– Мама!.. Да ведь, чай, любя, – заступилась невестка за муженька.

– Любя! А разве Аркадия Дмитриевича не любим?

– Любим, мама, любим, – понял Петр, что не удастся уйти от разговора. – Но как же мы тебя одну отпустим?

– Эка невидаль! Не на Шипку же лезть. Поезда, слава богу, появились.

– Поезда… – уж и не знал сын, что сказать. – Великое благо, конечно. Но ведь посадки-пересадки. Нехристи, говорят, какие-то опять же завелись…

– Турки, что ль? Так пусть пошлют супротив них генерала Скобелева. Вот я и скажу моему Столыпушке: отпиши государю. Предупреди, коль угроза.

Не то чтобы мать стала заговариваться, а просто забывалась. Пройдет время, вспомнит, конечно, как нашли героя Шипки голого… и в какой-то захудалой гостинице… Но об этом лучше не напоминать, потому что Скобель-генерал подопрет своей саблей Столыпу-генерала, – простому предводителю дворянства от них не отбиться. Он перевел разговор на другое:

– У всех заботы, везде заботы. Вот только помирю литовца с поляком, поляка со штабс-капитаном, а белоруса с ними со всеми – шасть, опять заново начинают! Может, мне просто удрать от них? Как раз вместо тебя-то, мама, и съезжу к отцу? – высказал то, что не раз уже отвергалось.

И мать это прозорливо подметила:

– Здрасте! Ты не от ляха или литовца побежишь – от женушки своей да от Мати нашей. Подумал, как будет она, Матя-то?..

– Матя прыг-скок, прыг-скок… на шесток!..

Трехлетний вихрь впереди няньки вырвался из дверей на веранду – и уж истинно прыг-скок на колени, так что шезлонг крякнул.

– Ну вот, и разговор кончен. – Бабушка и не заметила, что ее молотят ножонками, на одной из которых и чулка-то не было – нянька с чулком вослед бежала, оправдываясь:

– Право, не удержать, вырвалась стрекоза моя…

Оправдание Наталья Михайловна встретила поощрительным кивком:

– Да уж истинно… – и сыну: – Ты с полицией дружишь, в полиции служишь – вяжи ее! Да покрепче, чтоб меня стрекоза дождалась.

Матери дела не было, что в полиции сын не служил, всего лишь состоял в штате Министерства внутренних дел. Главное сказалось: за домом, сынок-хозяин, надо смотреть, за домом. А особливо за внучкой да и за женкой опять же – вдруг какой ясновельможный лях подкатится!

Сын шутливо отрывал дочку от бабушки, а оторвать ее можно было только с ручонками – так цепко ухватилась за шею. Даже если бы и был полицейским…

Оставалось одно: бежать от греха подальше. Пусть полицейские заботы бабушка берет на себя.

Кивнув Ольге, он направился в дом. Богу, еще став с постели, помолился, а вот позавтракать не успел. Самое время.

Жена поспешила вперед, чтоб проверить кухню, а он задержался в гостиной. Что-то смущало. Но что?

Портреты предков посматривали из подновленных рам покойно и строго. Фанаберистый поляк, мнивший себя когда-то хозяином Колноберже, убрался, куда ему и положено, в чердачный пыльный чулан. Все портреты поэтому немного сдвинулись, и в центре оказался тот, кому и положено было: прадед Алексей Емельянович Столыпин. Отец при последнем посещении своего западного поместья родовые полки немного переместил; так обочь прадеда оказались сыновья – адъютант Суворова Александр Алексеевич и друг реформатора Сперанского, стало быть и Александра I, Аркадий Алексеевич. Отец словно на что-то намекал?..

Офицер – и устроитель великой страны?

Сила – и неукротимый разум?

Две родовые ипостаси?..

Не хотелось Петру сегодня заниматься дворянскими делами. Слишком хорошо было на Полном Бережку – как он все чаще и чаще переводил на материнский лад литовское название. В домашнем кругу, конечно. Тихие-тихие литвины, а не понравится. Их можно понять. Всю свою историю этот некогда могущественный народ отбивался на две стороны: против обнаглевших ляхов и чувствующих свою силу русичей. Не оговориться бы, не проговориться…

Истинно, черт за язык человека дергает!

