Литмир - Электронная Библиотека

— Вот отсюда и начался наш город, — просто сказал Василий Геннадиевич. — Если бы не этот водопад, пароходы не смогли бы набрать воды и век бы еще не пришли в нашу бухту. Теперь понятно, зачем этот остров? — повернулся он к сыну. — Здесь бы по делу-то памятник поставить нужно…

Шумела вода, иногда ее ровный гул перебивал накат морских волн.

Бухта оставалась пустынной, но для Володи ее наполнили корабли. Он видел их, знал. Темные борта глубоко осели в воду — ледяную, покрытую мелкой шугой, и снасти поникли от ледяной коры. Они входили в бухту медленно, из последних сил, и все тянулись сюда — к воде, к жизни. А уходя, оставляли на камнях свои имена — ведь они не знали, вернутся ли снова. И что перед этим была земля какого-то одного капитана?

Володя взял осколок гранита с мазком сурика — наверное, когда-то он тоже был буквой — и спрятал его в карман. Геннадий Васильевич тоже притих и не спорил, как всегда, оглядывался, нахмурив брови, и кто знает, какие мысли бродили в его рыжей голове. А водопад шумел и уносил к морю никому теперь не нужную воду. Город, выросший на том берегу бухты, обходился теперь без него.

6

На закате ребята лежали на тёплых, пахнущих морем камнях. Отсюда хорошо было видно бухту, но город исчез в сизой мгле тумана. Геннадий Васильевич кивнул на море:

— Смотри, вон нефтянка пришла.

Володя приподнялся: недалеко от берега на мелкой волне покачивалось неуклюжее черное судно.

— Ну и уродина, — сказал он с пренебрежением. — Было бы на что смотреть.

Любивший точность, Геннадий Васильевич не без труда прочел: «Оне… га».

— А что, капитан, хотел бы ты плавать на таком корабле?

Володя пожал плечами:

— Какой же это корабль? Так… лоханка.

— Ну, ты поосторожней насчет «лоханок»? Если хочешь знать, без этой «лоханки» рыбацкий флот и в море бы не ушел, — строго сказал за спинами ребят голос Василия Геннадиевича.

Володя мельком покосился на него: когда успел подойти? И еще раз глянул на нефтянку. «Онега» не стала симпатичнее. Вокруг приземистого измятого корпуса расплывались переливчатые пятна мазута. Даже чайки облетали «Онегу» стороной.

Гравий заскрипел под чьими-то тяжелыми шагами, по берегу шел еще кто-то. Володя обернулся… и увидел дядю Сашу! Он шел своей обычной развалистой походкой, где-то на самом кончике уха держалась потрепанная капитанка, а тугой русый чуб застил глаза.

— Так, я вижу, к вам новенький прибыл? — весело спросил дядя Саша, показав на диво крупные белые зубы. — Между прочем, я еще и матери его говорил: «Выдери, пока не поздно, а то зачитается, да и выкинет номер…» Вот и выкинул. — Однако смотрел дядя Саша без злости, даже весело.

— В общем, чтобы без хлопот, сбегаем мы на Холодный, а через час развернемся — и к дому. Ну и тебя прихватим. Хватит уже матери нервы трепать… Как, Василий?

— Пожалуй, верно. Я думал Гаврилыча с катером подождать, но так быстрее будет, да и не чужие вы вроде… — И он кинул быстрый взгляд на Володю, Но тот, отвернувшись, смотрел на море.

— Как, капитан?

Володя, так же не поворачиваясь, кивнул. Он все помнил; дорогу с метеостанции, разговор на берегу, но… ничего не мог поделать с собой. Все слова, все мысли словно вывернулись на черную изнанку, как только он увидел дядю Сашу. И знал: скажи он, что не хочет ехать, что ему противен этот человек, опять Василий Геннадиевич спросит: почему? И опять он не сможет ответить. Разве, что про острогу… Но поверят ли ему? А сам Володя верил, как никогда, перед ним: Рыбий князь! И через час он уедет с ним, так ничего и не узнав. Он так сжал камень, что острые колпачки мидий впились в ладони. Боль вернула его к действительности.

Дядя Саша спокойно уходил, размахивая длинными руками и уже что-то рассказывал Василию Геннадиевичу.

— А вот со мной был случай… — долетели знакомые слова.

Возле палатки горел костер, и оттуда воняло: это Геннадий Васильевич надумал жарить ершей на палочках вроде шашлыка. Володя поднялся с камней и побрел к палатке, отмахиваясь от дыма.

Все это в последний раз: костер, палатка, чай, пахнущий дымом, и даже горелые вонючие ерши. И кончается все совсем не так, как хотелось. Ну что стоило этому Гаврилычу вернуться чуть раньше срока?

Но ведь он вернется завтра утром… Всего одна ночь, — словно шепнул ему кто-то. А ночь можно провести где угодно — хоть в кустах. Ведь не убьют же за это? Только написать записку — и все.

Володя ожил. Незаметно юркнул в палатку, вырвал чистую страницу из той самой книжки про любовь. В кармане нашел огрызок карандаша. Написал сразу, не обдумывая: «Я не поеду с дядей Сашей, это мое дело почему. Буду ждать Гаврилыча на острове, а вы меня не ищите».

Оставив записку в палатке, он, опять никем не замеченный, исчез в кустах. Стланик сзади палатки стоял густо.

Володя нашел плоский теплый камень, лег на него ничком. Низкие лучи солнца добрались до самой земли, и перед Володей открылся маленький хлопотливый мирок. Темной ниткой тянулись куда-то муравьи, словно привязанные друг к другу. Уже зарумянились бочки на ягодах брусники, Некоторые наклеваны: кто-то уже пробовал их на вкус. И у сыроежки, что спряталась между корней стланика, надкушена ножка. Тихо, чуть слышно прошелестели сухие хвоинки — на корне сидела рыжая мышь. Так вот кто тут хозяйничал.

Наверное, для ее мира Володя был так велик, что она его просто не могла увидеть. Она долго мылась, потом еще раз куснула сыроежку. Несколько капель со шляпки гриба скатилось ей на спинку — мышь вздрогнула и мгновенно исчезла в норке.

— Вот глупая-то… — прошептал Володя. — Вылезай опять, чего боишься?

Но мышь не появлялась больше, да и солнце ушло — мирок возле корней стланика канул в темноту.

— Воло… одя! Воло… одя! — услышал он совсем близко.

«Что я тут сижу? Ведь найдут… Наверное, «Онега» вернулась уже.»

Стиснув зубы — почему-то казалось, что тогда ноги ступают тише, — он стал пробираться вверх по склону, подальше от палатки. Сучок треснул под ногами, с шумом покатился вниз камешек, но застрял в стланике. Его не услышали.

Володя выбрался к знакомой речке. Теперь надо чуть выше, к скале Орлиного гнезда. Там ветер и не так много комаров.

Уже совсем стемнело, и Володя, не прячась, уселся на обломке скалы. С моря тянуло сырым соленым ветром. Ветер, как простыню, тянул за собой плотный туман, укрывая море. Всмотревшись, Володя увидел топовые огни и концы мачт, похожие на воткнутые в снег крестовины: это вернулась «Онега».

«Но ведь в такой туман она не уйдет до утра, а Гаврилыч не сможет прийти. И я зря прятался, все равно с дядей Сашей придется ехать. Может, уж пойти к палатке?»

Но тут он так ясно представил себе глаза Василия Геннадиевича, что идти расхотелось. Затея уже не казалась ему такой привлекательной, но делать нечего, надо довести ее до конца. Он выбрал местечко за ветром, где камни хранили дневное тепло, принес несколько лап стланика, уложил их поудобнее.

А те, первые, наверное, ночевали здесь так же, ведь домов не было, подумал Володя, и от этой мысли ему сразу стало легче. Пахучая ветка удобно легла под голову, протяжно, как далекая сирена маяка, кричала ночная птица. Крикнет — и замолчит, ждет ответа, но ответа нет, и она снова тянет свое «кви… и… и».

Шумел водопад, а к нему шли люди. Много людей.

— Тише ты, матери твоей черт! — странным свистящим голосом сказал один из них. — Свет давай, быстро!

Запахло бензином, мутно-слепящим в тумане пятном вспыхнул самодельный факел. Володя окончательно проснулся и сел. В двух шагах от него на берегу речки шла работа В расплывчатом свете факела он видел, как огромные серебристые рыбины шлепались о гальку. Ловкие руки одним движением вспарывали рыбу, бережно, но быстро выбирали затянутую белесой пленкой икру. Потом небрежным пинком рыба сталкивалась в воду. Одна, вторая, третья… — десятая.

Вот мелькнуло лицо человека. Глаза точно вынырнули из-под бровей и остро блестят. И усы вовсе не кажутся чужими на словно бы похудевшем лице. Руки по локоть в рыбьей крови. Гаврилыч! Да, Гаврилыч. Добрый, ленивый, навсегда распростившийся с сейнером. Как же так? А дядя Саша?

17
{"b":"233984","o":1}