- Не могли раньше сказать! – Возмущался про себя огорчённый Лейфман. - Теперь придётся день и ночь сидеть в проклятом изоляторе, выбивать нужные показания.

 Следователь нервно, словно попавший в западню зверь, обошёл пару раз тесную камеру. По дороге ему некстати вспомнился вчерашний вечерний концерт, который ему закатила жена Розочка, узнав от него ближайшие служебные планы:

 - Фу! Ты нам и так внимания не уделяешь.

 - На службе запарка!

 - Соломончик от рук отбился, я вся измоталась - Упрекала его супруга. - Неужели даже в субботу тебя не будет с нами?

 - Понимаешь, мне надо работать, чтобы обеспечить семью…

 - Возмутительно! – Роза не слышала мужа. - Я буду жаловаться вышестоящему начальству.

 - Только не это дорогая! – начал умолять Яков. - Сейчас такие времена, что лучше не высовываться…

 - Работаешь, работаешь как вол и никакой благодарности! – Молодая жена заплакала от жалости к себе и мужу. - Когда кончатся наши мучения?

 - Скоро, вот увидишь.

 Яков как мог, успокоил супружницу. После воскрешения в памяти вчерашней ссоры, нужная концентрация появилась сама собой, захотелось только одного. Давить, давить проклятых врагов народа, чтобы побыстрее выполнить план и вернуться в семью. 

 - Товарищ лейтенант госбезопасности, подследственный для проведения допроса доставлен. - Доложил пожилой конвойный, подтолкнув через приоткрытую дверь коренастого, хмурого человека. - Разрешите идти?

 - Свободен… - Лейфман кивнул конвоиру и обратился к вошедшему, указав рукой на стул перед массивным столом. - Присаживайтесь.

 Подследственный молча сел на привинченный к полу массивный стул и склонив крупную голову на бок, уставился в бетонный пол. Яков внимательно посмотрел на него, требовалось избрать линию поведения. Он считал, что первое впечатление о человеке бывает самое верное. Сидящий перед ним ему не понравился, с такими обычно случалось много возни. Немолодой мужчина, с обильной проседью в когда – то смоляных волосах держался спокойно и уверенно. На его лице не пробегали нервные тики, свойственные молодым, растерянным людям, попавшим в непривычные условия. Он сам иногда быстро вскидывал свои чёрные, не выгоревшие с возрастом глаза, тоже оценивал следователя.

 - Итак, приступим. - Оперуполномоченный взял со стола перьевую ручку и окунув в чернильницу - непроливайку, приготовился записывать.         

 - Фамилия, имя, отчество?

 - Шелехов Григорий Пантелеевич.

 - Год и место рождения?

 - 1894… Хутор Татарский, Вёшенской станицы, области Войска Донского.

 Следователь спокойно задавал дежурные вопросы и медленно записывал ответы, тщательно выводя буквы. Ему нравилось, когда каждый завиток плавно переходил в следующий. Спешить на первом этапе допроса некуда, основное наступит потом…

 Лейфман сознательно взял чистый бланк протокола допроса, хотя в закрытом ящике дубового стола лежали несколько листов с показаниями, на которых оставалось только вписать данные и поставить подпись. Ему хватило одного взгляда на плотно сжатые губы обвиняемого, на его развитую физической работой фигуру, чтобы понять, сегодня придётся попотеть. Яков встал со своего рассохшегося стула, жалобно пискнувшего от внезапной свободы. Подошёл к сидящему, протянул кожаный портсигар и сказал:

 - Возьмите.

 - Не хочется.

 - С формальностями покончено, - почти ласково предложил он. - Закуривайте, не стесняйтесь...

 Допрашиваемый протянул широкую, покрытую грязью руку с черными ободками под ногтями и взял одну штуку. Лейфман продолжая играть роль доброго следователя, услужливо щелкнул зажигалкой. Григорий удивлённо взглянул на него, поднёс папиросу к огню и жадно затянулся после того, как оранжевый огонёк принялся грызть табачную крошку:

 - Спасибо!

 - Не за что.

 - Несколько дней не курил.

 - В следующий раз первое, что берите в тюрьму, это курево. - Пошутил остроумный следователь. - Наверное, впервые?

 - Надеюсь, больше сюда не попаду…

 - Как говориться от тюрьмы, да от сумы не зарекайся.

 - Вот именно!

