– Молодую девушку? – Ангелина Петровна все-таки щелкнула зажигалкой. – И где она сейчас?

– У меня в машине! Черт!

– Значит, у тебя в машине молодая девушка, а ты звонишь и орешь…

– Ты сумасшедшая? Ты что, не понимаешь? Я выпил с утра два персиковых белини!

– С кем?

– Какая разница!

– Типичная парциализация мышления. У меня был такой пациент. Он думал всеми частями тела: когда работал – руками, когда бежал – ногами, когда с неприятными людьми разговаривал – задницей…

– Зачем мне это все слушать? – Аркаша был очень возбужден. Его голос порою переходил на визг.

– Затем, что когда он думал о девушках, он думал тем же, чем ты.

– Ты ненормальная! Я сбил ее! Просто сбил, понимаешь? Ничего больше!

– Просто сбил? – уточнила Ангелина Петровна с явным облегчением.

– Да! Я ее даже не знаю!

– И что ты собираешься делать?

– Я не могу везти ее в больницу, я выпил, ты слышала? У нее кровь, все лицо в крови, ты можешь мне помочь?

– Боже, Аркаша, зачем ты пьешь по утрам?

– Ты собираешься мне помогать? – голос в трубке захлебнулся в собственном крике, и Ангелина Петровна поспешила успокоить его.

– Конечно, конечно. Что ты хочешь, чтобы я сделала?

Как что? У тебя же больница! Ей нужна помощь, не могу я выкинуть ее на улицу, она же в милицию пойдет!

– Но, котенок…

– Помоги мне, или тебе совсем наплевать на меня?

– Хорошо. Привози ее сюда. – Ангелина Петровна раздраженно бросила телефон в карман халата.

Маруся не успела доесть свой омлет с грибами, как в палате появилась девушка с хвостом.

– Ты рада, что тебя перевели из надзорной? – улыбнулась девушка.

– Рада. Как твоя утренняя гимнастика?

– Отлично. Спасибо. А почему ты все еще завтракаешь в палате?

– Мне нравится завтракать в постели. А ты ходишь в столовую?

– Нет. Я вообще не завтракаю.

– Худеешь?

Маруся бы не удивилась.

– Нет, – рассмеялась девушка. – Просто я не могу завтракать.

– Почему? – Марусе было не то чтобы интересно, но надо же о чем-то говорить. Хоть с этой чистоплюйкой. Актриса-то к ней не заходит. Никак не может пережить «комнату страха».

– Потому что завтрак имеет запах той женщины, что лежала здесь до тебя. Ее выписали.

Маруся слегка поперхнулась омлетом. Недовольно посмотрела на девушку.

– Вообще-то я ем, – сказала Маруся.

– Ешь, если можешь, – вежливо улыбнулась девушка, – но вообще-то здесь все могут. Кроме меня.

– А ты что?

– Она недолго была. Все боялась, что у нее хотят забрать сердце для пересадки президенту. Ее в подвале провернули на котлеты для всего отделения.

– Фу, какая гадость, – Маруся выплюнула остатки гриба изо рта в тарелку, – что ты несешь? Больная, что ли? Вообще-то что за вопрос?

Маруся пододвинула к себе чашку с кофе.

– Кофе случайно не из нее сделали? Не из чего-нибудь коричневого, что после нее осталось?

Девушка посмотрела на часы.

«Симпатичные часики, – отметила Маруся, – не дешевые». Примерно такие она собиралась заказать своему отцу на восемнадцатилетие.

– Мне пора на процедуру, – объявила девушка.

– Мне, кстати, тоже. Что такое «электрофорез воротниковой зоны с седуксеном»? Это не то, что показывают в кино? После чего дебилами становятся? – Маруся действительно очень нервничала по этому поводу.

– В каких кино? – простодушно удивилась девушка.

– А ты что, правда ничего, кроме этого своего старья допотопного, не видала?

– После этих процедур ты перестанешь быть злой, нервной и научишься быть спокойной и счастливой.

– Я и говорю: дебилкой.

Электрофорез оказался процедурой не больной. В холле Маруся увидела актрису.

– Привет! – сказала Маруся и, пододвинув кресло, уселась в него прямо с ногами.

– Привет! А ты вообще не пользуешься макияжем?

– Макияжем? – удивилась Маруся. – Да у меня и косметики нет.

Актриса наморщилась, как будто услышала что-то неприятное. Махнула головой, словно не соглашалась с чем-то совершенно очевидным.

– Как вы вообще-то? – спросила Маруся участливо.

Появилась медсестра и взяла актрису за руку.

– Пойдем, голубушка, полежишь, отдохнешь, – сказала медсестра, и актриса послушно встала.

Актриса, словно прислушиваясь к чему-то, неожиданно громко произнесла:

– Ничего подобного! У меня очень и очень красивая походка.

– Красивая, красивая, – запричитала медсестра, – не слушай ты их. Откуда им знать? Их на самом-то деле и нет!

Когда медсестра (как и все здесь медсестры: немного полные, немного старые и очень добрые) плотно прикрыла за собой дверь, Маруся уже ждала ее.

– А что с ней? – Она кивнула на комнату за закрытой дверью.

– Голоса замучили. Бедная. – Медсестра посмотрела на Марусю и нахмурилась. – Все вы здесь страдалицы.

Она махнула рукой и пошла на свой пост дежурной. Там, на стойке, ее ждала неоконченная партия в электронные шахматы.

Маруся отправилась за ней.

– А что надо делать, чтобы тебя отсюда выпустили? – заискивающе глядя старушке в глаза, поинтересовалась Маруся.

Медсестра сделала ход конем.

– В шахматы вот хорошо играть, – сказала она, – очень, знаешь, мозг тренирует.

– Спасибо, – сказала Маруся и с трудом удержалась от того, чтобы не плюнуть на пол. Быть снова закрытой в надзорной палате ей не хотелось.

– А можно мне к актрисе в гости пойти? – спросила Маруся.

– Конечно, можно. Кто же тебе здесь что запретить может? – удивилась медсестра. – Иди, только дверь не закрывай.

Актриса лежала в постели и смотрела в потолок.

Оглядываясь в открытую дверь на медсестру, стойка которой находилась как раз напротив, Маруся села на диванчик рядом с кроватью актрисы.

– Плохо? – спросила Маруся. Хоть все эти капельницы и электрофорезы и действовали успокаивающе, при взгляде на актрису Марусе хотелось плакать.

Актриса молчала.

– Простите меня, – прошептала Маруся, почему-то стараясь, чтобы медсестра не услышала.

– Плохо, – произнесла актриса одними губами.

– Они говорят что-нибудь ужасное?

Актриса посмотрела на нее, и в глазах у нее были огромные, как будто из мультика, слезы.

– Все, что я делаю. Им не нравится все, что я делаю, – сказала актриса, как и раньше, несколько театрализованно.

– А может, ничего не делать? – ловко придумала Маруся.

– Невозможно.

– Но почему?

– Я моргаю.

Маруся молчала.

Актриса плакала.

В палату вошла дежурная медсестра и стала готовить капельницу.

Марусе кивнули на дверь.

За окном девушка с хвостом, как обычно, здоровалась с землей, хлопая по ней ладошкой.

В холле девушка в платочке просто сидела.

Она провела ночь в розовой детской кроватке. Пришлось свернуться в тесный кружочек так, как иногда на земле, особенно после дождя, лежат розовые червяки. Ноги слегка болели, но спать было приятно.

В доме уже хлопали двери, кто-то кому-то кричал, кого-то звал, кастрюльки ударялись друг о друга, в распахнутых окнах гремел трамвай. Оля представила себе, что потянулась, потом подняла одну ногу из кроватки вверх, аккуратно выпрямила ее, подняла вторую, громко пискнула, зевнув.

Воды не оказалось ни в раковине, ни в унитазе, это привело Олю в замешательство, она растерянно оглядывалась, потом бросила в туалет какую-то старую толстую книгу, повесила на шею барабан и вышла на лестничную клетку.

Пахло картошкой и жареными грибами, помидорами с солью и горячим хлебом.

В нескольких одинаковых красненьких тазиках была налита вода, люди черпали ее кружками, пили, умывались и чистили зубы.

Оля попросила картошку на добавку и съела огромный сочный помидор уже тогда, когда абсолютно наелась.

– Телевидение приехало! – закричала девушка, которая сидела на подоконнике, и все вскочили со своих мест, загалдели, зашелестели разноцветные знамена и бумажные транспаранты.