, не надеется уже на свои силы, сдался, спасовал, а главное — могло так получиться, что, вмешав Ковалева в свой план, который внезапно пришел ему сейчас в голову, он, Букреев, как бы перекладывал тогда часть предстоящей вины, своей вины, на плечи замполита. А Букреев за свои действия приучен был отвечать лично.
