Подобные обвинения были тем более обидны, что, по словам солдат главной армии, надеясь на авангард, двигались без особых мер предосторожности.

Как и следовало ожидать, у короля мучительные страхи за королеву сменились неистовой яростью против нее. Подобно матери, которая трясет и шлепает своего ребенка, только что чудом спасшегося из-под копыт бешено мчащейся лошади, он наказал королеву единственным доступным ему способом: упреками и молчанием. Де Ранкона он отослал домой. Когда Альенора попыталась вступиться за него, говоря, что она виновата в не меньшей степени, так как согласилась на лучшее место для лагеря, Людовик VII ответил:

— Тем больше оснований отправить его домой. Человек, который исполняет женские капризы, недостоин участвовать в крестовом походе.

Одо постарался использовать благоприятную ситуацию, которая, как полагал он, возможно, никогда больше не возникнет. Он помнил наставления Бернара, и он помнил поведение короля, когда тот считал королеву мертвой или в опасности. Момент был очень подходящий. При первой же возможности, оставшись наедине с королем, он начал:

— Ваше величество, вы не должны слишком сурово осуждать королеву. Она ведь всего лишь слабая женщина и не понимает святости военного приказа. Не следует чересчур строго судить и де Ранкона. Ведь он мужчина, и королева ведь умеет весьма тонко обольщать. Де Ранкон хотел, чтобы королева отдыхала с удобствами и в живописной местности, и забыл о своем долге, то есть совершил ошибку, которую до него уже совершали весьма достойные люди и по менее веской причине.

Одо сделал паузу, чтобы значение его слов полностью дошло до сознания короля, а потом с задумчивым видом продолжал:

— Но истинный виновник в данном случае — не мужчина или женщина, а аквитанский темперамент. Наслаждение прежде всего — таков их девиз, и им следовало бы начертать его на своих знаменах в качестве предупреждения другим. Для них все должно в первую очередь доставлять наслаждение. С этой точки зрения долина выглядела предпочтительнее плато. Таким образом, он заполучил наслаждение и комфорт ценою… Я забыл точные цифры потерь в людях и лошадях.

Но Людовик VII не забыл. Помнил до последнего человека и коня. И Одо, не называя эти цифры, сильнее врезал их в память короля. Две тысячи шестьсот восемьдесят один человек, в том числе немало превосходных рыцарей, и тысяча двадцать шесть лошадей… Все потеряны для крестового похода, и только потому, что аквитанцы ценили удобства превыше всего. И Альенора была родом из Аквитании… Ее не следовало слишком сурово осуждать, но и нельзя было ей доверять — обольстительная женщина, способная отвлечь мужчин от их обязанностей.

Одо очень ловко довел главную мысль до сознания короля и обрек тем самым крестовый поход на неудачу. Но в тот момент он этого еще не знал.

Личные покои герцога Антиохского временно превратились в лавку торговца шелками. Повсюду на столах и скамьях лежали образцы редчайших и красивейших тканей Востока. Четыре человека в темных тюрбанах, доставившие во дворец рулоны шелка и разложившие их для обозрения, отошли в сторону и, засунув руки в широчайшие рукава халатов, почтительно ждали, пока господин сделает свой выбор. Герцог, сопровождаемый своим ближайшим другом Жервезом, со счастливой улыбкой оживленно сновал среди этого великолепия, касаясь то тускло мерцающего бархата, то блестящего и узорчатого шелкового дамаста из Дамаска, то тонкой, как паутинка, кисеи, которую в состоянии создать только ткачи Газы, то хрустящего под пальцами муслина, привезенного на верблюдах из Индии, то тяжелой парчи, проделавшей еще более долгий путь из далекой закрытой страны Китая. Герцог любил яркие цвета, все необычное, экзотическое, и теперь, задержавшись около рулона с кисеей, он заметил:

— Создается впечатление, будто нам в сети попалась сама радуга. Этот пурпур… Тебе когда-нибудь приходилось видеть что-либо подобное?

— Настоящий финикийский пурпур. Королевский колорит. Именно о таком говорится в Евангелии: «пурпурное тонкое полотно». Этот цвет — большая редкость по очень простой причине: чтобы создать лишь одну унцию краски, должны умереть, по меньшей мере, два человека.

— Почему? В чем дело? Толкут в ступе печень мертвецов? — спросил Раймонд, слегка удивленный, но, как всегда, маскирующий подлинные чувства насмешливым тоном.

