— Ого-го-го! — прокричал Костя, распираемый каким-то торжественным чувством и, привалясь плечом к столбу, прислушался, как хлестко раскатывается под луной его голос.

— Э-э-го-го-ой! — еще раз попробовал прокричать он.

Но луна вдруг оторвала его от столба, затолкала в спину и не прямо, а как-то кругами, кругами повела по улице. Что бы легче было дышать, Костя развязал шапку и расстегнул полушубок.

Внезапно он остановился посреди суженной снегом улочки, куда запихнула его луна вместо того, чтоб вести в порт, напряженно огляделся и озадаченно спросил:

— Что такое? Как прикажете понять такую чушь?..

Он тут же подобрался, точно спринтер перед стартом, громко крякнул, хмыкнул и, крадучись, будто боясь, что его приметят, свернул во двор какого-то деревянного домика, оттуда перешел в другой двор и, вихляво перешагивая через торчащие из-под крепкого снежного наста макушки штакетных изгородей, в несколько минут очутился перед аккуратным финским домиком брата и сестры Мягких.

Ошибки быть не могло, все окна темны, а ее окошко светится Интересная у нее школа получается!.. Стараясь не скрипеть валенками, Костя приблизился к залепленному инеем окну. Так и есть — говорок… Теперь смешок… Увидеть ни черта нельзя, но там, несомненно, двое…

Костю кинуло в жар, сердце тугими толчками ударило в грудь. Ах, Зинка, ах, притворщица!.. Два года он за ней ухаживает. Как это она ему говорит? А, вот как: «Пока школу не кончу и в заочный институт не поступлю, ни о какой любви и думать не хочу!» Не хочет, значит, думать, да?

В голове у Кости на время что-то заклинилось, но как только прояснилось, он бросился к крыльцу и грохнул ногой в дверь.

Зина долго не отзывалась. Потом, приоткрыв кухню, испуганно крикнула в сени:

— Кто там?

— Я… Саня дома?.. — мягко спросил Костя, решив, что в данной ситуации ему надо проявить большую хитрость.

— Костя? — еще пуще испугалась Зина и, запинаясь, сказала: — Ты зачем пришел?.. Саня в колхоз поехал… Иди домой!

— Открой… Я по делу, — с прежней мягкостью сказал Костя, отмечая про себя и ее испуг и нежелание впустить его.

— Сейчас… Лампу возьму.

Опять он долго не появлялась. Не выдержав, Костя предупредительно подергал за щеколду: мол, я здесь, не забывай! — Иду, — тотчас отозвалась Зина, и дверь открылась. Рука, в которой она держала лампу, подрагивала, тоненькие брови были испуганно вздернуты, а верхняя пуговка кофточки расстегнута. Все это Костя заметил в какую-то долю секунды. Но он не позволил себе сразу кинуться в дом искать соперника, а, стараясь ступать твердо, чтоб не выказать своего волнения, чинно направился к кухне. Потом резко обернулся, увидев, что Зина метнулась к выходу.

— Стой, ты куда?!

— Никуда, засов наброшу, — ответила она и в самом деле накинула на дверь засов.

«Вот теперь все в порядке», — удовлетворенно подумал Костя, входя за нею на кухню.

Хотя сердце его по-прежнему отмахивало гулкие удары и хотя двери в обе комнаты — в ее и Санькину — были подозрительно закрыты, Костя и тут проявил выдержку, решив сперва посмотреть, как его Зиночка поведет себя дальше. Понимая, что ему надо изображать полное неведение и пока не выдавать себя, он наигранно хохотнул и, продолжая похохатывать, сказал:

— Здрасьте, Зинаида Прокофьевна! Как живете-поживаете? Бегу в порт, а тут окошечко… Соображаю: значит, не в школе…

— Так ведь пурга будет. Я задачки решаю, — ответила Зина, подбрасывая в плиту уголь и не глядя на него.

— Задачки!.. Рыбкина? — шумно изумился Костя, считая, что именно таким тоном и нужно сейчас разговаривать, и даже всплеснул руками: — Из одной трубы выходит в час сорок ведер воды, из другой…

— Ты что, выпивший? — изумилась Зина, строго шевельнув шнурочками-бровями. Не в пример другим парням Костя выпивал крайне редко, и за это Зина его очень уважала.

— Допустим… А в чем дело? — с тем же возбужденным хохотком ответил Костя, сгребая с головы шапку и с любопытством оглядывай кухню, как бы решая, куда ему присесть.

