И глава городища принялся прилежно приглаживать свою проплешину.

«Не гонит, а мягко выпроваживает — ловчее и не при­думаешь! Чем не кошачья лапа: за мягким ой какие острые когти прячутся!» — подумал Чеслав, а вслух сообщил:

— Засиживаться мы и не собирались.

— Да, гостите, гостите, я ведь только... — тут же загор­ланил Хрум.

Но Чеслав, будто не слыша, продолжил:

— У самих дел невпроворот. — И, чуть подумав, доба­вил: — Завтра, может, и выступим. — А после, словно все взвесив, сказал: — А там, как Великим будет угодно...

Против такого Хруму нечего было сказать, Великим все подвластно.

— Ага, ага...

Он стал топтаться на месте и, как показалось Чеславу, шнырять глазами по сторонам, пытаясь высмотреть за кустами и деревьями, далеко ли ушли девки.

А собирательниц грибов и правда не было ни видно, ни слышно. И это, кажется, вполне удовлетворило хитро­го мужа.

— Ну, раз решили, так решили, ваше дело, — добродуш­но улыбнулся Чеславу глава селения. — А я побреду домой. Тоже ведь за хозяйством общинным глаз да глаз нужен. — И еще немного потоптавшись и, похоже, окончательно удостоверившись в отсутствии девок поблизости, реши­тельно добавил: — Пойду.

И только после этого, резво развернувшись, заспешил в сторону городища.

— А зачем искал-то нас? — крикнул Чеслав ему вслед.

Хрум, остановившись, стал чесать плешь.

— Зачем? Да вот хотел места наши показать и охоту с вами затеять. Потешить, значит... Но места вы и так оглядели. А раз в обратный путь нацелились, так какая уж тут охота? — развел руками и, повернувшись, удалил­ся почтенный муж.

Чеслав уже повернулся, чтобы идти к поляне, где оста­вил друга, как совсем рядом зашелестели кусты и появил­ся Кудряш. Очевидно, заметив маячившего вдалеке Хру­ма, он с ходу напустился на товарища:

— Я думал, ты с Желанью сверчком заливаешься да нужное нам выведываешь, вот и не спешил прерывать, а ты, оказывается, с Хрумом язык околачиваешь! — И тут же искренне удивился: — И откуда он тут взялся?

— С грибами вырос, — буркнул недовольный сорвав­шимся с девушкой разговором Чеслав. — По следу наше­му прибежал. Как почуял, что за дочкой его охотимся.

— Вот это нюхальник у мужика! Он мне ой как не по­нравился, еще когда за ворота нас не пускал да куражил­ся над нами. А потом... пчелы! Ведь из-за него меня ис­кусали едва не до смерти!

Чеслав, не обращая внимания на рассуждения друга, медленно двинулся в сторону селения. Кудряш же, про­должая развивать свою мысль, поплелся за ним, сперва отставая, а затем все больше распаляясь и даже начиная забегать вперед и размахивать руками, выражая таким образом свое возмущение. Они шли довольно долго, ког­да Чеслав вдруг остановился и задумчиво сказал:

— Придется тебе, Кудряша, нынче животом тяжко ма­яться.

На лице Кудряша появилось недоумение, смешанное с неподдельным испугом.

— С чего бы это?

Чеслав же, словно и не заметив, какое впечатление про­извело его предложение, сосредоточенно продолжил:

— И чем тяжче, тем лучше. Так, чтобы всему городищу про то известно стало.

— Это зачем же так маяться? — невольно подтянул штаны Кудряш.

— Затем, что нам во что бы то ни стало в городище за­держаться надобно, а нас ласково, но очень настойчиво выпроваживают, — объяснил Чеслав.

Уже к вечеру в селении не было, наверное, ни одной души, которая бы не знала о том, что у пришлого гостя в брюхе кикиморы болотные хороводят, а часом и резво отплясывают со всех своих костлявых ног. Народ воспринимал эту новость по-разному: кто сочувственно качал головой, а кто и усмехался украдкой, судача о том, что парень, скорее все­го, был слишком прожорлив в гостях, вот теперь и мается. Но, в общем, все решили, что это дело житейское.

Больше всех эта оказия озаботила жену Тура, посколь­ку женщина подумала, что это ее стряпня могла нанести такой урон брюху Кудряша. Но Чеслав поспешил успоко­ить приютившую их хозяйку:

— Скорее всего, гриб какой-нибудь поганый сжевал в лесу, дурило, да не сознается.

