Литмир - Электронная Библиотека

— Разнюхать — полдела, — ответил Хомяков. — Ты скажи, как он его пригнал. Фокус в том, что пригнал.

Ваня поднял чайник, собираясь пристроить его на пламеневшие угли, но чайник оказался легким. В другом чайнике тоже не было воды. Он взял оба чайника и пошел к ручью. Слушать историю с бульдозером было неинтересно. Он слышал ее сто раз: как одни «олухи» оставили в тайге без присмотра новенький бульдозер, как Фомич обнаружил его и пригнал в артель; как перекрасили бульдозер и поставили на него старую кабину, и как бульдозер пригодился старателям. Правда, отец приказывал Ване никому чужому об этом не проговориться, и теперь Ваня не понимал, зачем же они сами выдают зоотехнику тайну.

Едва он отошел от костра, как его обступила темнота. Луны не было. Звезды, рассыпанные перламутровыми пуговками далеко-далеко вверху, не проливали света. Но так казалось в первые минуты. Потом очертились деревья и кустарники, а на небе вырисовался, точно проявился на пленке, контур горбатой сопки. Спустившись в ложбину, Ваня уже неплохо различал приклоненную к ручью понуру и стоявший неподалеку от нее бульдозер с задранным ножом. В узкой ложбине гудело и высвистывало, как в трубе. Ветер толкал Ваню в спину, и он не шел, а бежал, бренча чайниками, к темнеющей впереди старой лиственнице.

Когда Ваня вернулся в затишье деревьев, костер бушевал не так резво, как прежде. Отец с Хомяковым по-прежнему говорили в два голоса. Но теперь о другом — о заработках в артели. Наверно, зоотехник интересовался. Он разулся, сушил над жаркими углями портянки и слушал. Отец с Хомяковым курили. Выпустив изо рта дым, отец сказал:

— А если разобраться, то старатель не больше приискового получает. Старатель полгода моет — зиму в отгуле. Раскинь на двенадцать месяцев, то на то и выйдет.

Отец умолк, затянулся папиросой, а Хомяков как раз выдохнул дым и продолжил:

— Еще у старателя натура такая, во всех смыслах прихвастнуть любит. Его водкой не пои — дай похвалиться. Петюня, ты Тишкина помнишь?

Отец тухнул дымом:

— Кто Тишкина не помнит? Артист первой категории. Такую туфту загнет — ни один писатель не придумает.

Теперь Хомяков выдохнул дым:

— Он года три по допуску мыл, один с лотком по распадкам бегал. За три года на штаны не заработал. А встретишь Тишкина: «Паша, как дела?» — «Хо-хо! — хлопает себя по карману. — Вот они, десять тыщонок новенькими. Во Францию туристом еду, оттуда в Болгарию махну». Другой раз встретишь: «Паша, как Франция?» — «Порядок, — говорит, визу оформляю. Но тут, понимаешь, в Америку путевка подворачивается. Думаю на транскорабле по волнам прокатить. Деньги-то навалом!» И катит наш Тишкин из Франции в Америку — по ключикам с лотком.

Про Тишкина Ваня тоже слышал, даже видел в прошлом году Тишкина, когда тот приходил к отцу одолжить денег. И был совсем не такой шутник, не такой артист, каким его сейчас выставляли. О Франции и Америке не вспоминал, а поговорил тихонько с отцом и ушел. Потом приходил возвращать, долг, и опять никаких шуток Ваня от него не слышал. Тишкин пообедал вместе с ними, поблагодарил и распрощался.

Ваня разровнял палкой фиолетово-розовые уголья, поставил на жар чайник.

— Прибавь огоньку, — сказал ему отец.

Ваня подтянул к костру толстую бескорую лесину, направил ее одним концом в притухающий огонь. Пристроил поперек нее еще одно усохшее дерево, стараясь не задеть чайник. Пламя сразу охватило голые стволы, затрещало, выкинуло высокие хвосты искр.

— А что, паренек тоже в старателях ходит? — спросил зоотехник.

— Ваня? А как же. Ваня у нас сын артели, как когда-то сыны полка были. Правда, Ванюха? — сказал Хомяков.

— Нет он так, при мне, — объяснил отец — Пускай лето повольничает с нами. Всего два лета и вольничать осталось, потом в техникум готовиться.

— А в какой решил? — спросил Ваню зоотехник.

— Он у нас в геологи пойдет, правда, Ванюха? — ответил за Ваню Хомяков.

Ване не понравилось — один попусту спрашивает, другой отвечает за него. Взрослые люди называется!

