— Благодари своих богатых родственников, Джафар. Это они тебя выручили…

Джафар Махматкул Эмин-оглы добрался до своего дома, пожил два дня, а на третий, во время еды, внезапно умер. Решили, что от отравленной пищи.

Керкинский бек Мохаммед-Керим, конечно же, откупился перед эмиром и остался властелином Керки. А Касым-бек за свою изворотливость и изобретательность был приглашён начальствовать тюрьмой в великой благодатной Бухаре.

…Закир-ага, плавая на «Обручеве», часто вспоминал своего молодого погибшего друга. И когда закончили строительство чарджуйского моста, он с товарищами невольно вспомнил Арзы, который когда-то так мечтал увидеть новый мост.

Закир-ага за это время сильно изменился, постарел. Чувствуя, как тают его силы, он вынужден был оставить своих русских товарищей. Как не было ему жаль, но в один из рейсов он сообщил об этом боцману Бахно, а тот доложил капитану, что в следующее лето старик уже не придёт к ним на пароход. И так как кончалась навигация, капитан не возражал отпустить уже сейчас Закир-ага. Мишка, Алим и другие матросы тепло попрощались со своим туркменским другом и на память подарили ему фотографию с видом парохода «Обручев», а в придачу к ней — спасательный пояс… Старик был тронут этим до глубины души, и, взвалив мешок на плечо, быстро зашагал к своему аулу, зная, что навсегда оставляет своих друзей.

Стояла поздняя осень. Над Амударьей плыли перистые облака. От хмурых Кугитангскнх гор веяло опустошённым покоем. Словно полчища диких орд пронеслись по ним, вытоптав зеленотравье и разогнав всё живое. Но в сущности в это жаркое лето ничего подобного здесь не произошло, если не считать, что из Базар-Тёпе, семья за семьёй, ушли все жители. «Обручев» совершал свой последний в сезоне рейс.

На судне шла обычная жизнь. Каждый был занят своим делом. Но когда пароход стал приближаться к Кугитангским горам, все стали вести себя по-иному. Вспомнили о недавней трагедии, происшедшей в этих местах с их другом — красивым, трудолюбивым парнем.

Взволнованно, со слезами на глазах, смотрел вдаль на горы кочегар Мишка, и когда миновали Келиф, он вдруг молча опустился на колени, и начал произносить слова молитвы. Необычно было видеть весёлого балагура в таком виде, и матросы поняли, что эта молитва по Арзы, и все, как один, молча сняли свои бескозырки. Мишка тяжело вздохнул, трижды перекрестился и быстро спустился в машинное отделение. Не прошло и минуты, как над просторами Амударьи, над горами Кугитангтау понеслись пароходные гудки — прерывистые, тревожные.

Так русские друзья-речники выразили свою скорбь и боль по юному Арзы и его возлюбленной Янгыл, ушедшими так рано из жизни.

И по сей день, проезжая мимо этих мест, где они были заживо погребены, проезжие невольно замирают и, склонив голову, отдают дань уважения светлой памяти и безграничной мужественной любви двух молодых людей, сознательно принявших мученическую смерть, презревших её ради верности настоящей дружбе, любви и счастья.

Вместе с ними говорим и мы, их потомки: «Вечная память вам, Арзы и Янгыл».

Страшное известие о заживо погребённых Арзы и Янгыл всколыхнуло не только Базар-Тёпе, но и весь Келиф. Родителей молодых Хаким-ага и Ишали-ага оно поразило, как удар молнии, и они ещё долго-долго не могли придти в себя. Чёрные дни тянулись для них медленно, а жуткие видения постоянно стояли перед их глазами. Жизнь оставшихся в живых родных И близких превратилась в бесконечные муки.

В одим из таких тяжёлых дней степенный и мудрый старик Закир-ага, работавший грузчиком на пароходе «Обручев» вместе с Арзы, зашёл в дом Хаким-ага, с которым были у него хорошие, по-человечески добрые взаимоотношения. Посидев за чашкой чая, поговорив о том, о сём, Закир-ага сказал, что зашёл попрощаться.

— Уезжаю, Хаким.

— Куда?

— В Термез, к родственникам.

У Закир-ага действительно там были родственники. И, плавая по Амударье, он частенько навещал их.

