В старые времена, говорят, выдумали такое словечко: «предупредительный». Люди представляли себе улыбающегося человека в сверкающих лакированных штиблетах, который что-то продаёт или где-то посредничает, умеет мгновенно и с явным наслаждением удовлетворить и продавца и покупателя; он весь внимание, стоит, слегка наклонившись, потирает розовые ладони, как будто только что вымыл руки, и проверяет, сухие ли они, и тихим, скромным голосом всё устраивает: «Букет орхидей? Сию минуту! Яхту? Пожалуйста! Последняя модель. Позвольте, я запишу ваш адрес…»

Директор Пуц был «предупредительным» на новом, высшем уровне.

Пуц выскочил из «татраплана»[10], взбежал по лестнице, энергичной походкой вошёл в канцелярию и сразу же приказал секретарше немедленно вызвать на совещание руководящих работников завода, достать всех хоть из-под земли.

Секретарше даже не пришлось рыть землю, и через минуту, кроме заместителя директора товарища Курины, в кабинете Пуца сидели все руководящие работники, вооружённые докладами, ведомостями и статистическими выкладками, серьёзные, сосредоточенные и, как они предполагали, готовые ко всему.

— Друзья мои! — начал директор Пуц так, словно объявлял в парламенте о всеобщей мобилизации. — Я прямо от уполномоченного министра. Дела принихмают исключительно серьёзный оборот. Если хотите, я вам процитирую слова товарища уполномоченного министра. Мне даны соответствующие указания, и я выполню их без колебаний, с полным сознанием ответственности, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

В кабинете стояла тишина. Секретарша, как всегда, вынула из шкафа бутылку коньяку и рюмки, но директор Пуц так посмотрел на неё, что она тут же поставила всё обратно в шкаф и бесшумно исчезла с дурным предчувствием в душе.

— Ну что скрывать? — с огорчением произнёс начальник планового отдела Зурвальчик и вздохнул. — Речь идёт, очевидно, о четвёртом квартале. Я сразу сказал, что нас будут крыть. Незачем было действовать вопреки плановой дисциплине.

— Перерасход сырья, — задумчиво произнёс Доброводский, начальник хозяйственного отдела. Рядом со щуплым усатым Зурвальчиком он выглядел великаном — рост его превышал два метра, и, чтобы не привлекать внимания, он с детства приучил себя говорить шёпотом. — Мы могли предвидеть, что нам дадут по рукам.

— Дадут! — темпераментно сказал главный инженер Мартвонь. — Дадут, но за технику безопасности. И правильно! Что касается меня, я снимаю с себя ответственность, товарищи! Об этом имеется бумага ещё с мая прошлого года. Я предупреждал вас, обращал ваше внимание, бил тревогу, но никто на это не реагировал, не прислушивался…

— Нечего давать по рукам! Обеспечили бы людьми! — возмущённо воскликнул председатель заводского комитета Зрень. — Делать им нечего, этим, наверху. Говорят, «текучесть кадров», «прогулы», чтоб им… а послать сотни полторы людей, так нет… Но речь-то об этом идёт или нет?

— Речь идёт о добром имени предприятия, — торжественно произнёс директор Пуц. И, не замечая, что его сотрудники потихоньку облегчённо вздохнули, продолжал: — На нашем заводе укоренилась дурная страсть!

— Коли укоренилась, — бодро заявил инженер Мартвонь, у которого камень свалился с сердца, — то её нужно искоренить.

— Совершенно верно! — сказал директор Пуц, и все радостно согласились. Поскольку речь шла не об их участках, все настроились оптимистично.

— Товарищи! — директор предостерегающе повысил голос. — Одним словом, у нас пьянствуют! Так сказать, гидра алкоголизма подползла к самым стенам нашего завода.

Снова стало тихо. И хотя речь шла не о плане, не о прогулах, не о нарушении хозяйственной дисциплины, оптимизм сотрудников директора Пуца всё-таки пропал.

— Что же мы предпримем? — спросил Зурвальчик.

Директор Пуц бросил на него такой взгляд, словно собирался объявить ему выговор за нерешительность.

— Это ясно как день, — ответил он, — развернём широкую кампанию!

— Какую кампанию? — ещё нерешительнее, чем Зурвальчик, спросил Доброводский.

