— Понял! — бросил Илья и, сверкнув на Ольгу своими цыганскими глазами, полез на трактор. — А ну, берегись! — и повернул трактор к дороге.

Долго не могла Клавдия успокоиться. Давно уж все забыли о происшедшем, а она все вздыхала.

Низко повязала платок, пряча глаза.

И будто ненароком отстала от других.

Подошла Ольга.

— Спасибо тебе, Оля, — тихо проронила Клавдия. И не удержалась: — Да за что меня-то им попрекают?!

— Любишь кататься, люби и саночки возить.

— Долго мне их возить-то?

Заметив, как повлажнели ее карие с рыжинкой глаза, Ольга уже мягче сказала:

— А на Илью не серчай. Молодой еще, вот и дурит. Хорошие люди в газетах пишут: нельзя человека за старое попрекать! Это большие люди говорят, не этому петуху Ильюшке чета!

Пришла Марья. Ольга принялась жаловаться на Илью. Потом они заговорили тише, и Клавдия по взглядам, которые они бросали в ее сторону, догадалась, что разговор идет о ней. И опять защемило сердце.

Женщины, как обычно, обступили Марью.

— Слушайте-ка, бабоньки, что я вам скажу, — заговорила Марья. — Про вас ведь в стенной газете написали. Матвей Ильич узнал, что вы подсаживаете свеклу, и дал комсомольцам задание. Дескать, равняйтесь по звену Ольги Плетневой, берите, мол, пример с лучших свекловичниц. И всех, — Марья многозначительно посмотрела на Клавдию, — всех до единого перечислили по имени-отчеству. Ох и разрисовали комсомольцы «молнию»!

Очень хотелось посмотреть эту самую «молнию», но идти в контору, где ее обычно вывешивали, Клавдия постеснялась.

А через неделю она получила свои первые заработанные деньги. Еле расписалась в ведомости, так дрожали руки. Все это заметили. Но никто и словом не обмолвился.

Собственно, какие это деньги! Две сотни. У нее в руках бывало куда больше. Но те были вырученные на рынке. Никому и похвалиться теми сотнями не могла. Даже Вале! Те прятала от чужих глаз, на книжку стыдилась положить. А эти…

Не спеша шла Клавдия широкой улицей. Где-то за деревней садилось солнце. На западе теснились дымчатые с прозрачными краями облака.

Был тот час сумерек, когда день уже погас, а темнота еще не окутала землю.

В этот час сгущаются краски.

Отчетливо, как-то особенно контрастно вырисовывались на фоне вечернего неба белые хаты с золотистыми крышами, и темно-зеленые купы деревьев, и черный, взметнувшийся к небу колодезный журавель.

И так же отчетливо в сознании Клавдии отражались события последних дней.

Вернувшись домой, Клавдия присела на завалинке под окном. Жаль, что нет Вали, поговорить бы с ней обо всем. И зачем старалась дочку выдать замуж за городского? Могла бы пойти за своего, деревенского.

Вот бы осенью приехали. Варенья бы наварила, ягода своя, и сахар будет свой. Полина в запрошлом году не знала, куда его девать.

Знала бы Валюша, что теперь матери незачем по рынкам мотаться. И от людей нечего прятаться. И насчет покоса не надо беспокоиться, ломать голову, кому подмазать. Всем дают, и ей должны дать.

«Завтра Вале напишу, — решила она. — Все напишу, что в газете похвалили и что деньги получила. Пусть сват со сватьей знают — не последний я какой-нибудь человечишка».

Небо совсем померкло. На раките, темневшей у плетня, какая-то ночная птица просвистала «спать хочу». Почуяв хозяйку, в пригоне замычала корова. Подошла кошка, выгнув спину и мурлыча, потерлась о босую ногу Клавдии.

С той злополучной ночи, когда Клавдия попрекнула Матвея учительницей, она не видела его. Не раз ей приходилось слышать о нем хорошее. И только хорошее. Женщины хвалили председателя. И уважительный-то он, никого обидным словом не обзовет. За правду стоит. Обещал, так сделает.

Клавдию это радовало и в то же время как бы отдаляло от него. Ну разве такой вот умный, правильный человек посмотрит на нее? Кто она? Брошенка, Геннадий, непутевый человек, и тот сбежал, бросил… Нет, Матвею под пару учительница. Она и моложе и ученая. (Он ведь тоже через год институт кончает.)

И все же в тайниках души жила надежда, что не все еще потеряно. Думалось: приедет же он наконец к ним на участок.