— Не знаю. Куда пойду, туда и пойду, — грубовато ответил он, чтобы показать свою самостоятельность. Но он и в самом деле не знал, в какой пойдет техникум, — не думал еще об этом.

— Ты бы поспал, — сказал ему отец, — Беги поспи в бульдозере. На вот овчину, — взял он лежавший рядом полушубок.

— А чего я пойду, я и тут могу, — не согласился Ваня, и только потому, чтобы еще раз показать, что он не маленький и может поступать, как захочет.

— Спи тут, — не стал возражать отец.

Чтобы не сильно припекало, Ваня разбросил полушубок чуть в стороне от костра и лег, повернувшись спиной к огню. Спать ему не хотелось, хотя короткая ночь уже была на исходе и вверху понемногу начинало яснеть. Ветер перестал терзать макушки деревьев, и в просветах слабо шевелящихся веток виднелось сереющее небо.

Отец с Хомяковым примолкли: то ли самим захотелось спать, то ли выговорились. Ваня слышал, как на угольях зашипела вода — вскипел чайник. Отец спросил;

— Чифирок заделаем или попросту?

— Можно чифирок, — ответил зоотехник и сказал: — Выпьем по кружке и в дорогу. Светать начинает.

— А зачем идти? Скоро машина подойдет, Фомич вас до нашего стана подкинет. Все же километров двадцать подъедете.

И Хомяков поддержал:

— Обувка целей будет.

— Что ж, резонно, — согласился зоотехник, — Пожалуй, подожду машину.

Они стали пить чифир, громко отхлебывая из кружек. После солоноватой ухи Ваня тоже попил бы густого чаю, но не хотел подниматься — раз сказал, что будет спать, пусть думают, что он спит. А то и вправду по-детски получится: то лег, то встал. А встанешь — опять услышишь от них что-нибудь такое, что говорят детенышам.

Ваня вспомнил о забавной игре «в глаза», которой его давным-давно научил Сашка Васильев из их двора, прозванный за толстые щеки Булкой. Прищуривая по-разному глаза, можно было видеть всякие интересные вещи. Когда-то Ваня так натренировался в этой игре, что мог как угодно передвигать разные предметы, менять их цвет и вообще видеть какие угодно чудеса. Мог, например, отодвинуть в доме стену, да так, что отскакивала на километр, мог большой красный абажур сделать маленьким и зеленым, мог котенка Жулика превратить в здоровенного котища, мог высокого отца сделать лилипутиком. Весь секрет заключался в том, как прищуриваться.

Вспомнив об этом, Ваня сильно сплющил левый глаз, чуть поменьше правый и посмотрел на деревья. Он так увлекся своим занятием, что перестал слышать, о чем говорят у костра. Но, когда отец назвал его имя, Ваня расщурился и повернулся лицом к костру, думая, что его окликают. Но все сидели спинами к нему, и, похоже, отец вовсе не звал его, так как в это время он сказал:

— Теперь что, теперь не та Колыма стала. Ходи себе по тайге спокойно. Разве медведь попадется, так и тот, если сыт, то от тебя теку даст.

Хомяков не замедлил поддержать отца:

— У нас девчонка-маркшейдер есть, так она принципиально машиной пренебрегает, пешедралом по тайге носится. Да ещё, чертеня такое, ружьем брезгует. Я, — говорит, любого, кто нападет, своей треногой заколю. А помнишь, Петюня, когда мы приехали?

— Почему ж не помню? — ответил отец.

— Да, веселое время было, — усмехнулся, зоотехник. — Меня сюда в сорок восьмом направили, прямо из техникума. И сразу попал в переплет.

— Очистили? — догадался отец.

— Еще и как.

— Тогда тут всего хватало, особенно непорядка во всех смыслах, — убежденно сказал Хомяков. — А где вас, в порту или на трассе?

— Ну, это сложная история, — ответил зоотехник. — Я ведь, по сути, мальчишкой был, девятнадцать лет, ничего в житейских тонкостях не смыслил. Вот как ваш Ваня. Много ли он понимает?..

Слова зоотехника укололи Ваню: ну вот, и этот считает его козявкой. «Сам ты больно много понимаешь, — рассердился на зоотехника Ваня. — Шел бы, куда идешь, а то расселся и рассуждает!» Ваня ждал, что зоотехник пустится и дальше склонять-спрягать его, потому что в его тоне Ваня уловил знакомые нотки классной руководительницы, те самые нотки, которые прорезались у нее, когда она пускалась читать кому-нибудь длинную мораль.

52
{"b":"233974","o":1}