— Ладно, — вздохнула Елена Васильевна. — Вернешься — поговорим. Ты только не очень поздно...
Все же Каретников положительно не мог представить себе, кто бы это мог быть из тех ребят, кто время от времени появлялся в их доме или с кем он иногда сталкивался в подъезде, и дочь, увидев его, тут же легко прощалась со своим провожатым, лишая того надежды проститься наедине, а когда, поднимаясь потом вместе по лестнице, Каретников с улыбкой лаконично спрашивал: «Не он?» — Женька возмущенно или чуть обиженно восклицала: «Ну что ты, папа!» — мол, как ты даже подумать мог на такого?! — и Каретников понимал, что нет, этот тоже пока «не он».
— Как хоть зовут этого несчастного? — спросил он у жены в телефонную трубку.
— Сергей...Сергей Георгиевич, — почему-то поправилась она.
Каретников рассмеялся:
— Я вижу, ты уже за одно это так зауважала его, что по имени-отчеству величаешь?
Елена Васильевна не ответила, и Каретников, хмурясь от какого-то непонятного ему беспокойства, сказал с некоторым раздражением:
— Он что — у нас сейчас?
— Нет...
— Женька, что ли, рядом?
— Нет...
— Так в чем же дело?! — нетерпеливо сказал Каретников.
— Нет, ни в чем... — как-то неуверенно, как ему показалось, выговорила жена.
— Страшилище какое-нибудь? — спросил Каретников о претенденте в мужья.
— Почему страшилище? С чего ты взял?!
— Я не понимаю! — возмутился Каретников. — Ты это меня о нем спрашиваешь?! Сама-то ты знакома с ним?
— Он вообще-то заходил к нам сегодня...
— Только сегодня?! А раньше? Ты знала раньше о его существовании?
— Знала... — Елена Васильевна торопливо уточнила: — Недавно узнала...
— Ну?
— Что?
— Детектив какой-то! — чертыхнулся Каретников. То не остановить никак, а то лишнего слова не выжмешь! — Ладно. Ты хоть не выдавай нашу дочь замуж, пока не вернусь. — В сердцах он повесил трубку.
В машине Каретников постепенно успокоился — ведь ничего еще не произошло. Даже неизвестно, как сама Женька к этому относится...
Расплатившись с шофером, он только сейчас подумал, что, не предупредив сестру, может совсем не ко времени угодить. Вдруг там Павел Петрович? Когда же и забегать ему, если не по дороге домой, после работы?
Каретников позвонил в дверь, тут же услышал быстрые шаги сестры и с удовлетворением понял, что Ирина, скорее всего, одна в квартире.
— Андрей?! — Не успел он и порога переступить, как она с беспокойством спросила: — Что-то случилось?
Он улыбнулся про себя своей прозорливости — все начиналось буквально теми же словами, как он и предполагал.
— Нет-нет, ничего. Все здоровы. Просто повидаться решил. — Он ласково поцеловал ее и только теперь, на свету в прихожей, удивился, как она выглядит.
Он ожидал увидеть ее такой же осунувшейся, бледной, подавленной горем, какой запомнил, уезжая в санаторий, и ему, когда он ехал сюда, даже заранее делалось неловко, что рядом с ней он будет теперь чересчур отдохнувшим и благополучным, однако Ирина выглядела совсем не такой, как только что ему представлялось. Он видел перед собой вдруг очень помолодевшую, бодрую женщину в приподнятом, чуть ли не радостном настроении, и даже худощавость ее очень теперь шла ей, придавая каждому движению легкость и какую-то праздничность.
— Что с тобой? — невольно любуясь сестрой, удивленно спросил Каретников.
— Что, нравлюсь? — рассмеялась она.
Конечно, он был рад, что она отошла наконец, оттаяла после их общего горя, но немного и обидно было, что так как-то стремительно это произошло у нее. Всегда-то считалось, что она ближе всех к отцу, а выходило, только он один до сих пор и мается по-настоящему. Хотя она же не знает того, что так обострило все, — не знает еще о дневнике...
В комнате, куда он, сняв плащ, прошел вслед за Ириной, его ожидало новое недоумение: все там было словно бы перевернуто, сдвинуто со своих обычных мест, платяной шкаф раскрыт настежь, на кровати лежали платья, юбки, кофточки, и на столе, прямо на белой скатерти, стоял чемодан.