— Вовсе нет, — ответил Жервез. — Краску добывают из некоторых видов морских моллюсков у побережья финикийского города Тира. За ними ныряют рабы, и это очень опасное занятие из-за сильных подводных течений. Порой даже кнут не в состоянии загнать несчастных в воду. Их вывозят на лодках и сбрасывают в волны и вновь подбирают только c уловом…

— Как отвратительно, — проговорил Раймонд. — Можешь убрать эту ткань с моих глаз, добрый человек. Мы отказываемся от финикийского пурпура! — Затем, засмеявшись, он спросил: — А теперь расскажи мне, друг мой, что-нибудь ужасное вот об этом восхитительном бирюзовом цвете!

— Невозможно. Перед вами чисто растительная краска, добытая из травки, которая растет в окрестностях Самарканда.

— Слава Богу. Ткань подобной расцветки я хочу для Альеноры. Напоминает цвет ее глаз: они не зеленые и не голубые, а что-то среднее с заметным серым оттенком.

— Но эта краска еще более редкая, чем пурпур, и обойдется вам дороже.

— Так должно и быть. Ведь Альенора королева, не говоря уже о том, что она моя племянница. А теперь перейдем к мадам Сибилле — черноволосой красавице. Рубиново-красный цвет, мне кажется, ей очень подойдет. А для рыжеволосой прелести мы подберем аметистовую ткань. Именно фиолетовый цвет должны предпочитать обладательницы рыжих волос, но они редко к нему прибегают. О, постой, есть еще мышонок по имени Амария. Трудно поверить, чтобы это ничем не примечательное и робкое с виду создание могло вынести тяготы длительного путешествия, но тем не менее она здесь… И какой цвет вы посоветуете для нее, Жервез?

— Розовый, — ответил молодой человек без колебаний. — Девять мужчин из десяти предпочтут розовый любому другому цвету, часто не сознавая этого. Они посмотрят на розовое платье, скажут комплимент, мышонок вспыхнет и чудесным образом изменится, и уже перед вами никакой не мышонок. Понимаете?

Выбрав кисею, шелка и бархат соответствующих расцветок или гармонирующих тонов, заплатив положенную плату и отпустив торговцев, герцог приказал позвать портних — группу женщин-сарацинок с воспаленными близорукими глазами и затвердевшей кожей на кончиках пальцев от многолетнего непрерывного соприкосновения с иглой.

Молча они выслушали распоряжение: им надлежало отправиться на женскую половину дворца и незаметно понаблюдать сквозь специальную решетку, установленную еще двести лет назад султаном, тогдашним владельцем здешних мест, чтобы иметь возможность тайно подсматривать за развлечениями и ссорами своих сорока жен. Портнихи должны были на глазок снять мерку с европейских женщин, занявших помещение бывшего гарема, и постараться к вечернему празднеству сшить для каждой дамы платье в восточном стиле.

— А теперь об украшениях, — заявил герцог, отослав пожилых женщин заниматься своим делом. — Они обойдутся мне в целое состояние, Жервез, но затраты окупятся. По известным политическим соображениям я хочу сделать Альеноре приятное и постараться перетянуть ее на свою сторону. Но помимо всяких трезвых расчетов, она нуждается в некотором утешении, ее необходимо приободрить. По пути их постоянно преследовали неудачи. В дополнение к другим бедам они надолго застряли в Саталии, и им пришлось есть собственных лошадей, что, я нахожу, уже крайность даже для крестоносцев. И еще… конечно, между нами, Жервез, и не в осуждение моего королевского племянника… — Раймонд остановился в нерешительности, но его собеседник понимающе заметил:

— Однажды монах — вечно монах, а монахам не следует жениться. Вы это хотели сказать?

— Отчасти. По крайней мере, монахам не следует брать в жены таких женщин, как моя племянница Альенора, они не в состоянии по достоинству оценить их прекрасные качества. И непрерывное ворчание относительно организации стоянки не на том месте. Надоедливо и чрезвычайно глупо. Все армии, когда-либо пересекавшие эти горы, подвергались нападению, и впредь будет то же самое. Если бы турки не атаковали первых французов, появившихся на плато, они непременно ударили бы в тыл. Зачем же винить королеву? Но и упрекает-то он в своей типичной манере, когда постоянно твердит, что он ее, мол, ни в чем не винит. Лично я только благодарен судьбе, что в переплет попали французы, а не аквитанцы. Воины Аквитании будут мне более полезными, если я сумею правильно подойти к Альеноре. Мне кажется, я смогу…