Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Родник пробивает камни

Родник пробивает камни - img_1.jpeg
Родник пробивает камни - img_2.jpeg

ПРОЛОГ

Несчастье случилось в самый неожиданный момент, когда Саше Коробову, тринадцатилетнему светловолосому мальчугану, нужно было выходить на сцену. Это была предпоследняя, перед прогонами, репетиция спектакля. Стоя за темными кулисами, затаив дыхание, Саша с волнением ждал реплики: «Павлик!.. Павлик!..» Ее произносил слесарь-инструментальщик Владимир Путинцев, исполнявший главную роль в спектакле — краснвгвардейца с завода Михельсона Александра Киреева, который в самый разгар штурма Кремля будет сражен юнкерской пулей.

Но в это время кто-то из рабочих сцены открыл люк. И ведь надумал, когда регулировать тяги поворота круга! Конечно, рабочий не рассчитывал, что через несколько секунд открытый люк окажется на пути Коробова, игравшего в спектакле мальчугана Павлика Андреева, сына кузнеца с завода Михельсона. В баррикадных боях на Остоженке Павлик Андреев вместе со взрослыми красногвардейцами-михельсоновцами дрался с юнкерами, засевшими в Московском Кремле.

Но вот наконец до Саши донесся голос Александра Киреева:

— Павлик!.. Павлик!..

Сжав кулаки, он кинулся из-за темных кулис на сцену…

Но что случилось?.. Почему Павлик так долго не появляется на баррикадах? Почему не видно его выгоревшей на солнце золотистой головенки?

— Павлик!.. Павлик!.. Где ты, черт возьми, застрял?! — Голос режиссера Корнея Карповича Брылева, сидевшего за столиком между рядами кресел, гулко раздавался в пустом зале.

Действие спектакля приостановилось. Непривычные к таким грубым «накладкам», самодеятельные артисты застыли на своих местах.

Все ждали команды режиссера.

— Где же он есть, пострел?! Вытолкните его скорее на сцену! — грохотал Брылев, стоя со скрещенными на груди руками посреди зала.

И вдруг в наступившей тишине все услышали слабенький, как писк, голос Саши Коробова:

— Я зде-е-сь… Я провали-и-и-лся…

Из люка Сашу вытащил Владимир Путинцев. Ему помогала суфлерша Серафима Цезаревна, которая знала все ходы и выходы под полом сцены.

Стараясь не причинить мальчишке боли, Владимир осторожно, на руках, пронес его через весь зал, спустился на первый этаж и бережно уложил на жестком диване в кабинете директора. И пока он звонил в «Скорую помощь», Саша смотрел на него глазами, в которых затаилась такая горечь и такая тоска, будто его навсегда разлучали с боевыми друзьями, с кем ему только что предстояло штурмом брать Кремль.

— Володя, как же Павлик-то?.. Как же без него-то?.. А в больнице… — всхлипывал Саша, — ведь там, поди, продержат не день и не два… А скоро «генералка»…

Саша даже мысли не допускал, что вместо него роль Павлика Андреева сможет сыграть кто-нибудь другой.

— Ничего, Сашок, не горюй, подлечишь ногу и будешь играть своего Павлика. Да так, что публика навзрыд заплачет, — успокаивал юного друга Владимир Путинцев. — У тебя, наверное, даже не перелом, а чепуховая трещинка или просто растяжение связок. У пацанов это быстро проходит. Заживет, как на собачатах.

Саша потихоньку скулил и кулаком вытирал на щеках слезы.

С переломом ноги Сашу Коробова увезли на «Скорой помощи» в больницу.

Брылев был вне себя от ярости. Он метался по сцене, пинал старые, расшатанные и отслужившие свой век стулья и ящики, из которых во время репетиции сооружали «баррикады». Размахивая руками, он чертыхался и настаивал, чтобы пьянчугу рабочего немедленно арестовали и отдали под суд.

— На пятнадцать суток его, мерзавца!.. Чистить общественные сортиры!..

Артисты не расходились. Все участники спектакля собрались на сцене. Никто не лез с советами. Брылева боялись. Он был самым строгим из всех режиссеров, которые прошли через Дом культуры завода за тридцать с лишним лет работы драматического коллектива. Об этом говорили все ветераны сцены, пришедшие в драмкружок еще юнцами, а теперь уже изрядно поседевшие.

