Стволы деревьев, ветки, кусты, овраги и пни промельк­нули, казалось, с одним глотком воздуха. Воздуха, кото­рого почему-то стало не хватать. Но остановился Чеслав не от его недостачи в груди, а от того, что внезапно узре­ли его глаза. Среди деревьев лежала недвижимая Желань, а к ее распростертому телу, жадно вдыхая воздух, тяну­лась морда медведя...

Чеславу, конечно же, не раз доводилось встречаться с косолапым в лесу, а то и охотиться на него. Но в тех встречах они либо расходились со зверем мирно, либо за­бивали его ватагой. Сейчас же разойтись им вряд ли удаст­ся, а помощи Чеславу ожидать было неоткуда. Разве что от ножа, который всегда был с ним, да от толстой сучко­ватой палки, которую подобрал тут же.

Молодой охотник стоял с подветренной стороны, а пото­му медведь, занятый своей жертвой, не сразу учуял его при­сутствие. Жадно сопя, он обнюхивал лежащую добычу, со­средоточив на ней все свое внимание. Когтистая лапа как раз собиралась перевернуть тело несчастной девушки, ког­да Чеслав яростно закричал, привлекая его внимание.

Бурая морда вмиг повернулась, вонзив в него маленькие злобные глазки. Юноша чувствовал, как от напряжения и осознания опасности на лбу и спине выступил холодный пот, как он быстрыми каплями побежал вниз. Разум же приказывал ему не паниковать и действовать неспешно, но решительно, чтобы зверь ни в коем случае не почувство­вал его слабости и уж тем более — запаха страха.

— Даждьбог, батюшка-защитник, и другие Великие, по­могите, не дайте сгинуть! И ты, дух лесной, рассуди! Ведь за правое дело стою: зверю за девку помститься хочу, — шептал пересохшими губами парень, касаясь оберега на шее и не отводя глаз от грозного противника.

Медведь тоже не спешил двигаться в его сторону, явно стараясь понять, что за наглое двуногое существо не по­боялось бросить ему вызов.

Пытаясь отвлечь медведя от Желани, Чеслав еще раз грозно вскрикнул и для пущей убедительности стукнул палицей по стволу дерева. Только после этого зверь по­шевелился, но вместо того чтобы двинуться в сторону че­ловека, фыркая, встал на задние лапы и, топчась на месте, зарычал, пытаясь, похоже, таким образом испугать дерз­кого и отстоять свою добычу.

Видя, что медведь не отходит от распростертого тела, Чеслав, крича и размахивая палкой и ножом, сделал не­сколько шагов в сторону бурого хищника. Это момен­тально возымело действие. Прекратив топтаться на месте, зверь снова опустился на четыре лапы, шерсть на его за­гривке вздыбилась, и он, оскалившись, изготовился к ата­ке. Но это ничуть не испугало парня, наоборот: Чеслав почувствовал, как в нем начинает закипать ярость и про­сыпаться дух, перешедший в него когда-то от повержен­ного волка. В это он сейчас и сам свято верил, ощущая, как волосы на голове и теле встали дыбом, мышцы напряг­лись до предела и стали тверже камня, а в голове забилась одна мысль-желание: убить! И он, издав зычный волчий рык битвы, бросился навстречу дикому зверю.

Медведь от такого дерзкого поведения двуногого на какое-то мгновение озадаченно застыл, изготовившись к на­падению, но в следующий момент, ужаленный злостью, уже рванулся в сторону вызвавшего его на бой. В несколько прыжков они достигли друг друга. Чеслав и заметить не успел, как мощная, оперенная невтягиваемыми когтями ла­па сбила его с ног, и он оказался под медведем. Как опытный охотник, он знал, что у косолапого наиболее страшны даже не его огромные когти, а жаждущая крови пасть. Зверь по­старается рвать его зубами, кусать за лицо, а то и лишить скальпа, сорвав кожу с головы и натянув ее на глаза, чтобы лишить дееспособности. Поэтому как только он уловил над собой оскаленную пасть, то тут же сунул туда захваченную именно для этого палку. Медвежья челюсть с огромной си­лой сомкнулась, стараясь сокрушить деревянное орудие, но, на счастье парня, его палица оказалась достаточно крепкой, чтобы зубы зверя не переломили ее с первого за­хода. А довольно острые сучки, ранив пасть, явно не при­шлись бурому хищнику по вкусу. От внезапной боли он отстранился, пытаясь избавиться от воткнутой в пасть палки, и заревел. Чеслав незамедлительно воспользовался слабостью противника, чтобы еще глубже протолкнуть свое оружие, отчего медвежий рев перешел в хрип.

