— Не бойсь, еще не раз будешь мною доволен.

— Бойся не бойся, а как только приказ подпишу, сразу же на два дня с ночевкой уеду в дальнюю бригаду, чтоб твой Мишка тут скандал не учинил.

И в этот день Михаил пришел не то чтобы пьяный, но крепко навеселе. Покрикивал на жену, придирался по всякому поводу. «Ладно уж, — сдерживалась Екатерина, — недолго осталось терпеть. До завтрева. А там, голубчик, сразу по-другому запоешь».

Утром она вместе с мужем отправилась к конторе правления на развод.

— А ты чего? — недовольно покосился на нее Михаил.

— Значит, надо.

— Это еще за каким лешим? Какие такие у тебя в конторе могут быть дела, если ты почтарь?

— А я больше не почтарь.

— А кто же?

— А я в полеводстве буду работать.

— Еще чего не хватало, чтоб рядом со мной торчать. Иди-ка домой!

— Да как же я пойду, если уже в приказе есть.

— Какой такой приказ? Чего не дело-то мелешь!

— А вон чего-то мужики у доски приказов толпятся, может его и читают.

Полеводы и верно толпились у щитка, где вывешивались приказы и объявления, и посмеивались, оживленно переговариваясь друг с другом.

Михаил, широко шагая, подошел к ним. Глянул на приказ через плечо одного, другого — и оторопел. Его освобождали от работы, а Екатерину зачисляли в бригаду.

«Ну-ну!» — внутренне вскричал Михаил и крупно зашагал к конторе, но там, кроме счетовода, тихого старичка, никого не было.

— Где председатель? — еще с порога гаркнул Михаил.

— А в дальнюю бригаду уехал.

— Бригадир где?

— И бригадир уехал. А тебе чего?

— Чего-чего, ты не рассудишь! — с этими словами Михаил выскочил на улицу — думал вместе с мужиками в поле выехать, но там никого не было. Уехали. И Екатерина уехала.

Михаил постоял, повертел головой по сторонам, чертыхнулся, плюнул и, не зная, что делать, направился к дому. На пути попалась почта. «Как же это ее Зинаида-то отпустила?» — подумал он и завернул на почту.

— Здорово живешь! — входя, сказал он заведующей.

— Здравствуй. А ты чего ж не в поле?

— А ты будто не знаешь?

— А чего мне знать?

— А того, что Катька моя там, а я как вроде теперь безработный.

— Ой, так это ж и хорошо. А у меня как раз вакантное место. Может, пойдешь почтальоном?

— Это почтарем-то?

— А что, хоть и почтарем, хоть и письмоносцем, а можно и работником связи. Это смотря кто как назовет...

— Ну да, мне больше делать нечего, — зло сказал Михаил, но тут же подумал, что и верно делать-то ему нечего.

— Вон письма лежат, — показала на почту заведующая.

— Не отпускала бы Катьку, так и не лежали бы.

— Да разве удержишь. Вот ты муж, а и то не справился.

— Ничего, справимся. За мной не пропадет. Покедова!

И широким шагом вымахнул на улицу.

На улице было пусто, как обычно бывает в эту пору, но Михаил всегда в это время находился в поле, и поэтому тишина и безлюдье поразили его. И стало неловко оттого, что вот все работают, а он вроде лодыря. Он пошарил в карманах, но там были только спички и пачка сигарет. Значит, нечего и глядеть в ту сторону, где магазин. В кредит продавец только Степке Спиридонову верил. А Степка Спиридонов в поле... Тогда куда же и глядеть? И Михаил, чертыхаясь, пошел к дому. А потом уж, то думая, то не думая о жене, то ругая ее, а то и грозя, зажег газ, варил картошку и зелень для поросенка, кормил кур, сидел у крыльца на скамейке, курил и ждал, когда придет стадо, но, как только увидел двух старух на дороге, тут же ушел. А то — еще чего не хватало! — начнут расспрашивать, не заболел ли... Потом разогрел себе еду. Потом точил топор да еще кое-чего по хозяйству старался. И к вечеру уже нетерпеливо поглядывал на дорогу: не покажется ли машина с полеводами. И как только показалась, тут же, как и от старух, поскорее убрался в дом.

Сел в простенок. Слышал, как жена звонко чему-то рассмеялась и, после того как машина пошла дальше, застучала каблуками по ступенькам крыльца. Тут он нахмурился и мрачно уставился в пол.

