Я понял свою ошибку и погрузился в многозначительное молчание: на собраниях вёл себя наблюдателем, который про себя все расценивает иронически и стоит выше этого. Меня вызвали и заявили напрямик:
— Ты последнее время какой-то пассивный, серьёзные вопросы в одно ухо впускаешь, в другое выпускаешь, игнорируешь злободневные проблемы, отрываешься от коллектива и вообще не проявляешь себя. Если не изменишься, мы вынуждены будем сделать выводы.
Я отрёкся от своего знакомого и поклялся до конца жизни не встречаться с ним. Через два часа я случайно очутился рядом с ним в кино. Он очень сердечно приветствовал меня и сообщил, что стал заместителем начальника сектора.
— Наконец-то поняли, — гордо сказал он, — что энергичная и своеобразная личность. На каждом собрании, как только начинаются прения, я встаю и громко, жёстко, принципиально и беспощадно критикую. На меня невозможно повлиять, меня нельзя подкупить. Если я вижу ошибку, то бью невзирая на лица, собственного брата не пожалею. Критика — движущая сила общества, и тому, кто владеет искусством критики, принадлежит будущее. Одно из двух — или с широким размахом, или никак! Если хочешь чего-нибудь добиться — это единственный путь!
На ближайшем собрании я попросил слова первым. Выступил воинственно, с широким размахом, порицал опоздания, семейственность, бюрократизм, грубость по отношению к посетителям, снисходительность к недостаткам, лень, беспорядок, алкоголизм, устаревшие методы, безграмотность, нарушение правил гигиены, глупость, злобу, беспринципность и критиковал одного за другим всех присутствовавших. Через неделю меня перевели на периферию.
Я написал знакомому яростное письмо. Он ответил мне через месяц — был, мол, занят, так как в качестве начальника сектора сейчас завален работой.
«Уясни себе, — писал он, — что критиковать надо, но обдуманно. Особенно нужно знать — кого и когда. Рекомендуется уделять повышенное внимание подчинённым, вышестоящих критиковать тоже, но положительно, а отрицательно только в пределах их собственной самокритики. В исключительных случаях с ними следует заранее договариваться. А самое главное, слова нужно просить в конце собрания, когда все уже выступили; нужно высказывать исключительно такие суждения, по которым большинство предыдущих ораторов уже достигло соглашения; эти суждения нужно углублять, в случае необходимости расширять и обогащать примерами из практики. Собственные выводы надо делать, конечно, с широким размахом, но осторожно и с чувством меры. Тогда человека полюбят и всесторонне оценят. Кстати, кажется, я буду заместителем начальника учреждения, говорят, что он уже высказался в этом смысле».
Я порвал со своим знакомым всякие отношения: неудобно беспокоить такое высокое лицо.
А сам стал вести будничную жизнь без широкого размаха. Выполнял свои обязанности, учился, занимался спортом, ходил на собрания, как полагается; если меня что-нибудь интересовало, просил слова, если нет — молчал; если мне что-нибудь казалось плохим, я это критиковал, если мне что-нибудь нравилось — я это поддерживал. И так, без широкого размаха, прошло три года.
Недавно я снова встретил в трамвае своего знакомого. Я вежливо поздоровался с ним и хотел уступить ему место.
— Сиди, сиди, — сказал он, — я насиделся достаточно, два года, — между прочим, меня только что выпустили. — Заметив моё удивление, он махнул рукой: — Не ценят теперь широкого размаха. Требуют, чтобы человек отчитывался в каждой жалкой тысчонке…. А если встречают человека с широким размахом, дружно стараются утопить его… А ты что поделываешь?
Я признался, что меня недавно назначили начальником учреждения.
— Ну вот! — раздражённо сказал он. — Любое ничтожество может стать начальником учреждения, а человека крупного масштаба душат, не дав ему развернуться.
Он недовольно посмотрел на меня и вышел на ближайшей остановке, словно отказываясь находиться со мной в одном трамвае.
Перевод Р. Разумовой.
Точные зарисовки
Широкая кампания
Товарищ уполномоченный министра был сегодня в хорошем настроении.
Он с интересом выслушал отчёт директора Пуца, удовлетворённо кивал и время от времени улыбался: дела идут исправно, и на этом участке всё так, как должно быть. На прощанье товарищ уполномоченный министра сердечно пожал руку директору Пуцу и, будучи в хорошем настроении, похлопал его по плечу.
— Да, чуть не забыл! — сказал он вдруг. — В последнее время я слышу о твоей фабрике какие-то странные вещи…
Брови директора Пуца взлетели вверх и почти исчезли в густых кудрях, молодецки свисавших на лоб. Его благодушное, доброе, услужливое лицо выражало в эту минуту безграничное изумление. Странные вещи?! На его заводе? На его заводе, который выполняет все планы, начиная от производственного и кончая сбором утиля и посещением читального зала!
— Ходят слухи, — улыбнулся товарищ уполномоченный министра — на этот раз, пожалуй, немного холоднее, — что у вас не все трезвенники…
Удивление на благодушном лице Пуца сменилось выражением гнева: глаза сузились, губы плотно сжались, брови подскочили намного выше нормальной линии, дыхание стало свистящим, и кровь побежала быстрее, подгоняемая мощными толчками взволнованного сердца. Не могло быть никаких сомнений в его искренности.
— Знаю, — тихо и сокрушённо проговорил через минуту директор Пуц, — увы, я об этом знаю. Признаться, пьянство растёт, разливается, как наводнение, точит завод, как древесный червь, разлагает мораль, позорит имя завода… — Он поднял голову, как бы решительно подставляя открытое лицо навстречу урагану, и твёрдо произнёс: — Но мы примем меры, мы будем с этим бороться. Уже с сегодняшнего дня — ни капли алкоголя!
— Не сходи с ума, товарищ Пуц, — остановил его уполномоченный министра, — этого я не имел в виду. Ты руководишь заводом, а не похоронным бюро. Пусть люди веселятся, если есть причина. Но бывают случаи, — ну, ты о них знаешь. Это только так, между прочим.
Директор Пуц неподвижно смотрел в одну точку: может быть, он видел внутренним оком, как за красивым фасад ом нового завода его сотрудники починают столитровую бочку святоюрского вина, может быть, он слышал внутренним слухом, как в лаборатории хлопают пробки шампанского и как пенистый поток, ревя, уносит почётное знамя министерства… Не подлежит сомнению, однако, что директор Пуц повернулся к товарищу уполномоченному с непреклонным, воодушевлённым видом, как на присяге, мужественно посмотрел ему в глаза и произнёс:
— Я знаю, товарищ уполномоченный министра, что это моя обязанность. И я это сделаю! Положитесь на меня, я это сделаю. Я разверну широкую кампанию.
И с этим обещанием он ушёл.
Несомненно директор Пуц — всеми уважаемый и преуспевающий директор, он живёт упорядоченной семейной жизнью и состоит во многих комиссиях, союзах и президиумах. Его считают деятельным, способным специалистом, идущим в ногу с эпохой, незаменимым человеком среди руководящих кадров завода. О нём говорят с уверенностью:
— Пуц это устроит.
Директор Пуц — это человек, который устроит всё: пожарный шланг, ясли, пенициллин, автобус, лекцию академика, поездку к морю, соревнование рыболовов, боевое настроение в цехах, жизнерадостную атмосферу, культурный подъём, смотр народных талантов и супружеское счастье. Кое-кто утверждает, что он надёжно и с гарантией может ускорить наступление рождества, устроить хорошую погоду, а по личному заказу — и безболезненные роды в заводской больнице.
К делу, которое предстояло устроить, директор Пуц приступал трояким образом. Если его просили о чем-нибудь сотрудники, или — как когда-то говорилось — подчинённые, — он благосклонно отвечал: «Что ж, голубчики, посмотрим, что тут можно предпринять». Если он получал приказ сверху, то возглашал голосом полководца: «Развернём широкую кампанию!» Кроме того, его иногда посещало и собственное вдохновенье, тогда он призывал: «Энергично пойдём вперёд по широкой дороге личной инициативы!»