...Контрольная гонка для Саши прошла неудачно, и сегодня он должен был стартовать в третьем ряду машин. Наступившее утро, час за часом, приносило ему все новые непредвиденные осложнения. Его лихорадило, ломило спину, и он никак не мог побороть безразличия, которое явно не сулило выигрыша. Из-за этого теперь его даже раздражала мысль о приезде Родиона и Олега с их подружками. Перед ними ему меньше всего хотелось шлепнуться, а это было неминуемо. Он попробовал размяться, затем растер до малиновой красноты шею, руки, грудь. Но все его попытки преодолеть болезнь были безуспешны.

Потом возникло новое ЧП — неполадка в одной из машин и бессмысленное дерганье в предстартовой зоне, когда металл коробки все раскаляется, и ты сидишь в ожидании сигнала, задыхаясь от бессилия.

...Но теперь, когда Саша уже полчаса шел одиннадцатым из тридцати четырех участников, все это осталось позади. Он уже ни о чем не мог думать, кроме машины и дороги. Он понимал, что сейчас, после четырнадцати кругов, уже произошла та естественная разборка на группы — лидирующую, середнячков и совсем отставших, которая почти полностью предопределяет конечный результат. И все же слабая надежда вырваться из серединки и дотянуться до первой пятерки брезжила в его сознании, заставляя фиксировать всю совокупность обстоятельств на трассе, чтобы из множества решений выбрать единственно необходимое.

Он сразу же наметил себе ориентиры: на одном входе в вираж — наклонившуюся ель, похожую на строительный кран, а на аппендиксе, где сидели ребята, сросшиеся две сосны — и шел не рискуя, приберегая силы для второго, самого тяжелого часа гонки.

Сейчас можно было идти вольно, на третьей скорости, не жалея машину. Саша хорошо знал, что отдых ей потребуется позже, когда перегретый мотор заставит его идти на четвертой скорости, включив печку на полную мощность, чтобы хоть как-то продуть мотор, и от этой печки жара в кабине станет нестерпимой и вымотает последние силы. Как это ни странно, Саша не ощущал возбуждения, на какое-то время он потерял ощущение скорости, в нем все словно выключилось, и он молил лишь о том, чтобы ничего не случилось с мотором, чтобы резина, тормоза, сальники выдержали необходимые два часа.

«Милая, — заклинал он машину, — ну еще кружок. Вот так. Умница... Ну еще...»

На двадцать шестом круге, когда шел второй час гонки, случилось то, чего он более всего опасался, — закипела тормозная жидкость. Это грозило вывести из строя тормоза, и тогда — все! На кольцевой трассе без тормозов не вывернешься. Любой ценой надо было дать им остыть, и, стараясь не терять темпа, попробовать на разворотах обходиться двигателем.

Так он прошел полкруга, когда увидел в зеркальце, что его настигает один из лидеров — обогнавший его на целый круг Дамбиманис на своей оранжевой машине, а вслед за ним подстроился парень на черном «Москвиче», вырвавшийся из последней десятки. Саша впервые заметил этого малого позавчера на контрольной гонке и запомнил его фамилию — Люсечкин.

Законно посторонившись, Саша пропустил Дамбиманиса, когда вдруг понял, что Люсечкин вместо того, чтобы пойти за Сашиной машиной, захотел воспользоваться его джентльменством и норовил проскочить вслед за оранжевым лидером.

«Хорош, — завелся Саша. — Но такие номера у нас не проходят». А парень уже «сидел» у него на хвосте, нетерпеливо «начиная греть».

«Ну и хамье, — окончательно вскипел Саша. — Я тебя научу хорошим манерам».

В тот самый момент, когда парень решил, что удачно обходит Сашину машину по внутренней кромке аппендикса, Саша сильным рывком бросил машину вправо, и парень вынужден был резко притормозить, чтобы не наскочить на него. Тогда Саша, вылетая из виража, так же резко рванул влево, и Люсечкин, не сумев удержаться на кромке, сорвался с трассы.

Но этого Саша уже не мог видеть.

Теперь в нем словно что-то переломилось. Как будто был прорван какой-то заслон. Саша овладел своим телом, точно эпизод с черным «Москвичом» дал ему ту встряску, которая поборола болезнь. Он сразу же почувствовал в себе легкость, прилив сил.

«Ну, теперь уж не подкачай, — приказал он машине. — Давай зажжем на небе свою звездочку, а? Покажем, на что мы способны...»