Высокий, костистый, с растрепанными, буйными волосами, в которых седина не просто проблескивала серебристой паутиной, а напоминала белые голубиные перья, брошенные в гудрон, Брылев стоял посреди «баррикад» и, потрясая сжатым кулаком, костерил молодого рабочего, который, если бы было можно, готов был в эту минуту провалиться не только под сцену, но и в тартарары.

— Вон отсюда!.. Так и передайте директору — чтобы в Доме культуры не было больше вашей ноги!.. — Последние слова Брылев уже бросал, как подхлесты кнутом, в спину удаляющегося через полутемный зал парня.

Все, кто находился на сцене, молчали. Жалко было Сашу Коробова, жалко было и паренька, рабочего сцены, который с особым усердием играл в спектакле красногвардейца в массовке.

Когда рабочий вышел из зала, Брылев резко повернулся к притихшим «баррикадам»:

— Что же будем делать? Ведь через неделю первые прогоны, а через двадцать дней — генеральная. Премьеру планировали на Восьмое марта. Вы понимаете — я чуть ли не поклялся самому директору и Таранову, что к женскому дню мы подарим работницам завода новый спектакль!.. По цехам уже распределяют билеты… Вы только вдумайтесь: не просто раздают, а распределяют!.. На премьеру придут лучшие люди завода!.. И вдруг… Какой-то шалопай, мамай губастый, срывает все наши планы! Это же неслыханное безобразие!..

Артисты по-прежнему подавленно молчали. Все ждали решения Брылева. А он, развевая длинными полами давно не утюженного пиджака, то принимался расхаживать по сцене, то, окаменев, смотрел в темноту пустынного зала, где на переднем ряду, в самой середине, сидел старик Петр Егорович Каретников. Как ветерана завода (а туда он пришел еще до его последнего хозяина — Михельсона, когда заводом владели братья Гопперы) и как участника баррикадных боев на Остоженке Петра Егоровича пригласили быть консультантом спектакля. А когда при первой встрече Брылев сказал старику, что его имя крупным шрифтом будет красоваться на афише, Петр Егорович разгладил свои жесткие усы, колко ухмыльнулся и ответил:

— Мы, товарищ режиссер, революцию совершали без афиши. Защищали ее тоже без реклам. Так что об этом у вас пусть душа не болит. Чем могу, тем помогу.

Слова эти были сказаны еще в декабре, в кабинете заместителя секретаря парткома завода Таранова, который специально для этого разговора, по просьбе Брылева, пригласил Петра Егоровича Каретникова, проработавшего на заводе до почтенной старости и ушедшего четыре года назад на пенсию. За своим карусельным станком «Кинг» он простоял больше сорока лет. И вот теперь он, Петр Егорович Каретников, бывший командир десятки красногвардейцев, с боем бравший железобетонную вышку, что находилась на расстоянии прицельного винтовочного выстрела от Большого Каменного моста, тот самый Петр Каретников, который стрелял в юнкеров, засевших в Кремле и в сквере перед храмом Христа… сидит в холодном, пустом зале заводского Дома культуры, и перед глазами его — а память еще светла — проходят живые картины боев за Советскую власть.

На репетицию Петр Егорович сегодня пришел не один. С ним уже второй раз приходит его внучка Светлана, ученица седьмого класса.

Прижавшись коротко подстриженной головой к плечу деда и кутаясь в воротник зимнего пальтишка, из которого она давно уже выросла, Светлана смотрела на сцену и с ужасом ждала той минуты, когда Павлика Андреева смертельно ранят и как он в бреду будет звать Сашу Киреева… Но какая нелепая и досадная случайность!.. Репетиция оборвалась. Сашу Коробова увезли в больницу. Рассерженный режиссер, прогнав рабочего, теперь принялся бранить актеров, которые, оказывается, тоже в чем-то виноваты, а сам нет-нет да и посматривал в сторону Светланы, точно опасаясь сказать такое, чего нельзя говорить при детях.

— Нет, это не просто накладка!.. Это провокация!.. Это диверсия!.. — не унимался Брылев. Пытаясь прикурить трубку, он сломал несколько спичек, чем насторожил пожарника Дома культуры, который в массовке играл красногвардейца и несколько раз по ходу спектакля изображал «толпу».

1
{"b":"234094","o":1}