— Я тебе уже раз говорила: выпивший не приходи! Терпеть не могу выпивших! — Зина совсем рассердилась и недовольно дернула острым плечиком — Иди домой, пурга будет!

— Ах, пурга-а!.. — постарался как можно естественней удивиться Костя, а про себя отметил, до чего же она искусно притворяется: лицо помрачнело, бровки-шнурочки насупила, а глаза чистые, непорочные, точь-в-точь, как у брата Саньки, когда он, не моргнув, пускается плести ахинею…

— Перестань паясничать! — отрезала Зина. — У тебя от спирта лицо распухло!

— Айн момент — сказал Костя и, качнувшись, шлепнулся на стул.

— Айн момент! — передразнила его Зина, по-детски смешно морща курносый носик, и уже не сердито, а со смешком сказала. — Опять у кого-то словечко подхватил? Неужели своих не хватает?

— Допустим… Разве нельзя? — Костя старался не сбиться с взятого тона и нарочито громко, чтобы было слышно в комнате, продолжал. — Ого, что я вижу?.. Вы уголька на недельку запасли. Наверно, до утра собирались Рыбкина решать?

— А если и до утра, тебе-то что? Терпеть не могу с пьяными разговаривать! — Зина строптиво передернула плечиками, подчеркивая свое пренебрежение, отвернулась от него, боком прижалась к теплой печке…

— Ладно, хватит!.. — Костя пошатнулся, недобро усмехнулся и поднялся. — С кем задачки решала? Где этот фрукт?..

— Что?! — Зина вздрогнула, и по лицу ее пошли свекольные пятна.

— Без паники! Я не Отелло, резать не буду! — спокойно сказал Костя. Он схватил со стола лампу, пнул ногой дверь в комнату и крикнул: — А ну, друг, выходи!..

— Ты с ума сошел! — ужаснулась Зина.

Костя вынырнул из одной комнаты и нырнул в другую. Опять выскочил с лампой на кухню. И вдруг, увидев прислоненную к стене лестницу на чердак, дико завопил:

— Ага, вот вы как устроились! Ловко же вы меня обставили!

— Уйди! Сейчас же вон!.. — крикнула Зина таким страшным голосом, что Костя поперхнулся словами, — Ненавижу тебя!

— Это я ненавижу, я!.. — Костя стукнул себя кулаком в грудь, но тут же вспомнил, что ревность — это предрассудок, недостойный мужчины. Не желая, чтобы коварная Зина заподозрила его в ревности, он схватил шапку, выскочил в сени и, несмотря на темноту, ловко скинул с дверей засов.

— Костя, вернись! — крикнула Зина. — Ведь пурга.

— Не-на-ви-жу-у! — прокричал издалека Костя, потому что в самом деле уже ненавидел лукавую Зину.

Он хотел посидеть на сугробе, отдышаться и спокойно обдумать случившееся, но вспомнил, что ему надо идти в порт. И, едва вспомнил, как луна тут же ухватила его за шиворот, подняла с сугроба и закрутила по дворам, вокруг домов и сараев, которые внезапно снова стали скакать и приплясывать… И опять почему-то кругами он стал приближаться к дому ненавистной Зинки. Костя даже сплюнул от злости, узнав издали ее дом, и собрался повернуть назад, но вдруг заметил нечто такое, от чего снова почувствовал жар: с чердака ее дома спускался по лестнице он. Костя видел его спину. Он был в шапке, в полушубке и в валенках.

«Стой, собака! Попался?..» — хотел было крикнуть Костя, но вместо этого присел за сугроб, поскольку его соперник уже спрыгнул на снег и зачем-то задергал обеими руками лестницу, то ли силясь убрать ее, то ли пробуя, прочно ли она приставлена к крыше.

«Кто такой?.. Да кто же это?..» — мучительно соображал он, наблюдая из своей засады. Как топчется возле лестницы плотная фигура. Костя предчувствовал, что сейчас произойдет что-то небывалое: может, фигура опять вернется в дом, постучав с крыльца, может, сама подлая Зинка выбежит к нему? Но вдруг случилось непредвиденное: фигура сорвалась с места и через дворы, по сугробам припустилась на соседнюю улицу.

«Вот вы как? Конспирацию устраиваете? — Костя, раздираемый вновь нахлынувшей на него ревностью, разозлился. — Нет, шутишь!..»

Костя бросился сразу за ним. Убегавший услышал скрип снега позади, оглянулся, потом остановился, повертел по сторонам оттопыренными ушами шапки и не заметив успевшего притулиться к сараю Костю, пошел дальше, но очень осторожно и часто оглядываясь…