Теперь у него созрел свой план, которым он и пришёл поделиться с Хаким-ага:

— Вам бы с Халияром тоже надо бы выбраться, отсюда.

Хаким-ага поднял на него вопросительный взгляд:

— Куда?

— Да хотя бы и Тормез. Я помогу вам там устроиться.

Худой, костлявый Хаким-ага напоминал сейчас высохшее дерево. Некогда могучее и крепкое, а теперь вдруг высохшее, Впрочем, крепость в нём ещё чувствовалась. В тех же широких лопатках, что проступали под белой, бязевой рубашкой.

Грузчик Закир был для него человеком близким, приятным, как-никак он работал вместе с Арзы и каждая встреча с ним старику доставляла радость. Нет, покинуть родные места, да ещё в таком возрасте… Это не каждый сможет.

Старики тепло и грустно попрощались. И тот и другой почему-то чувствовали, что расстаются они надолго, если не навсегда…

Пока старики беседовали, в комнате сидел девятилетний Алияр, самый младший из Хакимовских сыновей. Всё, что случилось в ауле, он видел своими глазами, поэтому очень хорошо понимал о чём шла речь. В тот день он дал себе клятву: всю жизнь бороться со старыми порядками, с проклятой религией и отомстить за брата и Янгыл.

…В 1904 году Хаким-ага, подняв на работе непосильный груз, подорвал своё здоровье, тяжело заболел и вскоре умер. Маленький Алияр остался на попечении старшего брата. А у Халияра была своя семья: жена, дети мал мала меньше…

Судьба была безжалостной, жестокой. Жить в Базар-Тёпе Халияр больше не мог и, собрав скудные пожитки, отправился вместе с родными и близкими в поисках лучшей доли в Термез.

Селения, что расположены вдоль Кугитанг-Тау, в том числе и Базар-Тёпе, имели каждое своего эмина, которые подчинялись кугитангскому кази и келифскому беку, а те — эмиру Бухарскому. С 1885 по 1918 гг. Бухарским эмиратом правил Сейд Абдулахад, с 1918 по 1920 гг. эмиром был Сейид мир Алим-Сейид Мухамед Алим. Местное духовенство, властолюбивые вассалы эмира, пользуясь такой системой управления, безжалостно грабили народ. В народе говорили: «Налог не берут только за воздух». Подати брали и деньгами, и натурой. Жадные правители аула Базар-Тёпе особенно отличались своей жестокостью. За малейшее неповиновение и неуплату в срок долга, размеры налога увеличивались, а «виновные» незамедлительно и строго наказывались.

Так было заведено издавна. Годы складывались в десятилетия, десятилетия — в века. И все они были похожи друг на друга, словно барханы в пустыне. На заре XX века в России начинается подъём революционного движения, которое заметно расшатывает устои царизма. Всё труднее и труднее удержать в кабале народ, который стал проявлять своё недовольство существующими правами.

Неспокойно, тревожно в эти годы и в Бухаре. Зреет копившийся веками гнев народа, тлеет готовый вспыхнуть в любой момент пожар.

И даже в этих условиях местные правители умудрялись продолжать безжалостную эксплуатацию трудового люда, продолжали набивать свою мошну. Они направляли эмиру донесения, в которых, сгущая краски, сообщали, что народ теперь не повинуется, не платит налоги. Местные налоговые агенты львиную долю собранного добра присваивали себе, направляли в Бухару ложные сведения.

Так они послали эмиру донесение, что жители аулов Карлюк и Куйтана перестали повиноваться и совершенно не платят налоги, что они не признают власти эмира, не мешало бы, мол, их проучить.

Разгневанный эмир, получив такое сообщение, распорядился срочно послать туда стражников и предать эти аулы мечу, не щадя при этом ни стариков, ни детей.

— Пусть в этих поганых аулах некому будет развести очага! — сказал он в сердцах.

И войска двинулись к аулам.

Узнав о предстоящей расправе, жители Карлюка послали своих гонцов к эмиру, чтобы сообщить ему, что налоговые агенты аккуратно собирают с жителей налоги. А вот куда идут деньги и добро, — неизвестно. Кроме того, гонцы должны были передать эмиру просьбу прислать к ним своего представителя для проверки мошеннических действий местных правителей и налоговых агентов.