Он посмотрел на своего необычного посетителя, но каким-то отсутствующим, остекленелым взглядом. За высоким лбом, незаметно переходящим в лысину, что-то быстро-быстро, почти молниеносно прокручивалось. Он еще повторил несколько раз про себя (так мы повторяем слова поздравления или найденное решение задачи), кивнул и объявил голосом человека, готового капитулировать:

— Ну что ж. Если вы считаете, что это будет такое эпохальное событие...

— Как минимум эпохальное! И навеки связанное с нашими именами! С вашим и моим! — Поколебавшись, ученый муж лаконически добавил: — Ваше фото будет во всех газетах.

Это прозвучало не слишком уверенно, так как доктор не разбирался в прорабах и не имел ясного представления, любят ли они появляться в газетах; кроме того, он отлично знал, что фотография Штетины в любом случае ни в одной газете не появится. Но старший прораб отреагировал с удивительно живым, прямо-таки страстным интересом:

— Это вы точно?

— Точно! Честное слово!

«Так вот, значит, где путь, тропиночка»,— подумал доктор Гомолка. Он был ошеломлен.

И тут старший прораб Штетина с энтузиазмом предложил:

— Тогда обмоем это дело.

То, что эта идея не пришла прорабу в голову раньше, скорее всего объясняется одеждой и внешним видом ученого мужа. Или тем обстоятельством, что еще совсем недавно подвыпивший Гомолка в темноте свалился в котлован?.. Так или иначе, обмыть дело — на его родине это был древний и испытанный метод, оправдывавший себя в критических ситуациях с субпоставщиками, с бригадирами и с представителями властей. Этот метод способствовал сложным тактическим рокировкам, помогал развязывать гордиевы узлы, ускорял течение заседаний. Почему об этой отмычке в тринадцатую комнату любых строек Штетина вспомнил так поздно? Ну, может, потому, что случай был такой удивительный; за двадцать пять лет его строительной практики такое с ним случалось впервые.

Правда, он не был уверен, согласится ли ученый муж вступить на этот путь, и быстрое согласие доктора Гомолки очень его обрадовало. То ли археолог не прочь был продолжить вчерашний ряд рюмашек, то ли преодолел себя, чтобы любой ценой задобрить прораба,— это вскоре должно было выясниться. И выяснилось.

Штетина поспешил к шкафчику с аптечкой и извлек оттуда бутылку коньяку (четыре звездочки!), предназначенную для самых высоких гостей. Обычно ею распоряжался только главный инженер Бутора, но было уже больше шести часов, и прораб в интересах общества — цитируем его заявление, сделанное впоследствии,— временно присвоил себе право распоряжаться бутылкой рад» такого необычного случая.

— Пожалуйста,— обратился он к ученому и налил ему золотистый напиток в мутную баночку из-под горчицы,— расскажите мне еще разок, как, собственно, обстояли дела с этим — палеолитом?

И доктор Гомолка рассказал ему об этом.

Затем он высказал свою личную теорию о погребальных урнах. Цитировал Томсона. Полемизировал с Хьюмэном. Доказывал существование родового строя у homo sapiens fossilis, гениальность, с которой тот охотился на мамонтов («этих огромных млекопитающих», как он осторожно выразился) и создавал модернистские скульптуры. Он очертил маршрут массового переселения на север в конце ледникового периода и демонстрировал прогрессивный способ охоты с луком. Он высказал сомнение в унетицкой культуре. Сотнями тысяч лет он оперировал с такой же легкостью, как Штетина — плановыми кварталами.

Прораб внимательно слушал, время от времени прерывая рассказчика вопросами, свидетельствующими об искреннем интересе, о жажде познания. И между делом наливал. Как ни странно, достаточно было пяти рюмок. Уже после второй рюмки ученый обращался к прорабу со словами «достойное собрание». По-видимому, доктор Гомолка продолжал свое выступление, состоявшееся вчера вечером.

