И снова раздался властный голос кази.
Град камней посыпался на палас… Люди не услышали ни крика, ни стона, только лязгающий стук падающих камней, похожий на всхлипывание.
Над местом, где только что сидели, обнявшись, Янгыл и Арзы, вырос большой каменный холм.
А дождь всё лил, словно слезами омывая каменную могилу. Базартепинцы, опомнившись, не глядя друг на друга, спешили уйти от этого страшного места, в душе проклиная кази и себя. Последним покинул место казни молла Ачилды. Он поглядел на рукотворный холм — место захоронения непокорных молодых людей, — боязливо оглянулся по сторонам и степенно пошёл, хотя у него от страха тряслись поджилки.
— Янгыл, Янгыл-джан, — раздалось в тишине. — Вставай, родная, они ушли… Янгыл-джан… — Мать не могла даже подумать, что её дитя лежит уже бездыханной…
В тот вечер в ауле стояла необычная мёртвая тишина. Люди боялись смотреть в глаза друг другу и, чтобы не встречаться, не выходили из дому. Только у Закира-ага во дворе слышались людские голоса. Это пришли те, кто был возмущён свершённым преступлением. Они собрались на совет: как быть дальше, что предпринять?
…Прошло три дня. Ночью Закир-ага и его друзья извлекли тела Арзы и Янгыл из-под камней и захоронили их по-человечески: в вырытых могилах, на склоне большого холма. Слуги кази, по его приказу, пытались найти тех, что опять нарушили святой закон. Ходили по домам, выспрашивали, вынюхивали. Подозрение, конечно, пало на Закир-ага, но когда они пожаловали в его кибитку, жена амбала сказала, что хозяина нет дома, он взял торбу и ушёл к урусам.
XIV
Вскоре после этого происшествия в газете «Закаспийское обозрение» появилась статья. Её автор — капитан парохода «Обручев» — рассказал во всех подробностях об изуверской казни Арзы и Янгыл. Удивляясь первобытной дикости законов, средневековой отсталости народов Средней Азии, он приводил ещё ряд фактов расправы над женщинами, туркменчилика и упрекал эмира Бухары за отсутствие какого-либо прогресса в его владениях.
Эмир Сейид-Абдул-Ахад-Богодур-хан в ту пору находился на своей родине, в Кермине. Он часто принимал европейских гостей, давал пышные обеды и вёл беспрестанные разговоры о благоденствии народа.
В один из дней он принимал представителя Туркестанского губернского управления некоего господина Зуева, Они сидели на живописном айване и пили холодный шербет. Вокруг благоухали розы, журчало вода, царственно вышагивали павлины.
— Его императорское величество государь-самодержец, — говорил Зуев, — через здешнего губернатора Иванова уведомляет вас, ваше высочество, что ваша просьба о постройке летней резиденции в Железных Водах на Кавказе удовлетворена…
Эмир в знак благодарности благосклонно кивнул головой и заговорил о том, что только с выходом его знати, его управителей в европейский свет, возможен прогресс культуры и просвещения народа славной Бухары.
— Что и говорить, — поспешно согласился Зуев и с огорчением добавил, — культура в ханстве и… законы желают быть несколько европезированными… Вот хотя бы последний случай на Кугитанге, в Базар-Тепе… Двух молодых людей забросали камнями только за то, что они без согласия религии и родителей захотели устроить семейное счастье…
Эмир насторожился, поводя большими чёрными глазами.
— Да, да, ваше высочество, — подтвердил Зуев, — об этом подробно рассказано в «Закаспийском обозрении». Разумеется, статья, может быть, несколько преувеличивает, словом, не совсем объективна. Однако, ваше высочество, резонанс этот столь изуверский факт вызвал огромный. Это лишний козырь для наших врагов в Европе, подтверждающий их высказывания, что нахождение русских в Туркестане не несёт его народам ни прогресса, ни цивилизации…
Выслушав русского гостя, эмир недоумённо пожал плечами, огорчённо вздохнул и повелел немедленно вызвать керкинского бека, который в это время прибыл в Кермине с прошением к эмиру.
После долгого и обильного обеда господин Зуев покинул владыку Бухары. Простились они довольно любезно, но Богодур-хан был явно расстроен осведомлённостью русских. Вечером, встретившись с Казы-келяном, он спокойно, но повелительно заговорил:
— Нам кажется, что мы слишком милы к нашим ишанам… Мечеть ныне много допускает лишнего… Если ишаны не могут понимать наших замыслов, если они мешают нам в проведении высокой современной культуры, то…
Казы-келян, конечно, был уже в курсе событий, происшедших в Кугитанге, и, догадавшись о чём ведёт речь эмир, угодливо спросил: не тем ли он рассержен, что произошло в Базар-Тёпе?
