«Союз благоденствия». Никита достал печатный устав немецкого тугендбунда[30] и, взяв его в образец, принялся вместе с Михаилом Муравьевым за работу. В несколько дней устав был готов. В первом же параграфе говорилось, что общество имеет целью бороться со злоупотреблениями и тем самым содействовать благим намерениям правительства. Далее указывалось, что главной задачей общества является благотворительная и просветительная деятельность. Члены общества должны были заботиться об учреждении больниц и сиротских домов, наблюдать за тюрьмами, проповедовать всюду против жестокого обращения с подвластными и также стараться о распространении просвещения.

Устав был прочитан вслух Михаилом Муравьевым. Великодушные задачи, поставленные перед обществом, воодушевили большинство главным образом тем, что они были легко исполнимы.

— Вот теперь я вижу, что и как делать! — воскликнул в восхищении Александр Николаевич и бросился целовать брата. — И жить становится легче, когда высокая цель впереди!

— В уставе, однако, ничего не сказано об окончательных целях общества, — заметил Сергей.

— Это о конституции-то? — смеясь, спросил Михаил Муравьев. — Об этом еще успеем подумать. Давайте нам сначала просвещение, а там придет и конституция.

— О конституции будет речь впереди, — покраснев, сказал Никита. — Это только первая часть — для постепенного приуготовления. А окончательные цели общества, которые составят предмет второй части, могут быть открыты только высшим членам.

— Пока и то хорошо, если будут уничтожены палки, — внушительно закончил Михаил Муравьев.

Устав был принят и переписан начисто в большую книгу в зеленом кожаном переплете. После возвращения гвардейского корпуса в Петербург зеленая книга устава была отдана на хранение Никите.

Получив отставку, Якушкин отправился в Петербург хлопотать об освобождении своих крестьян. Он надеялся, что со временем они примирятся с условиями, которые он предложил, и сами поймут их выгоду.

Фонвизин и Михаил Муравьев дали ему письмо к Никите и поручили переговорить с петербургскими членами о ближайших задачах Союза, который за последнее время сильно разросся. Александр Муравьев завербовал в Москве много членов. Важнее всего было то, что в Союз согласился вступить генерал Орлов, автор проекта ордена русских рыцарей.

Верный своему слову, Якушкин совершенно прекратил сношения с обществом. Но он постоянно встречался с членами Союза, которые толковали при нем без стеснения, знал обо всем, что там происходит, и даже читал новый устав. Поэтому он без возражений принял данное ему поручение.

В Петербурге он остановился у Сергея в казармах Семеновского полка. Матвея не было — он служил в это время в Полтаве. Сергей встретил Якушкина с радостью, расцеловался с ним и вечером в самый день приезда повел его к Никите, который жил на Фонтанке, против Летнего сада, в доме своей матери.

У Никиты они застали Николая Ивановича Тургенева. Имя его было известно Якушкину и раньше. В этом году вышла его книга «Опыт теории налогов», где довольно ясно доказывалась несправедливость крепостного владения людьми. Якушкин успел уже прочесть эту книгу.

Николай Иванович от рождения был хром: одна нога у него была короче другой. Разгорячившись в разговоре, он вскакивал с места и начинал ходить с палкой по комнате, подпрыгивая точно петух.

Николай Иванович очень заинтересовался намерением Якушкина освободить своих крестьян, поздравлял его, хлопал по плечу и говорил:

— Вот истинный гражданин!

Он дал Якушкину письмо к министру внутренних дел графу Кочубею. Но письмо Николая Ивановича Тургенева не произвело ожидаемого действия. В продолжение недели Якушкин ходил ежедневно к министру, но никак не мог добиться свидания. Наконец он забрался к нему с утра с твердым решением не уходить, пока министр его не примет. Напрасно дежурный чиновник уверял его, что министр в этот день никого не принимает, так как занят с директорами департаментов: обсуждается важный вопрос об изменении формы мундира для министерства. Несмотря на все уговоры, Якушкин уселся на стул и заявил, что будет ждать.

Дежурный чиновник пошел доложить об упрямом просителе.

Дверь кабинета растворилась, и министр вышел к нему с недовольным видом. Якушкин объяснил ему свое дело.

— А ваши крестьяне достаточно состоятельны, чтобы откупить у вас землю? — спросил отрывисто министр.

Якушкин ответил, что пахотную землю он думает оставить за собой.

Министр слегка улыбнулся.

— По положению 1805 года, — сказал он, — помещику разрешается отпускать крестьян в вольные хлебопашцы лишь при условии наделения их нужной землей. Иначе они могут оказаться без пропитания и для уплаты казенных податей безнадежны.

Якушкин молчал. Министр кивнул головой и пошел в кабинет. Остановившись в дверях, он обернулся и с легкой насмешкой в голосе сказал:

— Николаю Ивановичу кланяйтесь.

В это время в Петербург приехал Пестель. Для своего возраста — ему было двадцать пять лет — он занимал блестящее положение по службе. Он был адъютантом графа Витгенштейна, командующего первой армией, и, как говорили в Петербурге, делал с ним что хотел. Граф Витгенштейн был чрезвычайно высокого мнения о личных качествах и способностях своего адъютанта.

Перемена в тайном обществе произошла в отсутствие Пестеля. Он был тогда в Митаве, где находился штаб первой армии, и узнал обо всем совершившемся из письма Сергея. Он тогда же ответил, что будет действовать по старому уставу, который был принят коренными членами единогласно и не может быть отменен. «Пускай нас будет хоть двое в обществе, — писал он Сергею, — но мы вдвоем будем сильнее, чем целая армия филантропов, не ведающих, чего они хотят, и не способных ни к какому действию».

В 1818 году весной граф Витгенштейн был назначен главнокомандующим второй армии на юге. Пестеля он брал с собой. Перед отъездом на юг Пестелю был предоставлен продолжительный отпуск, которым он воспользовался, чтобы побывать в Петербурге.

Утром, когда Сергей с Якушкиным сидели за чаем, явился денщик от Пестеля.

— А, Савенко, друг любезный! — приветствовал его Сергей. — Давно не видались!

Тот, широко улыбаясь, подал записку.

— Прикажете ответ отнести? — спросил он.

— Скажи, сейчас буду! — сказал Сергей, быстро сбрасывая халат и облачаясь в мундир.

Сергей непременно хотел познакомить Якушкина с Пестелем.

— Увидишь, что это за голова! — говорил он, смеясь от радости.

Якушкин было отнекивался, но потом согласился.

Пестель остановился у своего брата в кавалергардских казармах у Марсова поля. Денщик Савенко провел Сергея с Якушкиным к нему в кабинет. Пестель сидел за письменным столом и писал что-то, изредка заглядывая в разложенные перед ним книги. Он встал из-за стола, обнял Сергея и приветливо протянул руку Якушкину.

Все сели. Якушкин с любопытством смотрел на Пестеля. На нем был простой армейский сюртук с красным воротником и почерневшими штабными эполетами. Густые черные волосы были зачесаны наперед, но не закрывали высокий лоб, а загибались кверху ровным хохолком. Движения его были быстры, как у юноши.

Сразу закипел разговор о предмете, который возбуждал тогда кучу толков в обеих столицах, — о варшавской речи императора при открытии польского сейма, в которой он прямо заявлял, что намерен в скором времени — точного срока он не указывал — ввести конституцию и у себя в России. Сергей рассказывал, что члены Союза благоденствия по этому случаю весьма ободрились, а некоторые поговаривают даже о том. чтобы открыться императору.

Он тут же прочел наизусть ходившие по рукам стихи молодого поэта Пушкина: