— Раз уж он хорош для тебя, то че я нет? — прорычал он. — Черт возьми. Ты его любишь?

— Люблю его? — У Онории отвисла челюсть.

В этих восхитительных карих глазах появилось определенное выражение — и оно обещало только неприятности. На мгновение Блейду показалось, что он совершил огромную ошибку.

— Люблю его? — повторила она. Вода капала на пол из сжатой в кулаке мочалки. Онория, казалось, обдумывала вопрос. — Да. Думаю, я люблю его, хотя иногда мне хочется об этом забыть.

Она бросила в господина мочалкой, но он ее поймал. Мыльная пена полетела во все стороны.

— И тем не менее ты задал неверный вопрос, — ответила Онория. — Следовало спросить, хотелось ли мне его поцеловать.

Блейд резко поднял голову — как ищейка, почуявшая лисицу.

— Ты о чем гришь?

— Я испытываю непреодолимое желание не отвечать тебе, — произнесла она.

Блейд схватил ее за руку.

— Онория, — предупреждающе прорычал он. — Он че, был твоим полюбовником?

— Отпусти.

— Ответь на вопрос.

Их взгляды схлестнулись в напряженной тишине. Онория дернула рукой, но черта с два он ее отпустит, пока не услышит ответ.

— Нет, — прошептала она. — И я не хочу, чтобы он им стал. — Ее боевой запал словно испарился. — Хотя мне стоило бы тебя помучить.

Волна облегчения вышибла из груди весь воздух.

— Ты не настолько жестока.

На ее глазах вдруг выступили слезы.

— Разве? Возможно, ненамеренно. — Две крупные капли покатились по щекам, и плечи тяжело опустились. — Я сейчас так хочу злиться на тебя, но у меня не осталось сил.

Слеза скатилась с подбородка и упала в ванну. Блейд уставился на рябь, которая пошла по воде, и вспомнил про круги под глазами гостьи, которые упустил из виду в порыве похоти и ревности.

— Ты плакала. Перед тем, как прийти сюда.

— Да.

Блейд потянулся и погладил ее по щеке. Большая соленая слезинка скользнула по его пальцу.

— И те нужна была моя подмога. — Чувство вины жгло его изнутри. — Ну, до того, как я стал вести себя словно чертов идиот.

Онория прижалась щекой к его ладони, как котенок в поисках ласки. Теплая ладошка сжала его руку, удерживая на месте.

— Я кое-что натворила. Думала… Думала, я смогу это остановить. Смогу помочь Чарли, но в итоге лишь причинила ему боль.

Ее глаза замерцали от навернувшихся слез. Она зажмурилась и дала им волю.

Блейд не смог удержаться. Наклонился и поцеловал Онорию в щеку, прижавшись губами к соленой коже.

— Да в те нисколечко злости нет! Что б ты ни натворила, ты старалась, как лучше.

— Так ли? Или, быть может, дело в другом? В гордости? Или желании… контролировать ситуацию? Я оказалась чертовски слепа. Было поздно. — Всхлип рвался из горла, но она заглушила его. — Уже давно было поздно.

Блейд обнял бедняжку и крепко прижал к груди. Проклятье, как же чертовски приятно обнимать Онорию вот так, без этой ее привычной жесткости.

— Тише, милашка, — пробормотал он, гладя ее по волосам.

Она робко обняла господина в ответ и уткнулась лицом ему в шею.

— Мне так страшно. Но ты был добр ко мне. Никогда бы не подумала. Только не от голубокровного. Но, может — может, — все не так уж и плохо на самом деле.

— Вот теперь я не понимаю, о чем ты толкуешь, милая.

Онория отстранилась и серьезно посмотрела на Блейда. Она не была плаксой, и все же при виде ее слез у него почему-то сдавило в груди.

— Я могу тебе доверять? — спросила Онория.

Ее тон был крайне серьезным, и это заставило его задуматься, прежде чем ответить.

— Я б тя никада не тронул. Или кого-то из твоих близких.

— Обещаешь?

— Обещаю, — сказал он.

Она грустно улыбнулась:

— Тогда, думаю, пора выбираться из этой ванны. Тебе надо кое-что увидеть.

Домой они шли в молчании. Какие бы вопросы ни задавал Блейд, Онория отказывалась отвечать. На самом деле, вспышка упрямства, которое она выказала в его покоях, угасла под давлением настороженности. Сейчас Онория притихла и задумалась, обняв себя руками, словно замерзла.

Блейд остановился у ее дома:

— Мы на месте.

Онория подняла глаза и моргнула.

— Мож, пригласишь? — спросил он с растущим любопытством.

Так далеко Онория его еще не пускала. Стены, возведенные ею, медленно рушились, и Блейд намеревался воспользоваться случаем и совсем от них избавиться.

Онория плотнее завернулась в шаль:

— Ты когда-нибудь думал, что, возможно, сделай ты все по-другому, то не потерпел бы неудачу?

Блейд горько усмехнулся:

— Ага. Но хто ж нам даст вторую попытку? Хорошая мысля приходит опосля.

— Это… это плохо?

— Что плохо?

— Стать голубокровным? — Онория серьезно смотрела на него, словно отчаянно желая услышать ответ.

Мурашки побежали по спине Блейда, когда он начал сопоставлять факты: вечно больной брат, запертая дверь…

— Онория, че за подмога те нужна?

Она несчастно посмотрела на него и открыла входную дверь:

— Заходи.

Блейд шагнул в дом и осмотрелся. Сестра Онории подняла глаза от стола, на котором перебирала множество пружинок и шестеренок, пытаясь собрать игрушку с часовым механизмом, а разглядев гостя, округлила глаза и вскочила.

— Все по-прежнему? — тихо спросила Онория. Дома она обычно не повышала голос.

Сестра покачала головой:

— Он спит.

Онория подошла к двери и щелкнула замком. Затем помешкала секунду и медленно открыла створку. По напряженной спине было видно, с какой неохотой Онор это делала, но, похоже, выбора у нее не осталось.

Дверь распахнулась, и Блейд увидел узкую кровать, пустой флакон из-под коллоидного серебра, шприц и мальчика с безразличным взглядом. Руки бедняги были привязаны к кровати, а запястья обмотаны толстым слоем бинтов. Блейд похолодел. Черт побери! Парень стал себя грызть.

Хотя уж лучше себя, чем кого-то.

При этой мысли господина охватил обжигающий гнев. А ведь тут могла лежать Онория или ее сестра с вырванным горлом. И Блейд не посмел бы винить паренька. Он знал, какие муки голода терзали мальчика, если ему не давали кровь. Люди перестают быть родными и друзьями, а становятся лишь источником пищи. Мир теряет краски. Звуки уходят на задний план, остается только громкий шум в ушах. И запах. Медный, теплый. Такой свежий на вкус. Будто вода для умирающего от жажды, что наконец погасит боль, которую ничто другое не уймет.

Мгновение настоящего экстаза. Но это даже не самое лучшее. Замечательнее всего то, что голод больше не мучит. И ты готов зарыдать от жгучего облегчения. А потом постепенно приходишь в себя, согнувшись и слизывая кровь с пальцев.

Кровь Эмили.

Нет.

Эта рана в душе Блейда никогда не исцелится, сколько бы времени не прошло. Если сможет, он никогда не позволит другому ее испытать.

Во рту пересохло, Блейд едва мог говорить, боясь, что скажет что-то непоправимое. Онория не могла знать, никогда не чувствовала эту жуткую, всепоглощающую потребность. Ему хотелось свернуть ей шею.

— Давно он так?

— Все началось шесть месяцев назад, — прошептала Онор и обратилась к брату: — Чарли? Ты не спишь?

— Уходи, — бесстрастно пробормотал мальчик. — Не приближайся.

Она застыла у кровати:

— Нам надо поговорить. Обещаю, больше никаких иголок.

Чарли повернул к ним голову и сосредоточился на Блейде, и постепенно взгляд больного стал осознанным. Брат Онории почти машинально натянул льняную тряпку, которой был привязал к кровати, и произнес:

— Он голубокровный.

— Блейд пришел помочь тебе.

Господин подошел и встал на колени на край кровати.

— Я тя щас развяжу, — сказал он, глядя мальчику в глаза.

— Нет! — Чарли застыл. — Нет, умоляю. Лучше так. — Он посмотрел туда, где стояла Онория. — Не надо.

— Смари на меня, — приказал Блейд. — Чарли, смари на меня. — Мальчик уставился на него круглыми и напуганными глазами. Черт побери, Блейд словно видел себя в том же возрасте, потерянного, одинокого и ужасно боящегося кому-то навредить. Ему никто не помог во время обращения и не научил сдерживаться. Только преподали урок, которого он не забудет до самой смерти. — Я не дам те причинить им вред, я сильнее тя и быстрее. Ты доберешься до них тока через меня.