Хотя началось все чинно и благородно: с доломитовой муки. Да, да, с нее. После легкой закусочки в народном доме. Закусив, можно и языки поразогреть. Штабс-капитан Матвей Воронцов вкуснее других закусывал – он же после первых слов предводителя и посмеялся с сытости:

– Черт меня бери – не перепутать бы доломит с динамитом!

Не самый богатый, Юзеф Обидовский вспомнил:

– Динамитом рыбу в Нямунасе глушим, а гэта доломита?..

– Динамита лепш наймита?.. – Ленар Капсукас на сытое брюхо для общего удовольствия язык почесал.

– Грошики, грошики… паны вы хорошики!.. – тоже с излишней сытости усмехнулся Вацлав Пшебышевский, самый богатый из всех присутствующих, если не считать предводителя.

Могли бы, чего доброго, и засмеять всю затею, да предводитель зануздал хохочущую братию:

– Ну, паны-добродеи! Мы уже понаслышались, что такое доломит – поговорим лучше, с чем ее едят, мучку-то доломитовую…

Новшество пришло с Неметчины, но доломит знали уже и в России. Особенно на Смоленщине, тоже бедной почвами. Там были районы, особенно у Дорогобужа, где россыпью попадались желтоватые камни; иногда они выпирали из земли небольшими курганчиками, грядами и целыми полосами. Истинно, черт здесь плугом кромсал! А дело-то простое: в свое время ледник, сползая с Мурманских гор, сюда дотащил совершенно не нужное ему богатство. Но людьми подмечено было: на этих чертовых завалах, прикрытых пустым суглинком, – травища по колено, крапива в рост человека, а медвежья дудка и коня, как в степи черноземной, скрывала вместе со всадником. Любопытно было понять – с чего это? Дотошный мужик стал разгребать суглинком покрытые кучи и добрался до таинственных желтых камней. Дальше Бог надоумил: растереть их в жерновах да получившейся крупчаткой посыпать свое хилое жито. Оно взыграло – как сам захмелевший с браги мужик! Ну, ученые мужи быстро все прояснили: желтая крупа, выходившая из-под жерновов, – суть доломит, схожий с привычной древесной золой, исстари известной поселянам. Не зря же лучшие урожаи снимали на пожогах. Вот она, замена навозу, да еще какая!

Петр Аркадьевич как-никак учился на естественном факультете, а одним из лучших профессоров был там химик Дмитрий Иванович Менделеев. Даже на выпускных экзаменах председательствовал, а с Петром Столыпиным, забыв время и час, вступил в длинную дискуссию. Первооткрыватель Периодической системы элементов, сиречь Таблицы Менделеева; дотошный исследователь народного пития, сиречь опять же ученый муж, установивший самую здравую формулу нынешней сорокаградусной русской водки, – он в последние годы бросился во все тяжкие. Экономикой России занялся. А что есть российская экономика? Земледелие, разумеется. Настоящая промышленность только-только переобувалась из лаптей в сапоги.

Профессор Менделеев и студиоз Столыпин по-хорошему дружили, а тут, при защите диплома кандидата, – прямо на следующий год! – что называется, нашла коса на камень… доломитовый.

Сейчас, спустя четыре года после окончания университета и три года после диплома кандидата физико-математического факультета, Петр Аркадьевич Столыпин не был уже столь наивен, чтоб бесповоротно увязнуть… в навозе, да, в навозе! Он без обиняков, при защите кандидатского диплома, во всеуслышанье заявил:

– Вы ничего не понимаете, профессор, в сельском хозяйстве! Как же без навоза?!

Профессор стерпел выходку своего любимого ученика. Он просто подошел к лабораторному шкафу, достал два желтых камушка – и над кадкой с фикусом стал растирать их; камни были мягкие, легко поддавались. Подкормив заморский фикус, он перешел к лермонтовской пальме, потом к дамской герани, потом и к другим цветочным горшкам. На естественном факультете любили зелень, и начальство терпело такое нарушение порядка – даже столь непривычную защиту кандидатской диссертации, когда председатель трет камушки, а кандидат в кандидаты (профессорский каламбур!) знай себе похихикивает в еще не отросшие усы.

– Что я делаю? – в конце концов вопросил профессор.

– Растираете доломитовый камень.