— Вы только всмотритесь, господа, — шептал очарованный Пинегин на мостике, — какое фантастическое и в то же время греющее, золотистое освещение, я бы сказал, этакое рериховское… Ну где ещё увидишь подобные краски!

Спутники молчали. Нельзя было не согласиться с художником и трудно оторвать восхищённый взор от удивительной редкой красоты северной водной пустыни. Но очарование это не умиротворяло. За неясной в желторозовом мареве чернотой горизонта каждый, и Седов особенно, жаждал поскорее увидеть призрачные, сияющие белизной пики загадочной и заветной для них земли.

Увы, вместо этого из-за горизонта наползали льды.

Весь следующий день «Фока» под машиной пробивается сквозь льды к северу.

Седов взобрался на ванту фок-мачты и, выглядывая разводья и каналы, охрипшим от усталости и мороза голосом кричит рулевому:

— Право руля! Попадай вон в ту ближайшую трещину!

«Фока» держится молодцом. Здесь он в своей стихии.

Налетая с полного хода на лёд так, что люди едва удерживаются на ногах, шхуна трясётся и карабкается на льдину, раздавливая её, как ледокол штевнем, либо соскальзывает с нёс, раскачивая снастями, и, чутко следуя рулю, словно добрая лошадь поводьям, ловко выворачивает из разводья в разводье.

И вновь на мостике и на палубе полно свободных от вахт болельщиков. Захваченные эффектным поединком со льдами и восхищённые ледовыми качествами судна, члены экипажа простили уже «Фоке» его недостатки — старость и чрезмерную водотечность.

Седову вспомнилась оценка, которую дал судну Лоушкин: «Фока» по летам ветх деньми, но во льду ходок. — И добавил: — За такие-то малые деньги лучшего парохода во всей губернии не сыскать».

Нанять именно «Фоку» присоветовал Георгию Яковлевичу он, Лоушкин. Предлагались и другие парусно-паровые шхуны: «Андромеда», «Дмитрий Солунский», «Геркулес», не раз побывавшие на промыслах в полярных льдах у Новой Земли. Но непомерно высокие цепы, неприспособленность для размещения членов экспедиции, необходимость ремонта либо другие основательные причины не позволяли остановить выбор на каком-либо из этих судов, пока старый капитан не указал Седову на «Фоку».

По летам «Фока» и впрямь был весьма «ветх деньми». Он на семь лет оказался старше Седова, которому исполнилось тридцать пять. Но, построенное из отборной сосны и дуба, с усиленными набором и обшивкой, с толщиной борта почти в метр, судно оставалось ещё отменно крепким.

Вначале это был трёхмачтовый барк под именем «Гейзер», и принадлежал он норвежским промышленникам.

Подобными судами были известная «Вега», на которой при финансовой поддержке Александра Сибирякова совершил выдающееся плавание в Северный Ледовитый океан Норденшельд, «Стелла Поляре» экспедиции герцога Абруццкого, достигшей северной части Земли Франца-Иосифа, наконец — «Заря» русской полярной экспедиции Толля.

Четырнадцать лет «Гейзер», переименованный в «Святого мученика Фоку» купившими его мезенскими промышленниками братьями Юрьевыми, плавал под русским флагом. Несколько лет «Фока» служил экспедиционным судном Мурманской научно-промысловой экспедиции. Тогда же он и был переоборудован в двухмачтовую парусно-паровую шхуну с увеличенной для нужд экспедиции надстройкой. Последние три года судно принадлежало зверопромышленнику — штурману Дикину.

«Фока» был двухпалубным судном в сорок метров длиной, девять метров шириной и водоизмещением в 270 тонн. В носовой части междупалубного пространства был устроен кубрик на двадцать членов команды, отапливаемый чугунной печкой. Среднюю часть занимал трюм со встроенной в него металлической ёмкостью для перевозки тюленьего жира, а в кормовой части располагались котельное, машинное отделения и угольные бункера.

Машина в 290 лошадиных сил сообщала судну скорость по чистой воде до пяти узлов. Надо ли говорить, что этой мощности было недостаточно «Фоке», чтобы преодолевать мало-мальски сплочённый лёд.