Директор Пуц укоризненно посмотрел и на него, но в то же время он осознал, что сам не имеет понятия, как же, собственно говоря, проводить эту кампанию.

— Это как раз и надо решить коллективно, — ответил он.

Все задумались. Первым слово взял инженер Мартвонь.

— Предлагаю, — рассудительно начал он, — развесить по заводу плакаты, вывесить молнию у каждого станка, а также привлечь к этому заводское радио. Убеждение словом — великая сила, товарищи!

— Отличная мысль! — согласился директор Пуц. Но тут же он вдруг реально представил себе завод, наводнённый антиалкогольной пропагандой. Ведь это было бы почти равносильно публичному признанию, что у него, Пуца, на заводе работники пьянствуют. А что об этом подумают на других заводах и особенно в кабинетах их директоров?..

— Превосходная мысль, — продолжал он, — только я думаю, друзья, — это моё частное мнение, — что это значило бы идти на зайца с барабаном. Мы должны действовать осмотрительно, деликатно; речь идёт об очень щекотливом предмете…

— Созовём общезаводское собрание, — предложил председатель заводского комитета Зрень, — один из членов заводского комитета прочтёт коротенькую лекцию, и примем резолюцию.

— Вот именно, вот именно, — согласился директор Пуц. Но тут ему пришло в голову, что тогда это наверняка попадёт в газеты, и даже в Либерце, борясь с пьянством, будут говорить: «У нас не должно быть так, как на том заводе, где директором был товарищ Пуц». — Мысль по существу правильная, — продолжал он, — но лично мне кажется, что не стоит давать этому делу такую огласку. Я советовал бы отказаться от этого предложения и принять иные меры.

— Я думаю, — заявил плановик Зурвальчик, — что в таких делах нужен индивидуальный подход к каждому человеку. Заботливо разобрать отдельные…

— …случаи пьянства, — деловито подсказал Зрень.

Зурвальчик откашлялся и продолжал:

— Отдельные… случаи нарушения общественного порядка. Потом создать антиалкогольную комиссию, пригласить соответствующих нарушителей и использовать такое действенное средство, как метод убеждения.

— Необычайно мудрое предложение, — обрадовался директор Пуц. — Переговорить с людьми по душам — это всегда самое верное средство. А кстати, — тут он на мгновение задумался, — кстати, даже и комиссию создавать не нужно, это вызвало бы лишнюю волокиту. Вполне достаточно беседы. И даже будет правильнее, если с упомянутыми нарушителями побеседую я сам, как директор. Теперь надо выяснить, кто эти нарушители;

— Ну, такие найдутся, — сказал Зрень, потирая рукой рябой подбородок.

— Найдутся, ещё бы, — отозвался Зурвальчик, — у соседей занимать не придётся. Зачем далеко ходить? Вот товарищ Курина. Уж он-то выпить не дурак!

— Курина? — удивлённо переспросил директор Пуц и натянуто улыбнулся. — У вас о нём немного предвзятое мнение, товарищ Зурвальчик, я и раньше это замечал… Правда, Курина того… любит выпить, но…

— А кстати, почему его здесь нет? — спросил Зрень. — Ведь он обязан присутствовать.

— Не знаю, не знаю, — продолжал Пуц, не замечая вопроса, — правильно ли было бы начинать с заместителя директора. Это значительно подорвало бы авторитет нашего руководства. Мы должны начать с таких работников завода, которые являются, я бы сказал, наиболее типичными.

— Клуштак — типичным, — сказал инженер Мартвонь. — Когда-то он вырабатывал его восемьдесят процентов, а сейчас едва выполняет норму. Избил жену. Говорят, соседи видели… Такой способный молодой человек и так портит себе жизнь. Это показательный случаи, заслуживающий самой строгой критики!

— Да, — задумчиво произнёс директор Пуц. — Даже не знаю, правильно ли с политической точки зрения начинать именно с рабочих кадров. Мне особенно больно, что с этим предложением выступаешь ты, товарищ главный инженер, так сказать, представитель трудовой интеллигенции на нашем заводе.

Мартвонь слегка побледнел и сразу как-то съёжился в глубоком кресле. Тогда заговорил начальник хозяйственного отдела Доброводский: