– Они не выродки, – откликаюсь я. – Они такие же люди, как и я. Многих из них я знал лично, почти что всех лечил. Теперь их дети остались сиротами, а жены – вдовами.

– Если ты взял в руки меч, будь готов к тому, что погибнешь. Если не взял, ты все равно можешь погибнуть. Уж лучше самому выбирать свою судьбу, чем ждать, пока кто-то из пустой прихоти или по нужде решит перерезать тебе горло, – уверенно заявляет Гектор.

Несложная философия, но радует одно: и в это жестокое время люди понимают, что убивать себе подобных нехорошо и неправильно. Они переживают, пытаются найти оправдание своим поступкам. Не так уж французы от меня и отличаются, возможно, я сумею прижиться среди них. Рыцарь насильно сует мне в руки громадный кубок с вином, я медленно прихлебываю и постепенно чувствую, как тоска уходит, сменяясь грустью.

Я долго сижу у пылающего камина, с трудом принимая новую реальность. Нянчу в ладонях нескончаемую емкость: сосуды такого размера Петр I нарекал «кубками Большого Орла». Да уж, незаурядным орлом надо быть, чтобы с маху выхлебать столько вина. Даже не птицей, а скорее кашалотом. Уже поздно вечером, когда все давным-давно разошлись и лишь хозяин сонно клюет носом, не решаясь прогнать богатого постояльца, я отправляюсь спать в отведенную нам комнату. Когда я приоткрываю дверь, Гектор моментально вскидывается. Узнав меня, рыцарь сонно улыбается и тут же засыпает как убитый.

Я сажусь на тихо скрипнувшую кровать, матрац жестковат, но это не помешает отдыху.

«Похоже, у меня появился новый друг», – сонно думаю я, глядя на человека напротив.

Потом, не раздеваясь, падаю поверх одеяла и моментально засыпаю. Снов я не вижу, это неплохо. Утром, сразу после обильного завтрака, мы выезжаем. Отдохнувшие кони бодро рысят по широкой пыльной дороге, вновь празднично сияет выспавшееся солнце, свежий ветер кидает в лицо ароматы степных трав. Вокруг до самого горизонта простерлись поля и виноградники, густой лес сменился редкими рощицами.

– Ты со мной? – интересуется Гектор.

Молча киваю. Накануне рыцарь предложил мне стать его оруженосцем, я попросил ночь на раздумье. В здешней округе мне больше не работать, взбешенные крестьяне обязательно отомстят за гибель вожака, достанут везде. Все равно я планировал перебираться на новое место, а в компании с рыцарем это намного безопаснее. С другой стороны, быть оруженосцем – это не самая плохая работа во Франции 1426 года.

Все его прежние спутники, кого Гектор выбрал лично и кому доверял как себе, ныне уничтожены. Я же – лицо проверенное, несколько раз за предыдущую ночь спас ему жизнь. Попробуем себя в новой роли, а дальше – посмотрим. Сейчас я не могу лечить людей, чувствую себя запачканным. Возможно, через какое-то время это ощущение пройдет. Правда, пока я в этом не уверен. Дело в том, что, если бы я захотел убивать, пошел бы служить в армию, на крайний случай – в милицию, но лечить – это нечто противоположное.

Я пришпориваю коня и догоняю рыцаря. Настало время кое-что уточнить, вот к примеру: размер жалованья и продолжительность ежегодного отпуска; а также принято ли здесь выплачивать командировочные и тринадцатую зарплату. Вопросов накопилось много, а потому я не медля открываю рот, чтобы задать первый. Надеюсь, хоть за разговором забудется маячившее видение: груда окровавленных мертвых тел, что лишь мгновенье назад были молодыми здоровыми мужчинами.

Август – декабрь 1426 года, Франция, оккупированные территории: если с другом вышел в путь.

Солнце сегодня встало не с той ноги, молотит огненными кулаками так, что задолго до полудня все живое благоразумно прячется в тень, страшась показаться на глаза разъяренному светилу. Нас укрыла маленькая рощица, которая вскарабкалась по склонам пологого холма до самой вершины, где из-под земли бьет маленький родник. Напившись ледяной воды, мы неподвижно лежим на мягкой траве, я постепенно засыпаю под неумолчный треск цикад. Но не таков Гектор, чтобы попусту терять даже минуту. Приподняв голову, он неожиданно спрашивает:

– А что, отец совсем не учил тебя драться?