— Да, это испортило нам настроение, — поспешно признался эмир. — А вам следовало бы доложить о газетной статье немного раньше. Но, может, и теперь у вас есть что-нибудь по этому случаю?
— Да, ваше высочество… Из Базар-Тёпе прибыли люди: они просят наказать кази и правителей аула за содеянное.
— Утром приведите их ко мне.
На следующий день, пригласив на приём Казы-келяна и керкинского бека, эмир специально послал за представителем губернаторства Зуевым.
Посланник из Ташкента был принят в аудиенц-зале в тот момент, когда шёл, разговор эмира с керкинским беком. Войдя, Зуев услышал гневные слова, обращённые к беку:
— Твои аулы, бек, всегда были отсталыми. И теперь, когда твой эмир столько проявляет заботы об улучшении жизни народа и его просвещении, ты стоишь сбоку и ничего не делаешь! — Увидев вошедшего Зуева, эмир жестом пригласил его сесть, продолжая поучать бека: — Как ты мог допустить такой случай, когда у тебя под носом забрасывают людей камнями?
— Ваше высочество, — взмолился бек, — но ведь Базар-Тёпе не так близко…
— Ну, тогда мы передвинем тебя поближе к Базар-Тёпе. Отныне ты будешь управлять келифским бекством! — злорадно сверкнув глазами, закончил эмир.
Керкинский бек смиренно опустил голову, с горечью сознавая, что не надо было бы произносить ни одного слова. Теперь придётся покинуть благодатный Керки и отправиться в глухой, забытый Келиф…
В это время слуга доложил о просителях из Базар-Тёпе. Эмир кивнул, чтобы их ввели. На пороге появились и сразу упали на колени два седобородых яшули. Эмир попросил их приблизиться. Они подползли и словно застыли в земном поклоне.
— Мы прочитали ваше прошение, — сказал эмир. — Виновные будут наказаны…
— Всемилостивейший, всемогущий владыка! — взмолился один из просителей. — Покарай беззаконие! Юноша мог выкупить гелин… — в голосе старика слышались слёзы, и эмир понял, что проситель не верит его словам. Сейид-Абдул-Ахад-Богодур-хан, сердито усмехнувшись, сказал:
— Мы дважды не повторяем сказанного! Вот сидит керкинский бек. Его мы пошлём сейчас же, чтобы он схватил кази и правителей Базар-Тёпе и бросил в темницу. Теперь идите!
Базартепинцы отползли от владыки и скрылись за дверью. Эмир дал знать, чтобы удалился и керкинский бек и, переглянувшись с Казы-келяном, Богодур-хан сказал Зуеву:
— Как видите, я всё делаю, чтобы в эмирате был покой и прогресс. Но исполните и вы мою просьбу: напишите в газете о том, что Богодур-хан наказал виновных…
— Несомненно, несомненно, — радостно закивал Зуев.
Эмир хлопнул в ладоши, чтобы подали завтрак…
Керкинский бек, выйдя от эмира, тотчас велел юз-баши собираться в путь. Спустя час, сотня всадников неслась по равнине в сторону Амударьи. Бек сердито молчал и все, подчиняясь его настроению, гнали коней молча. Каждый думал: что-то произошло неладное и надо быть осторожным, чтобы не потерять голову по-глупости…
Бек ругал себя за свой длинный язык, но ещё больше проклинал самого эмира — слугу урусов, как считал он. Бек хорошо знал всю его родословную и считал, что эмиратом управляет вероотступник, жалкое порождение сатаны. «Какой ум могла дать ему его мать — персиянка, эта хитроумная Шамшат? — негодовал бек. — Какой это эмир, если не может сказать слова по-туркменски? Какой же это эмир, если, побывав у русского царя в Петербурге, вернулся оттуда со званием генерал-адъютанта его императорского величества и титулом ваше высочество? Какой это эмир, если строит всё на европейский лад, уничтожает зинданы, отменяет пытки и казни, сокращает армию, говоря, что эмират надёжно охраняют русские солдаты? Нет, это не эмир, не его высочество, не генерал-адъютант, не всемогущий и всемилостивый, а жалкая собака, предатель своего народа», — так бек проклинал своего владыку и не мог погасить в своём сердце обиду и злобу, которые мешали ему спокойно дышать.