Ох и вид же у него был, когда Екатерина взглянула на него. Ни с какой стороны подступиться невозможно. «А и не надо, и не надо, Михаил Антонович. Мы-то работали на покосе, а вот чем вы занимались тут?» Заглянула в бадью: не сполоснул — невелика беда, зато накормил поросенка. Выглянула в окно — кур нет, значит, загнал в сарай. И спохватилась: «Корова-то недоена!»

— Доил ли корову-то?

— Тебя, что ль, ждать буду, — не ответил, а прорычал.

«Ну что ж, хоть заговорил. Теперь-то уж полегче станет. Ехала, боялась, чтоб шуму не учинил. А он на-ко, еще и по хозяйству постарался».

— Обедал ли?

— Тебя ждать буду!

Уже и не рычал, а только отрывисто так, это чтоб характер не очень уронить.

— Ну, тогда, значит, и одна поем. Только вот сбегаю к Авдотье.

— Это зачем же еще?

— Да складчинку мы решили, скинулись на вино. Так вот выпью, а потом уж и поем, — ответила Екатерина и пошла к двери.

Михаил от неожиданности несколько раз дернул кадыком, будто подавился.

— Да ты что это! Что еще за складчина?

— А чего, только тебе, что ль, можно?

— Да я... ты что, не видишь, что ли, что я трезвый?

— Правду? Господи, да я уж и не помню, когда ты таким был. Ну-ко, дай хоть погляжу-то. — Екатерина приблизилась к мужу, внимательно стала всматриваться в его крупное, костистое лицо, со злым прищуром немного запавших глаз, с сединой в короткой щетине щек, с туго поджатыми темными губами.

— Вроде и верно трезвый... Как же это ты так-то?!

— А ты еще поизмывайся! — В глазах Михаила блеснули тусклые всполохи.

— Да разве я над тобой измываюсь, — ласково сказала Екатерина. — Это ведь ты надо мной да над самими собой измываешься... — Она отошла от него. — Ну да что говорить. Сам все знаешь, не маленький. Но только знай одно, Михаил, из бригады я не уйду!

— А я куда?

— Ну, какую-никакую работенку найдет тебе председатель.

— Какую-никакую мне-то? Да что, я отбросок какой?! Ну, у меня с ним будет особый разговор, а с тобой давая договоримся так: или я в полеводстве и ты уходишь, или живи как хошь, но только не со мной.

— А что уж такого худого, что я в полеводстве, а не ты? Сегодня были очень довольны, как я работала, — ответила Екатерина, а сама дрогнула от радости. Если условия ставит — значит, и договориться можно. И если зацепочка есть, так надо за нее как следует ухватиться.

— Мною недовольны? Кто на доске-то Почета был весной?

— Был да сплыл. Теперь я буду!

— Значит, решила на посмех людям выставить? Больше не поедешь на покос — вот тебе мое слово!

— Да как же так, если я приказом зачислена?

— Как зачислили, так и отчислят. А иначе, гляди, и дом пополам!

— Ох уж только этим-то не стращай. Пьяниц-то не очень в судах любят. Так что еще неизвестно, кому дом останется. А за то, что мне такие обидные условия ставишь, я с тебя потребую. Пусть будет по-твоему, уйду из бригады, но только чтоб больше не видала тебя с работы пьяным. Как заявишься таким, тогда уж бесповоротно уйду в бригаду.

Михаил закурил. И раз от разу затягивался все глубже и глубже, так что даже закашлялся. Смял окурок. Шумно втянул в себя воздух.

— Это что ж, значит, и не выпей? — наконец глухо сказал он, недобро глянув на жену.

— Почему же не выпить? На то праздники. Можно и выпить, но не каждый же день.

— Праздник... Какие у нас праздники. Летом-то и не до них. Да хоть той же и весной, осенью.

— Ну и летом бывают. Петров день. Да и после бани можно. Да и так уж, если Нина с Костей приедут. Почему ж с зятем не выпить. Не бойсь, не отвыкнешь.

— О, черт! — поскреб в голове Михаил. — Ну, ладно... Иди к бабам-то, поди-ка ждут.

— Ну да, плевала я на это винище. Если ты ограничил, так чего ж мне ходить. Мне и с тобой ой как хорошо!

— Ишь ты, — крутнул головой Михаил и впервые улыбнулся. — Ну, тогда давай хоть чаю попьем, что ли...

— Ой, да я сейчас, — метнулась к газовой плите Екатерина, — сейчас я. — И радовалась, как это она ловко насчет складчины-то придумала. Вот уж ловко, так ловко!