Лишенный возможности рвать зубами, еще более рас­паленный болью, зверь стал яростно орудовать когтис­тыми лапами, стараясь порвать и втоптать людского вы­кормыша в землю. Чеслав сопротивлялся изо всех сил, изворачиваясь и прикрывая руками голову. Охваченный злостью и диким желанием победить, он не слышал зву­ков рвущейся одежды, не чувствовал нанесенных когтя­ми ран и сочащейся крови, не ощущал и не слышал, каза­лось, ничего, сам превратившись в сплошное оружие. Но при этом, что удивительно, он никак не утратил холодно­го расчета. Сопротивляясь зверю, он ждал, выбирал мо­мент, чтобы нанести главный удар. В какой-то миг он да­же ослабил пыл борьбы, продолжая сопротивление лишь затем, чтобы не быть убитым. И зверь, тут же почувство­вав, что его противник слабеет, умерил ярость своих лап. Как раз этого только и ждал Чеслав. До того нанеся косо­лапому лишь несколько несмертельных ран ножом, те­перь он мог воспользоваться им для решающего удара.

Удерживая одной рукой палку в пасти зверя, Чеслав быстро продвинул вторую, с ножом, к медвежьему брюху. Ощутив, что лезвие коснулось нижней, наименее защи­щенной его части, Чеслав, оперев рукоять клинка о свой живот, резко выгнулся и сколько было сил подался впе­ред, помогая себе ногами и всем телом. С дикой радостью, сравнимой разве что с любовным удовлетворением, он почувствовал, как разящее жало, с силой пробив шкуру, вошло в звериное нутро, и с волчьим рыком победителя рванул клинок вдоль брюха, всем своим телом ощущая, как железо рвет медвежью плоть и внутренности...

В его взбудораженном сознании яркими вспышками Перуновых молний отчего-то стали возникать видения того, как кто-то, азартно и яростно загоняя, настигает зверье лесное и ловко разит его. Сперва в парне шевель­нулась мысль, что это воспоминания о его многократных охотничьих победах. Но тут же он понял, что это не так. Да, это были видения охотника, но не его. Потому как, на­стигнув жертву, он расправлялся с ней, разрывая с на­слаждением зубами... И тогда юноша догадался, а скорее почувствовал, что это видения того, убитого волка, дух которого обрел он, Чеслав. И среди той достойной добы­чи было немало зверья: были там и крупные олени, и лесные великаны лоси и зубры... Был там даже человек, за­грызенный стаей зимней ночью, но медведя не было.

Явь навалилась на него всей тяжестью поверженной туши медведя. Так вот почему ему так трудно дышать... И только с осознанием этого Чеслав ощутил резкий запах лежащего на нем зверя, смешанный с запахом крови. Вот только чьей — звериной или своей? А вслед за этими за­пахами пришло и ощущение боли.

С большим трудом Чеслав выбрался из-под туши убито­го медведя и отполз в сторону. Встать сразу сил не хватило, так измотал его зверь. Он поднес руку к лицу, чтобы стереть пот, застилавший глаза, и только сейчас заметил, что она по­крыта запекшейся кровью. Да и все тело было залито тем­ной вязкой жидкостью, а сорочка и штаны изодраны в кло­чья так, что и не понять, одет он или голый. Но зато живой...

Бросив взгляд на косолапого, еще совсем недавно грозно­го противника, Чеслав отметил, что медведь был не мате­рый, молодой, лет трех-четырех, и, наверное, это обстоятель­ство, несмотря на всю мощь зверя, дало ему возможность выйти из этой схватки победителем. Странно только, что бурый увалень напал на человека. Ведь это не медведица, охраняющая своих чад, — та могла бы запросто... И не ша­тун, разбуженный среди зимы... С чего бы ему нападать, когда пропитания полон лес? И тут его ухо уловило шорох и слабый треск возле кустов, что раскинулись в полулете стрелы. Приподнявшись на локте, Чеслав разглядел мельк­нувшую в зарослях бурую шерсть.

«Похоже, медведица скрылась, — предположил он. И тут же возникла внезапная догадка: — Сейчас же у косолапых гон любовный заканчивается... Видать, помешала запозда­лой медвежьей свадьбе Желань, вот и поплатилась».