В общем, Штетина уложил его на свою походную постель, которую опять разложил для такого дела, и укрыл его казенным одеялом до подбородка. Покрытые грязью черные туфли торчали из-под одеяла с одного конца, встрепанная голова — с другого. Затем старший прораб вышел на стройплощадку и, отойдя на безопасное расстояние от канцелярии, проорал своему помощнику, который спешил к нему от заработавшей бетономешалки:

— Двадцать мужиков на Ф-1, этот новый экскаватор на Ф-2, тут же вычистить за ним котлован, а после обеда забетонировать, чтобы и следа не осталось! Мишо, не задавай вопросов и гони!

Сегодня объект VII/13/Б высится во всей своей красе и мощи, служит родине и прославляет высокий уровень нашей техники и строительского искусства.

Никто и никогда не узнает, покоятся под ним шестьсот тысячелетий нашей предыстории, доисторической культуры в образцовой стратификации или нет, было ли здесь совершено преступление против культуры человечества или же поднапившийся выдающийся археолог доктор Гомолка просто фантазировал здесь после разудалой гулянки.

В конце концов, недавно он получил очередное ученое звание за блестящую работу о раскопках в области Limes Romana, с особым акцентом на поселениях Виндонисса, Карнунтум и Аквинкум. Чтобы собрать богатый материал, ему достаточно было вернуться всего лишь на две тысячи лет назад. И разок-другой съездить в Братиславу.

Я изобрел перпетуум-мобиле. Небольшое, я бы сказал, скромное. Зато наше. К тому же работало оно — радость поглядеть. Действующее перпетуум-мобиле — очаровательная штука. Зрелище для богов. И вообще для специалистов.

Вряд ли вы можете представить себе, что это за ощущение — изобрести перпетуум-мобиле. Довожу до вашего сведения, что это довольно странное чувство.

Не знаю, как вы, а меня всю жизнь учили, что изобрести перпетуум-мобиле невозможно. На этот счет имелось множество доказательств. А еще это противоречит разным законам, закону сохранения энергии и вообще. Ничего такого противозаконного я обычно не делаю, но перпетуум-мобиле я изобрел. Хотя все, кого я знаю, твердили, что это ерунда. Правда, всех людей я не знаю. Все как-то некогда было.

Но допустим, что это дело вполне возможное, допустим, перпетуум-мобиле только того и ждало, чтобы его наконец-то кто-нибудь изобрел; все равно мне кажется не очень логичным, что этим «кто-нибудь» оказался не какой-нибудь там ученый физик, член-корреспондент, а именно я; мне ведь по физике всю жизнь ставили одни тройки, и то из сострадания. А один раз у меня даже переэкзаменовка была.

Кроме того, заверяю вас, честное слово даю, что поначалу мне и в голову не приходило изобретать перпетуум-мобиле; просто я нашел на чердаке старый некомплектный конструктор с колесиками, рычажками, передачами, шариками и желобками, от нечего делать стал с ним возиться, что-то там собрал, и вдруг, ни с того ни с сего (но скорее всего — с того) оно заработало.

Пошло. Правда, не так уж само по себе. Сначала мне все-таки пришлось его подтолкнуть. Но только для начала. В большинстве дел человек должен сначала подтолкнуть их, чтобы они пошли.

«О'кей,— сказал я себе (каждый раз, когда у меня что-то получается, я говорю себе «о'кей», хотя вообще-то иностранными словами я пользуюсь редко),— отличная получается игрушка для молодежи с техническими склонностями в эпоху научно-технической революции. Крутится уже пять минут, и любой первоклашка сможет собрать его по чертежу». Но оно крутилось и крутилось себе дальше.

Когда оно пошло на третий час работы, я обеспокоился не на шутку.

Я стал нервно рыться в специальной литературе и выяснил, что скорее всего случилось какое-то удивительное, редкостное, совершенно уникальное случайное взаимодействие сил, масс, ускорения, трения или чего-то там еще. Возникла, прочел я, редкостная констелляция инерции и тому подобного. Хотя не знаю, что бы могло быть подобно инерции.

Только не впадать в панику, утешал я себя, оно обязательно остановится. Перпетуум-мобиле никак не может существовать, на то есть литература, академики. Да и наш классный руководитель когда-то говорил о том же. Правда, не слишком уверенно.