— Ох, не попал! Негодяй… Бей еще! Стрелять не умеешь…

Сандунян, хватая рукой воздух, выпрямился, ломким голосом крикнул:

— Что же мы… товарищи… так и будем ждать?!

Около передних грузовиков заключенные сцепились с солдатами в драке. Конвоиры бросились туда.

— За мной! Разбегайся! — крикнул Арсен и, свесив ноги над бортом, спрыгнул первым.

Он устремился в сторону, противоположную той, где скучились солдаты. Отбежав несколько шагов, оглянулся. Еще несколько человек бежали между деревьями… Некоторые нерешительно топтались около машины.

Арсен достиг старых яблонь, упал на землю. В ногах была неуемная дрожь.

Не передыхая, он пополз в низину. Дальше за ней виднелся противотанковый ров. Мысль работала с лихорадочной быстротой… Во рву его сразу обнаружат. Выбраться из него не хватит сил…

Только сейчас Сандунян почувствовал, как ослабел от побоев и голода. Он прижался к земле, лизнул мутную лужицу. Потом, напрягая последние силы, встал и, шатаясь, побежал к строениям.

Лагерь!.. У бараков стояли гестаповцы. К счастью Арсена, они его не заметили. Он снова упал и пополз в противоположную сторону. Останавливался через каждые два-три метра. Снова двигался, ловя ртом воздух, сипло дыша.

В нескольких десятках метров от себя он увидел сараи, скирды соломы. Напряженных до предела сил хватило лишь на то, чтобы добраться до скирды. Он не мог даже зарыться в солому.

Арсен, мертвея, слушал частые выстрелы, крики у кургана. Обостренный слух его уловил неторопливые шаги. Кто-то приближался.

Арсен затравленно оглянулся. Перед ним стояла пожилая женщина с пустым мешком в руках… Она смотрела на Арсена с испугом и жалостью, и это подсказало ему, что женщина не сделает ничего плохого.

— Пить! — прохрипел он. — Я от расстрела… ушел…

— Сейчас, сейчас.

Женщина вернулась через несколько минут. Боязливо озираясь, она достала из-под мешка кружку с водой, кусок хлеба.

Арсен исступленно припал к кружке. Отдышавшись, хрипло произнес:

— Спрячьте меня, мать.

— Ох, как же это сделать?! Солдат полно, увидят…

Женщина, кручинясь, глядела на Арсена, потом шепнула:

— Ползи, голубчик, вон туда, к сараю. Он пустой. А я приду вечером.

Женщина набрала в мешок соломы, подождала, пока Арсен, пошатываясь, добрел до сарайчика. Он постоял у глухой стены, прислушался. В запертом сарае было тихо. Под нижней доской зияла узкая щель. Арсен лег и, подтягиваясь на локтях, протиснул тело в отверстие. В спину его впились гвозди. Мучительная боль отдалась в разбитой ключице. Сжав губы, Арсен разгреб руками землю, вполз в сарай и огляделся. Около внутренней стены был сложен хворост. Арсен прикрылся им и притих.

Он лежал не шевелясь, коченея от холода, сдерживая кашель, рвущий ему легкие.

Когда стемнело, дверь сарая заскрипела.

— Живой еще? — спросил тихий голос из темноты.

— Живой, живой! — с радостным облегчением отозвался Арсен.

Выглянув и немного постояв, женщина вернулась и, поддерживая Арсена, повела его к домику за сараем.

В сенях она задвинула за собой засов, переступила порог тепло натопленной комнаты и, чиркнув спичкой, засветила коптилку.

— Танюшка, — сказала она, — принимай еще одного гостя…

Из темноты вышла к свету высокая худощавая девушка.

Засучив рукава кофточки, она проворно налила в корыто горячую воду, ни о чем не расспрашивая Арсена.

— Помойтесь, — предложила она ласково. — Мы с матерью пока пиджачок, брюки подготовим…

— Наш батько тоже где-то воюет, — с протяжным вздохом сказала женщина.

Она помогла Арсену скинуть гимнастерку, подала кусочек мыла.

— Сутки перебудете, а потом хлопцы отведут… в надежное место.

Арсен молча приник к ее плечу и заплакал, содрогаясь всем телом.