— Тайфун прошел, — улыбнулся Каретников. — Как будто срочно уезжаешь...
— А ты угадал, — снова рассмеялась она. — Представляешь, как повезло?! Сегодня позвонил Павлик, мы едем — нет, плывем! — на шикарном интуристском теплоходе в Прибалтику. Я уже договорилась с директрисой, она согласна мне дать три дня к ноябрьским, за свой счет...
— Так еще две недели, — не понял Каретников. — Куда же ты спешишь так?
Она сбивчиво начала объяснять, что, конечно, рано пока, но... знаешь, надо же заранее определить, что брать с собой, простирнуть кое-что, отгладить... может, придется даже о новом платье подумать... я бы хотела белое какое-нибудь...
— Это в ноябре? — сдержанно, сухо, без обычной мягкой насмешливости заметил Каретников. — Ты представляешь, какая там холодрыга в море?
— Ну и что? Нет, я обязательно сошью белое платье. У меня есть знакомая, прекрасная портниха, она успеет... Даже трудно поверить: целых пять дней — вдвоем!..
Ирина сама немного смутилась этой откровенности и умолкла. Но все равно лицо ее продолжало светиться таким счастьем и так она вся безраздельно принадлежала только этому счастью, что, глядя на сестру, Андрей Михайлович подумал: если он пришел с надеждой, что Ирина, бросив все дела, внимательно выслушает его, поймет, а может быть, даже как-то поможет ему разобраться в самом себе, то явился он как нельзя некстати. В лихорадочных и радостных ее сборах, в том состоянии, которое она переживала сейчас, захваченная лишь своими собственными ощущениями да мыслями о Павле Петровиче, вряд ли оставалось место для внимательного, чуткого отношения еще к кому-то, даже к родному своему брату.
О дневнике-то и вовсе нечего было сегодня думать, но можно и то представить, как она легкомысленно отнесется к его рассказу о Вере, вздумай он поделиться своими переживаниями. Даже то, что он хотел бы от нее услышать — что, конечно, никакой речи и быть не может, чтобы семью разрушать, — даже это будет произнесено ею не по трезвому раздумью, а исходя из своего собственного положения. Ну разумеется! Ведь ей даже и очень удобно это понять, почему он не уйдет из семьи: тогда и ее-то Павла Петровича ей легче защищать перед ним. Да и перед собой — тоже... Зачем же ему такая необъективная, бездумная поддержка? И вовсе не за тем он пришел, чтоб только ее мнение выслушать. Ему бы, наконец, самому откровенно выговориться, просто себя бы самого понять — почему все-таки у него вдруг так сложно на душе стало?.. Но без дневника, без того, чтобы, выходит, дать ей прочесть о себе...
Нет, очень уж она счастлива, чтоб еще и другого услышать... Но как же быть тогда?
Ирине показалось, что брат все время чем-то озабочен, даже как будто угрюм. Посмотрев на него внимательнее, она заметила, что после санатория он совсем не выглядит отдохнувшим, тут же подумала о недавнем их горе и устыдилась своего приподнятого настроения.
Ему она уже не верила. Надо же: «Повидаться решил»! Тащился через весь город, когда знает, что в воскресенье она сама обещала к ним приехать.
— У тебя неприятности? — Ирина сняла чемодан со стола и принялась убирать в шкаф платья.
— У меня?! — с удивлением переспросил Каретников, сел, потянулся было за сигаретами, но вспомнил, что бросает курить: уже вторые сутки держался, чтобы не больше трех штук в день — только после завтрака, обеда и ужина, когда особенно невтерпеж. — С чего ты взяла? У меня все... — Он хотел сказать: благополучно, — но почувствовал, что затрудняется определить этим словом свое состояние. Мелькнула даже, как он понимал, и совсем уже несерьезная мысль: а в том ли вообще благополучие, что с ним ничего особенного не случилось?
— Сестренка, а вот... если бы я, предположим, ну... влюбился? — Получилось у него это беззаботно, почти по-ухарски.
Ирина рассмеялась:
— А зачем тебе это?
— То есть как — зачем? — чуть обиделся Каретников. — По-твоему, я и не...
— Да не надо тебе этого, Андрюшенька, — сказала ему Ирина таким голосом, точно с ребенком говорила. — Ты же видишь: одни неудобства...
