Он, очень красивый, в черном пиджаке и галстуке, похожем на елочный бантик, обнимает хохочущую девушку в огромной, развевающейся фате. Невеста.

Оля долго разглядывала ее лицо, глаза, тоненькие, очень красивые брови, ее уши, в которых сверкали большие нарядные сережки.

Дедушка закончил разговор, швырнул трубку, она закопалась под подушку. Посмотрел на Олю.

– Кто это? – спросила Оля, не сводя глаз с фотографии.

– Это… – Дедушка был все еще раздражен после телефонного разговора. – Моя жена.

Она так заразительно хохотала на этой фотографии, что Оле было странно, почему она не улыбается вместе с ней.

Ее волосы были не такие прямые, как у Оли. Они вились на концах и падали на лицо непослушными прядями.

– А когда это было? – спросила Оля.

– Что? Свадьба? Месяц назад. – Дедушка закурил сигарету. Когда-то давно Оля тоже хотела попробовать курить, но Дедушка ей запретил. Сказал – вредно.

– А какая она? – Оля сама видела, какая она: веселая, очень красивая. Ненамного старше Оли. Но хотелось услышать от Дедушки. Может, Оля ошибается, не такая уж она красивая и не слишком уж веселая.

– Как все, – сказал Дедушка.

– Хорошая?

– Хороший я. Вот они и вьются вокруг. Всем хочется одного – денег. Просто у некоторых хватает ума до свадьбы это скрывать.

– А как же… любовь?

– Любовь – это когда весь мир умещается в одном человеке. Но поверить в это может только ребенок.

Оля смотрела на фотографию и пыталась представить себе жену Дедушки. Как она ходит, как говорит.

– А из чего состоит ее мир? – спросила Оля.

– Из лицемерия, тщеславия, глупости и денег.

– Но почему же… почему тогда ты на ней женился?

– А на ком я должен был жениться? – закричал Дедушка, подскочив с кровати. – На тебе, что ли?

Оля смотрела на него и улыбалась. Долго-долго.

Пока он не подошел и не обнял ее.

Оля и сама не знала, почему она вспомнила тот день, сидя на скамеечке перед входом в четвертый корпус.

Она вообще часто вспоминала Дедушку. Хотя правильно было сказать, что она не забывала его. Никак не могла забыть, как бы ни приказывала себе.

Хотя осень уже и наступила, солнце все еще обжигало кожу горячими воспаленными лучами.

Оля закрыла лицо ладошкой, щурилась, и ей было так хорошо и спокойно, словно все, что она должна была сделать, она уже сделала.

Однажды у Дедушки прихватило сердце, не сердце, как он потом объяснил Оле, а нерв защемило.

Но защемило очень сильно. Дедушка полулежал на диване, не мог даже шевельнуться, говорил медленно, задерживая дыхание, и смотрел на Олю испуганным застывшим взглядом.

Это длилось несколько минут.

Дедушка был таким беспомощным в тот момент, что Оля даже почувствовала себя неловко.

Она опускала глаза, спрашивала, чем помочь? Не шевелясь, Дедушка отвечал одними губами:

– Сейчас пройдет.

А Оля помнит мысль, которая у нее мелькнула: «А если он сейчас умрет? »

И она уже не опускала глаз, вглядываясь в его глаза и пытаясь по ним понять: умрет или не умрет? И ей было страшно, сердце билось о ребра, она боялась того, что он умрет. И еще больше она боялась того, что он не умрет. Что она не использует этот, может быть, единственный шанс.

И тогда она пожалела, единственный раз в жизни, что не знает никакой молитвы. Она бы просила Бога. О чем? О том, чтобы он умер? Или о том, чтобы нет? Как же хорошо, что она не знает молитвы!

Через несколько минут Дедушка вздохнул. Медленно и аккуратно. Потом еще раз – громко, полной грудью.

Встал. Выругался. Подмигнул ей.

Она помнит его взгляд. Как будто он прочитал ее мысли.

– Испугалась? Правильно: куда ты без меня?

Солнце пекло по-прежнему, Оле захотелось пить. Она решила быстро сходить ко второму корпусу, там с внешней стороны здания был кран с водой, к этому крану подключали шланги, чтобы поливать кусты, набирали ведра воды люди в заляпанных краской комбинезонах, и из него пила Оля.