По вечерам, с приближением «комендантского часа»[28], на окраине Симферополя, в заброшенном противотанковом рву, собирались время от времени одиночки, небольшие группки людей.

Сюда собирались те, кого нужно было переправить в лес, к партизанам. Обычно это были подпольщики, которым угрожал арест; люди, бежавшие из плена, из подвалов гестапо или румынской сигуранцы; городские жители, стремящиеся избежать угона в Германию.

Через двое суток после побега Сандуняна ему указали дорогу к противотанковому рву.

Сопровождала Арсена до городской окраины дочь работницы совхоза, приютившей его в своем домике. Девушка шла с гитарой, беспечно бренча и вполголоса напевая.

Расстались они у крайних огородов.

— Тут рядом, — сказала девушка, продолжая перебирать струны. — Не надо глядеть в ту сторону… Будет первый ров… пройдете… Потом второй, там!.. Хлопцы знают…

Арсен смотрел на свою провожатую влажными глазами.

— Как мне вас благодарить?!

— Счастливо! Доведется — еще увидимся.

Девушка повернулась и, взяв гитару подмышку, зашагала к городу.

Арсен, надвинув пониже тесноватую кепку, осмотрелся. У него не было при себе ни оружия, ни документов. Старый ватный пиджак с чужого плеча, замасленные брюки делали его похожим на мастерового, каких он много встречал по пути сюда.

Чтобы не привлекать ничьего внимания, Арсен пошел неторопливо. За два дня относительного покоя он отдохнул настолько, что его не смущал предстоящий переход. А мысль о том, что муки в гестапо, позор и унижения остались позади, придавала ему такую бодрость, что Арсен был готов хоть сейчас броситься в атаку.

В условном месте, у второго противотанкового рва, уже сидели трое мужчин и две женщины.

Проводник — молоденький паренек в излюбленном шоферами одеянии — кожаной коричневой куртке со «змейкой» и в картузе с длинным козырьком, — спустив ноги с насыпи, молча поджидал еще кого-то.

Он держался особняком и на собирающихся во рву людей поглядывал довольно недружелюбно. Но Арсену сразу понравился этот не по годам суровый и сдержанный паренек с внимательным взглядом серых раскосых глаз. Было столько уверенности, спокойствия в его движениях, в манере разговаривать, что Арсен понял: ему не впервой приходится выполнять свою опасную работу.

Совсем стемнело, когда пришли еще два молодых парня.

Проводник посовещался с ними, потом сказал собравшимся:

— Давайте поближе!

Он подождал, пока все обступили его, и кратко объяснил, как держать себя в дороге.

— Никаких разговоров, курения! И не кашлять! Не растягиваться, идти один за другим. Гуськом. Понятно? Патрули могут бросать ракеты. Не метаться! Упал на землю и лежи. Через шоссе будем бегом перебегать. Предупреждаю, не отставать. Раненых нету? Хорошо. Значит, быстрей доберемся… Все понятно?

Сандунян шел третьим. Впереди него, за проводником, размеренно шагал высокий старик с узелком на палке. В такт его шагам раскачивался за спиной узелок — вправо-влево, вправо-влево.

Шли по бездорожью, сторонясь шоссе. Под сапогами Арсен чувствовал то хрусткую прошлогоднюю траву, то размякшую, скользкую пахоту. Одиноко мерцали кое-где в разрывах облаков неяркие звезды, гудели в небе невидимые самолеты. Где-то справа тарахтели повозки.

Арсен слышал спереди и сзади себя осторожные шаги, тяжелое дыхание. Ветерком доносило сырой запах болота…

Шоссе пересекли благополучно, не встретив патрулей, но едва углубились в степь, на высоте вспыхнул и пополз книзу яркий луч прожектора.

— Ложись!

Проводник первым растянулся на земле. Переждали, пока луч, пошарив по кустам и тропинкам, погас, и лишь тогда двинулись дальше.

Начинался подъем, с гор потянуло холодом. Уставшие люди пошли медленнее. Арсен чувствовал, что силы его иссякают. По лицу поползли струйки пота, ноги дрожали от напряжения. «Все-таки здорово они меня выездили, сволочи, — думал Арсен, стараясь не отставать от спутников. — Ну, да теперь сквитаемся, как говорил Сергей: за все сразу…»

Достигли кустарников. Проводник прошел еще немного и остановился.