Я оскорбляюсь:

– Что ты имеешь в виду?

Дело в том, что несколько лет я занимался в секции рукопашного боя и вполне могу постоять за себя в потасовке.

– Ты как-то неуверенно держишь меч, вот что.

Гектор пружинисто поднимается с земли, предлагает:

– Давай покажи мне. А то как-то ты мне в лагере не показался особым бойцом.

Ха, а кто спас его от верной смерти, оглушив Шарля Безнара?

– Ну давай. – Я вспрыгиваю на ноги, принимая боевую стойку, подсмотренную у Мориса.

Выходит полное фиаско. Гектор с непостижимой легкостью трижды обезоруживает меня. Точно так же получается с копьями.

– Ну, допустим, что ты – человек мирных занятий. Если кто не понравится, затравишь мухомором, – с сомнением тянет Гектор, – но бывают в жизни моменты, когда некогда говорить: откройте рот. А потому – на вот.

Рыцарь протягивает мне увесистую дубинку, но и с ней я очень плох. Если для кого и представляю опасность, так в первую очередь для себя. В конце концов я решаю применить хитрый финт и кидаю дубинку в Гектора, тот заученным движением отбивает ее на лету, да так, что чуть не травмирует голову моему скакуну.

Лошади, что флегматично пасутся неподалеку, обмениваются быстрыми взглядами. Выражение морд у этих друзей человека самое ироническое. Разочарован и рыцарь. Фактически, судя по тому, как все время морщится Гектор, у него начали болеть все зубы сразу, даже молочные, что давным-давно выпали. Зато на меня сходит озарение: вот откуда произошел большой теннис, подобным макаром в седой древности люди учились отбивать снаряды пращников и прочих камнеметателей!

Рыцарь кидает мне метательный нож, небрежно тычет в высящийся неподалеку дуб, но и в дерево мне попасть не удается. Ни с первого раза, ни с пятого. Очевидно, нож тупой или не вполне сбалансирован. Гектор хмурится, да и не мудрено: поиски скрытых бойцовских талантов оказываются тщетными.

– Может, ты владеешь луком? А пращой?

Увы и ах, оказывается, я полный неумеха в этих важных для каждого мужчины делах.

– Но хоть что-то ты умеешь?

– Давай попробуем сразиться голыми руками, – предлагаю я.

– Голыми? – изумляется Гектор, некоторое время морщит высокий лоб, пытаясь понять, где же здесь подвох. – Как простые крестьяне? Ну давай!

Что ж, хоть в чем-то мне удается удивить рыцаря, но и он далеко не прост. Двигается быстро, большую часть ударов легко блокирует или уворачивается. Наконец Гектор решает, что с него достаточно, и твердым жестом останавливает бой. Он долго смотрит на меня, кривя губы, наконец решительно качает головой:

– Все это никуда не годится!

– Почему?

– А потому, что глупо драться голыми руками, вот почему! Когда-то первый человек взял в руку палку и камень, тогда он и стал властелином всего мира. Для чего, по-твоему, изобрели оружие?

– Для того, чтобы стать сильнее. – Ответ очевиден.

– Вот именно! Все эти твои штучки голыми руками годятся лишь для одного: вырваться, если ты попал в плен, и побыстрее схватить оружие. Если не сделаешь этого сразу же, ты – труп. Даже ухватив в руку простой булыжник, ты станешь сильнее. Против опытного мечника или копейщика ты с голыми руками не продержишься и пяти секунд.

С этим не поспоришь. Не раз читал в книжках и часто видел в исторических фильмах, что в Средневековье рыцари знали два с половиной удара. Якобы в поединках били друг друга чуть ли не по очереди, вежливо кланяясь и делая книксен после каждого замаха. Ну и чушь! Да с чего наши властители дум решили, что раньше люди были простыми, как валенки? Видели в японских фильмах, как дерутся самураи? А китайские боевики, ну хоть краешком глаза? Что ж тогда эти великолепные воины не завоевали весь мир, а так и остались сидеть на его задворках, как мыши в крупе? Ответ на поверхности: куда бы они ни сунулись, их встречали более искусные в рубке воины, мастера клинка, суровые мужчины с холодными глазами.