Ребята сидели на холме, вымотанные обилием переживаний, внимание их уже несколько притупилось.

Через сорок минут гонки картина почти определилась, стабильность ситуации закрепляла за Сашей в лучшем случае одно из последних мест в первой десятке. Машина его шла пыхтя, вираж она огибала с рывком, захватывая лишнее, в то время как его более сильные соперники, и в особенности первая пятерка, делали это как бы одним росчерком пера с двумя легкими притормаживаниями. Родион остро ощущал, до какой степени Саша не в форме, как вяло он сопротивляется и как далек от вдохновенного полета тела, рук, нервов.

Только одно было поразительно. В отличие от многих других, «Москвич» под номером 60 делал полный круг каждый раз в одно и то же время, с точностью маятника. Ровно две минуты, две секунды. Ни секундой больше, ни меньше. Это было похоже на штамповку деталей на конвейере.

За час гонки выбыло около половины участников. У большинства не выдерживал автомобиль. Резина, электроснабжение. У одного из первой пятерки вдруг открылась дверца на вираже. Она, как раненое крыло, цеплялась за землю. А гонщик не сдавался, уже круга три он шел так, медленно теряя скорость. Шесть машин обогнали остальные больше чем на круг и теперь, по второму разу, обходили вереницу отставших. И вдруг оказалось, что после потерь ближе всех к первой лидирующей группе двигался Саша. Как это получилось — было непонятно. Вроде бы и шел он без обгонов, в то время как другие, рискуя, калечили машину, теряли выдержку или, наоборот, вырывались вперед.

Родион видел, как из-за леса приближались к Саше две машины — оранжевая и черная, как у самых ног Олега черный «Москвич» стал дергаться вправо-влево и вдруг вылетел с трассы, перевернувшись далеко за поворотом.

Мальчишки с визгом ринулись с холма к месту происшествия. Туда же мгновенно устремились санитарная машина и наряд милиции. Родион машинально отметил, что и Олег вдруг вскочил и побежал вслед за мальчишками. Он продолжал следить за трассой, но прежний настрой как рукой сняло.

А гонка продолжалась. Большинство участников даже не подозревали о случившемся, они видели только свой отрезок пути. И только по кольцу болельщиков шел шепоток, что-де Люсечкин отделался незначительными ушибами, а с машиной он намается будь здоров, она разбита всмятку.

Когда Саша вновь появился из-за поворота, он шел уже пятым. Гонка входила в свою завершающую стадию.

Из репродуктора прорезался голос, уделивший Сашиной персоне полминуты. Диктор подробно охарактеризовал Сашу как гонщика, объяснив, что он самый молодой из выступающих в этом заезде, он сказал об успехах Саши в предыдущем году, затем прокомментировал ситуацию всей пятерки, отметив сильные стороны каждого гонщика. После этого в репродукторе захрипело и снова полилась музыка.

А напряжение все росло.

Впереди Саши выбыла голубая машина, затем серая. В музыку ворвался голос диктора, уже без всякого самообладания вопившего: «Красаускас — Литва и Волков — АЗЛК вышли из строя. Мазурин идет — т р е т ь и м!»

— Невероятно, — услышал Родион голос Валды и с трудом узнал его. — В раскаленной машине... с температурой. — Она казалась осунувшейся, в глазах застыл испуг.

— Да, фантастика, — согласился Родион, плохо соображая, — просто непостижимо.

Еще пять минут назад он был охвачен азартом, переполнявшим его до краев, он вскакивал, лез обниматься. В какой-то момент он даже схватил сидевшего у его ног мальчишку за плечи и, только когда тот вывернулся, понял, что до боли стиснул его... А после эпизода с Люсечкиным все это как отшибло. Ему вдруг странным показалось, что он как балбес предвкушал от гонок лишь неслыханный праздник. Ведь на самом-то деле потерявший управление автомобиль может быть беспощаден к человеку. «Вот почему Мазурин так независимо-взросло держится среди нас, автолюбителей, — подумал он сейчас. — Ведь «Крокодил» для нас всего-навсего забава, комфорт, средство жить в свое удовольствие. А настоящие гонки — это победа жизни над смертью, это желание доказать себе и другим что-то важное про этот самый автомобиль и вообще про человеческие возможности». Да, для Мазурина его машина была надежным другом и опасным врагом одновременно.