Такой лёд встретился, когда преодолели четвёртую часть пути от Новой Земли до Земли Франца-Иосифа.

После очередной ночной стоянки судна на ледовом якоре Седов, с ввалившимися щеками, обросшими рыжей щетиной, утомлённый бессонными, выматывающими вахтами, взобрался утром на обмёрзшую ванту и увидел сплошной, укрытый снегом лёд и на севере, и на западе, и на востоке.

— Дальше на санях ехать надо, а не на судне, — пробормотал он, темнея.

Окинул безрадостным взглядом весь горизонт: хмурое небо тоже было «ледовым». Лишь далеко на юго-западе чернела «водушка» — тёмное пятно на облаках, указывающее на полынью, открытую воду.

Теперь сомнений быть не могло: следовало выбираться из льдов, пока они не зажали «Фоку» и не вынесли в своём дрейфе, куда заблагорассудится течениям. А это не входило в планы экспедиции. Вновь не оправдывалась надежда, и достижение в нынешнем году Земли Франца-Иосифа оставалось столь же проблематичным, как и до выхода из Архангельска.

«Если уж суждено зимовать, не достигнув Земли Франца-Иосифа, — хмуро рассуждал Георгий Яковлевич, — то лучше провести это время с наибольшей пользой, то есть на мало исследованной Новой Земле».

К ней он и направил «Фоку» не мешкая. А кроме того, можно было попытаться выбраться из льдов узким каналом чистой воды, который держится обычно у самого берега Новой Земли.

Уже через двое суток, выйдя из льдов, шхуна вновь плыла к северу вдоль грузной, слившейся наверху с небом массы Новой Земли, по узкому тёмному каналу свободной воды.

И вновь поражающие своей колоссальностью ледники проплывают вдоль правого борта. Шхуна, стеснённая кромкой льда, вынуждена двигаться рядом с громадными отвесными стенами и со стороны выглядит рядом с этой дикой громадной мощью букашкой, которую может мгновенно раздавить любая внезапно отвалившаяся часть векового материкового ледника.

Невольно умолкают все разговоры на мостике, обострённая, величественная тишина нарушается лишь периодическими докладами с бака лотового матроса, он промеряет глубину ручным лотом.

— Двадцать! — слышится его приглушённый, будто из трюма, голос.

И вновь таинственная тишина, нарушаемая лишь неясным шорохом где-то внутри ледяной массы, либо позваниванием, напоминающим звон тугих струн на ветру, либо тяжким уханьем, словно кто-то живой, огромный ворочается там.

В этой загадочной тишине Седов, восхищённо оглядывая ледяные громады, раздумывает об удивительном, во многом ещё непостижимом мире, окружающем человека. В голову приходит мысль о непрочности такого, казалось бы, могучего, вековечного, как этот ледник, мира и о своей зависимости от сил этого мира — от природных сил. И прочнее утверждается в его сознании и в душе стремление постичь этот мир, и приходит уверенность в правильности, необходимости того, что задумал, выносил и осуществление чего с таким трудом начал.

«Фока» во льдах. Огромные льдины, бледно-зелёные на беспорядочных изломах, цепко стиснули шхуну. Этими льдами, нанесёнными с севера, забило бухту, посреди которой застыл корабль, обложило все видимые острова, затянуло открытое море. Льдины, ещё вчера с грохотом теснившиеся друг на дружку, таранью долбившие корпус засевшего на мели «Фоки», сегодня безмолвно застыли во всей округе, притиснутые мощными полями и схваченные морозом, спустившимся ночью из подоблачных высот, со снежно-ледяных вершин огромных гор. Эти величественные в своей громадности седые дикие горы громоздились вдали почти по всему протяжению берега, отгородив попавших в бухту мореплавателей от восточных пределов земли. От западных, южных и северных отгородило их необозримое море, забитое клыкастыми наторошенными льдами. Всё побережье и ближайшие скалистые земли полуострова и острова Панкратьева с востока и с севера и дальних островов — Крестовых и Горбовых на западе — упрятались под снежным покровом. И хотя на календаре было начало октября, всё вокруг безмолвно свидетельствовало о том, что зима, внезапно накатившись на эти берега, царственно и враз подчинила себе здесь всё.