 Лейфман отошёл в дальний, самый тёмный угол комнаты, позади стола. Оттуда он, улыбаясь, наблюдал, как обвиняемый в последний раз затягивается папиросой. Потом тот загасил окурок в ладони, в которою стряхивал пепел, предварительно плюнув туда.

 - Мелехов! – Вдруг громко крикнул следователь. Обвиняемый от неожиданности вздрогнул, но не оглянулся. - Не привыкнешь никак?

 - Не понимаю о чём Вы!

 - Не понимает он…  

 Как Якову надоели все эти «не понимаю»! Он сделал несколько шагов, резко повернулся, сел и направил яркий конус стоящей на столе лампы на допрашиваемого. Григорий попытался отвернуться, но лампочка светила настолько мощно, что её свет был виден сквозь закрытые веки:

 - Смотреть мне в глаза!

 - Я ничего не вижу.

 - Встать тварь, – заорал неожиданно следователь. - Я тебе сейчас всё объясню…

 - Это ошибка.

 - Ты белый недобиток и враг, я заставлю тебя признаться в этом.

 - Я воевал в Красной Армии…

 - Молчать! - Следователь вновь подскочил к стоящему Григорию. - Мы всё знаем о тебе, как ты воевал в бело - казачьих частях, как убивал красноармейцев. Твоя фамилия Мелехов и у нас есть неопровержимые доказательства твоих преступлений.

 Григорий стоял, не шевелясь и не показывая своим видом нахлынувшего отчаянья. Только враз побелевший лоб и желваки на скулах, выдавали внутреннее волнение.

 - Откуда они могли узнать? – Одна мысль билась в его пустой голове. - Кто меня сдал?

 Он не мог знать, что настырный следователь просто блефовал. У него в потёртой зелёной папке лежало рукописное заявление бдительного гражданина Симагина. В нём говорилось о том, что некий рядовой шахтёр одной из шахт города Сталино родом с Дона и почему – то скрывает свою настоящую фамилию. Всё остальное домыслила неограниченная фантазия  лейтенанта госбезопасности. Он бы сильно удивился, если бы узнал, насколько точно попал своими предположениями. Лейфман с нажимом предложил:

 - Так что сейчас пиши показания, оформляем всё протоколом и гуляй!

 - Я не буду ничего подписывать. – Григорий немного пришёл в себя. - Это недоразумение

 - Знаю, знаю эту песню… - Отмахнулся рукой Яков. - Произошла ошибка, скоро всё выяснится.

 - Непременно!

 - Хрен тебе! – Озверел вдруг оперуполномоченный. - Я тебя отсюда не выпущу. У тебя теперь один путь, в лагеря. Слышишь? Чем быстрее ты подпишешь показания, что хотел взорвать свою шахту, тем меньше будешь мучиться.

 - Не подпишу.

 - Как миленький подпишешь, будешь умолять дать тебе эту блядскую бумажку.

 Лейфман с подскока ударил Григория в нос. Тот не упал, только пошатнулся и сжал пальцами разбитый нос, чтобы остановилась кровь. Следователь, потирая разбитые костяшки правой руки, тихо сказал:

 - Вот тебе протокол, будешь стоять с ним, пока не подпишешь.

 - Не подпишу! 

 - За тобой будут следить, если сядешь, будут бить. Понятно?

 - Угу.

 - Ну, стой, а я пойду, вздремну.

 Часа через два он вернулся, Григорий стоял, покачиваясь, лицом к кирпичной стене. Лейфман словно не замечая его, занялся бумажной работой.

 Через час в кабинет зашёл Аникеев начальник отдела.

 - Что он у тебя тут стоит ещё? – опытный начальник удивился. - Упёртый…

 - Стоит.

 - Пусть постоит… - Аникеев взял из рук Григория протокол, прочитал и сказал. - Яков, слушай, ту шахту взрывают другие.

 - Чёрт, опять переписывать…

 - Нужно переписать.

 - Что там у нас есть?

 - Пусть будет металлургический завод.

 - Слышишь Мелехов? - весело окликнул обвиняемого Яков. - Ты планировал взорвать завод.

 - Я Шелехов и ничего не планировал.

 - Ну – ну.

 Следующие сутки Григорий простоял в углу следственной камеры. Время для него будто остановилось, жизнь закончилась. Сначала он часто думал:

 - Сейчас выпрыгну с 3-го этажа в открытое окно и разобьюсь. - Вторая мысль вытеснила первую. - Нет, не могу. Ведь тогда в посёлке скажут, что он точно враг народа,  спасовал и разбился. Что тогда будет с Тоней, с детьми. Надо терпеть…