А поскольку больше ни у кого из семейства живот не при­хватило, то женщина перестала волноваться понапрасну и, призвав дочку в помощницы, принялась готовить целебные узвары, чтобы облегчить участь несчастного Кудряша.

Сам же виновник беспокойства лежал на сене, часто тяжко вздыхал и охал, да так, чтобы звуки страдания раз­носились как можно дальше по округе и не оставляли ни у кого сомнений по поводу его хвори. А для пущей досто­верности время от времени он срывался со своего мягко­го ложа и опрометью несся прочь, подальше от глаз люд­ских, но через какое-то время медленно возвращался и снова валился, изможденный, на сухую траву сеновала.

— И сколько мне так маяться? — яростно шептал он при каждом появлении Чеслава. — Меня уже от их отва­ров да снадобий мутит, наизнанку выворачивает! Вели­кие свидетели, что так и впрямь захворать немудрено. А мальцы местные? Они после покусов пчелиных мне проходу не давали, зубоскалили да дразнили, а теперь со­всем хохоталками обложили. И ведь покарать наглецов никак не могу, догнать да уши отодрать — совсем хворый вроде как. Хорошо хоть Тур отгоняет злыденят.

Чеслав как мог успокаивал расстроенного друга:

— Да что тебе их зубоскальство неразумное? Пустое. Главное, Кудряша, что Хрум теперь знает, что никак мы не можем выступить из их селения.

Кудряш, конечно же, понимал нужность своей вынуж­денной хвори, но страдать от уязвленного самолюбия все равно не переставал:

— Посмешищем всеобщим стал! Мужик с нежным брюхом!

Чеслав на эти горькие стенания лишь ободряюще хло­пал друга по плечу и шел бродить по селению.

Молодой охотник чувствовал, что скрытность соседей каким-то образом связана с тем, про что они с Кудряшом желают прознать и ради чего явились сюда. Ведь неспро­ста их так ловко из городища выпроводить пытались. Не­спроста и Хрум оберегает дочку от встречи с ними. Зна­чит, есть что-то такое, о чем глава рода здешнего не хочет, чтобы прознали пришлые гости. И связано это каким-то образом с чужеземцами.

Не добившись ничего от встречи с Желанью в лесу, мо­лодой охотник решил, что надо выждать и приглядеться попристальнее к Хрумовым родичам да соплеменникам. Да и что ему оставалось? Так обычно мальцов и отроков учат наблюдать за повадками зверья в лесу, знать и разга­дывать все их секреты и увертки, чтобы потом на охоте иметь достойную добычу.

Чеслав бродил по селению, вроде бы маясь от вынуж­денного бездействия, а на самом деле внимательно наблю­дая за его жителями и особенно за жилищем главы Хру­ма. Но пока что ничего, что могло бы дать ответы на его вопросы, обнаружить так и не смог. До самых ночных све­тил Желань так и не покинула пределов дома.

Вернувшись уже в темноте к месту ночлега, Чеслав, пре­жде чем заснуть, со слабой надеждой спросил Кудряша:

— А может, Умила еще чего-нибудь поведает о секре­тах подружки?

Кудряш нервно заворочался на сене и с безнадегой в го­лосе проворчал:

— Куда там! После встречи в лесу Желань и с ней гово­рить не хочет. А Умила теперь и на нас сердита как на ви­новников их разлада. Сказала: знать ничего не знает. При­дет, сунет горшок с отваром, взглядом обожжет до нутра и прочь убегает.

Весь следующий день Чеслав провел в наблюдении за жи­лищем Хрума. А чтобы это было не так заметно, вызвал­ся помогать местному деду плести корзины-ловушки для рыбной ловли. Сидели они поодаль от дома, в тени раз­весистой липы, за стволом которой и схоронился Чеслав от глаз лукавого главы городища. А сам частенько косил­ся, не появится ли на пороге хаты скрытница Желань. Из жилища часто выходили, а после возвращались туда хрумовы домочадцы, сам Хрум ушел куда-то с одним из сы­новей, очевидно, в хозяйских хлопотах, но та, из-за кото­рой молодой охотник теперь плел корзины, не появлялась.

Зато дед, которому парень вызвался помогать, был рад- радешенек такой неожиданной компании, поскольку на­шел в лице Чеслава не только прилежного помощника, но и терпеливого слушателя неисчислимых баек да случаев из своей довольно продолжительной жизни. Самого же старика расспрашивать о чем-либо было делом практи­чески бесполезным, так как был он сильно туг на оба уха. И каждый задаваемый вопрос приходилось повторять ему по несколько раз кряду, крича при этом в самое ухо.