Он приехал.

Своими дальнозоркими глазами она заметила его еще издалека. С ним была Марья. Она что-то говорила, энергично размахивая руками. А он, повернув голову, пристально смотрел в сторону свекловичниц. «Меня ищет, — подумала Клавдия и тут же одернула себя — Больно ему надо».

Заметив председателя, женщины, побросав тяпки, пошли навстречу. Клавдию так и подмывало подойти к нему.

Досадуя на себя и на Матвея, с каким-то злобным ожесточением ударяла она тяпкой о рыхлую, податливую землю. А сама исподтишка наблюдала за Матвеем. Видела, как его окружили женщины. Слышала их голоса. Как обычно, они говорили все разом, перебивая друг друга. Потом раздался громкий смех. Видно, Ольга чудит. Вместе со всеми смеется и Матвей.

Женщины долго еще не отпускали Матвея, у каждой свое. Одной нужно леса на строительство, другой покоса не дают. Зинаида о названой дочке хлопочет, дояркой на ферму пристроить.

«Только мне ничего от тебя не надо. Мне тебя самого надо», — с грустью усмехнулась Клавдия.

С усердием орудовала тяпкой, а в голове была одна мысль: подойдет или не подойдет. Постыдится, поди, на людях.

Он подошел и тихо сказал:

— Я рад, Кланя, за тебя. Очень рад, что ты работаешь… И… вообще рад, что осталась…

«Рад?! А не ты ли уехать советовал?!» — чуть не сорвалось с языка, но, встретившись с его смущенным ласковым взглядом, Клавдия проговорила:

— Может, я тебя когда чем и обидела… Ты извиняй… Учительница женщина хорошая… Чего одному жить. — Клавдия замолчала, боясь сорваться, не выдержать взятого тона. Она стояла, опустив голову, ударяя тяпкой по одному и тому же месту. Рыжие ресницы повлажнели.

— Кланя. Ты тогда обиделась. Ушла… Я хочу тебе сказать… — Но не договорил.

Подошли Марья с Ольгой.

— Матвей Ильич, проволочник появился. — Звеньевая чуть не плакала. Не похоже, что сейчас она «представляет».

— Где? — встревожился Матвей.

— На поле, за фермой, — вместо Ольги ответила бригадир.

— Надо перепахать как можно поскорее. Поехали, поглядим, — предложил Матвей.

Все трое направились к машине. Клавдия смотрела им вслед, прикусив губу. Услыхал про проволочник и забыл сразу о ней.

Матвей, словно почувствовав взгляд Клавдии, оглянулся.

— Минуточку. Вы идите, я догоню, — торопливо произнес он, ни на кого не глядя. И направился к Клавдии.

— Любовь зла… — Ольга, подмигнув, кивнула в сторону председателя.

— Клавдия баба не плохая, — отозвалась Марья, — только с пути сбилась. А мы другой раз нет чтобы человека поддержать, а катится под гору, ну и катись. Еще и подтолкнем. Человек не кукуруза. К каждому с разной агротехникой подходи. А про любовь зря болтают. Ему, как председателю, побеседовать с ней надо.

— Говорят, он к учительнице похаживает?

— Говорят, кур доят, да никто молочка не пробовал, — сердито оборвала Марья.

Клавдия, увидев возвращающегося Матвея, не могла спрятать радостного ожидания, вспыхнувшего в глазах, тронувшего улыбкой ее свежий румяный рот.

«Гляди-ка ты, чисто девка», — подавив вздох, подумала Зинаида.

Матвей, чтобы не слышали работающие неподалеку женщины, очень тихо сказал Клавдии:

— Ты ни о чем не думай. Я же не знал… думал, ты к мужу собираешься…

— Нет у меня мужа, — так тихо, что он скорее догадался, чем услышал, проговорила Клавдия.

Его широкое доброе лицо стало страшно серьезным.

— Нам надо поговорить. Можно сегодня к тебе прийти?

— Приходи, — шепнула Клавдия, низко наклоняясь, чтобы скрыть пылающие щеки.

— Чего он тебе говорил? — полюбопытствовала Зинаида, как только Матвей отошел.

— Сказал, хорошо, мол, что работать пошла.

— А зачем он вернулся? — не унималась Зинаида.

— Я… Это… насчет сенокосу для коров спрашивала, а тут его позвали. Так подошел сказать, чтобы заходила в контору, — соврала Клавдия.