– Девушка! – окликнули ее сзади. Она даже не сразу поняла, что именно ее. Не обернулась.

– Оля! Постойте!

Двое мужчин в белых халатах взяли ее за руки с двух сторон.

– Отпустите меня, – попросила Оля.

– Конечно, отпустим. Только пройдите с нами в отделение, мы кое-что уточним и сразу же вас отпустим!

Бежать!

Она брыкалась ногами, они ее держали. Она норовила их ударить, укусить. Она не кричала, не звала на помощь, она шипела и сопела. Она очень старалась убежать. Но у нее ничего не получалось. Они оба были больше нее, как минимум в десять раз.

Ее принесли в комнату и пристегнули к кровати ремнями. Она пыталась из них выбраться до тех пор, пока сил совсем не осталось.

Нянечка в грязной реперской шапке держала в руках игровую приставку, изо всех сил жала на кнопки и ругалась.

– Во что играете? – поинтересовалась Маруся. У нее только что закончился душ Шарко. Она не стала сушить волосы феном, и влажные прядки прилипли к ее лицу и шее.

– Psi Blocks. Совсем зрения нет. Ничего не вижу.

– На каком уровне?

– На последнем. А тебя там ждут, в комнате.

– Доктор?

– Посетитель.

Маруся удивилась. Почти побежала. Первая мысль – ее нашли родители. Наконец-то! Только бы они!

Около окна, спиной к двери, стояла Ирина.

Конечно. Это была Ирина. Тогда, на мужском этаже, это она выходила из палаты. Не зря же Марусе показалась ее фигура знакомой.

Они виделись всего два раза. У отца. Первый раз отец знакомил Марусю с ее сводной сестрой – дочерью Ирины, второй раз в Лондоне, куда отец приезжал с супругой на пару дней, как раз в то время, когда Маруся проводила там свои весенние каникулы.

Ирина обернулась, и Маруся бросилась ей на шею.

У них никогда не было особенно теплых отношений. Ирина сразу, при первом знакомстве взяла невыносимый покровительственно-снисходительный тон. «Вас, детей, много, а я – одна ». А кто она такая, чтобы Маруся это терпела? Не ее деньги дает ей отец, а свои собственные. И она, Маруся, пусть и не единственная, но действительно его дочь; а никакая ни ее Людочка. Хоть та и называет его папой… Ну, еще бы! Кого называть папой, как не его! Ирина, небось, не дура. А то, что она великая актриса… Ну, так не автограф же у нее на кухне просить!

Ирина обняла Марусю.

– А я вас не узнала, там, внизу. – Маруся почему-то всхлипнула.

– Внизу? – переспросила Ирина.

– Ну да, внизу, я же вас видела, а почему вы ко мне не подошли?

– А я не видела тебя, Маруся. – Ирина отодвинула девушку от себя, прошлась по комнате.

– Вас папа прислал? Вы меня заберете? – Маруся испытывала такое возбуждение, словно она была маленькой девочкой и за ней пришла мама, чтобы вести ее на елку.

– Садись.

Маруся села. На самый краешек стула, готовая в любой момент вскочить и бежать домой.

– Вы меня заберете?

– Все зависит только от тебя! – задумчиво проговорила Ирина.

– Да что от меня здесь зависит?! – Маруся расплакалась. Она решила, что ее снова сейчас начнут воспитывать.

– Не плачь. – Ирина отвела от нее взгляд. – Меня прислал не папа.

– Не папа? – Лицо Маруси было мокрое от слез, ее плечи вздрагивали, она смотрела на Ирину и готова была броситься к ее ногам, цепляться за ее платье, умолять…

– Заберите меня, пожалуйста!

– Успокойся. – Ирина сама готова была расплакаться.

– Что мне надо сделать? – В конце концов, какая разница, кто ее прислал? Главное – она перед ней, живая, настоящая. Оттуда, из другой жизни. И она может вернуть туда Марусю. Если Маруся будет хорошо себя вести.

– Ну…

– Говорите! Я все сделаю. Я не могу больше тут! Я домой хочу!

Маруся решила, что не надо плакать. Надо собраться. Сейчас, возможно, решается ее судьба.

– Ты сможешь уйти домой… если… если…

– Что?

– Если никогда ни одному человеку не расскажешь о том, что была здесь. И, естественно, о том, с кем ты здесь познакомилась и кого видела. – Ирина многозначительно подняла на Марусю глаза.