«Что мне мешает? Что меня здесь удерживает? Живу едали от родного дома. Холодный и загадочный брат также не близко. Что меня держит здесь? Почему я не с ним? Вместо того, чтобы рассказать свои тайны, лишь молча кивала головой? Отчего не сказала, что готова лечить революционеров, перевязывать раны от казачьих шашек? Почему не ушла ухаживать за Мендигереем и другими ранеными товарищами? Почему я не там, где Хаким? Есть же на фронте девушки, женщины, разве я хуже их?» Сомнения, думы тревожили, изводили Мукараму, не покидали и днем, и долгой ночью…

Шли дни. «Вскоре вернемся! Жди!»— говорил Хаким.

«Он сдержит слово! Он верен своему обещанию! Он герой! Он особенный! Он придет! Завтра придет!»— стучало сердце Мукарамы.

Шли дни, шли месяцы.

Веретено времени кружилось без остановки. Много дней пролетело с тех пор, как Мукарама уехала из Уральска. Пришла бурная весна, повернула в городе все вверх дном и умчалась. Пыльное, знойное джамбейтинское лето тоже пролетело мигом. Теперь вот на пороге унылая осень. Хмуро кругом, и земля лишилась тепла. Хмуро на душе, печальна девушка. И жизнь неуютна, неласкова.

Мукарама обычно вставала поздно, но сегодня поднялась на заре, вышла из дому. Улица неприглядная, унылая. Девушка подошла к умывальнику и вернулась в дом. Наспех вытерев лицо, руки, открыла маленькую форточку, проветрила комнату. Потом начала рыться в столике, нашла бумагу, карандаш. Присела к столу… На бумаге быстро появились бусинки букв, они слились в самые дорогие, сокровенные слова.

«Избраннику моего сердца, любимому другу Хакиму Жунусову низкий поклон…»

Нахлынули воспоминанья. Девушка нервно зачеркнула строки и уставилась в открытую форточку, откуда струилась утренняя прохлада.

Девичьи думы загадочны. Может быть, рука невольно выдала то, что творилось в душе и о чем девушка не решалась говорить? Либо это были случайные слова, говорящие не то, о чем думалось? Как бы там ни было, но строки, неожиданно легшие на бумагу, так же неожиданно были зачеркнуты.

Девушка долго смотрела в окно. Она любила смотреть в большие глаза Хакима, на его высокий, крутой лоб, и взгляд ее тогда был таинственным, задумчивым, а сейчас она уставилась на покосившуюся раму окна невыразительным, пустым взглядом. Мягкий, женственный подбородок, точеный небольшой нос, длинные трепетные ресницы, тонкие линии черных бровей — все было сейчас застывшим, печальным.

Мукарама представила, как по-осеннему грустно сейчас в степи… В утренних сумерках над долиной Уленты висел ущербный месяц, тонкий и нежный, словно девичья бровь. Рожь выбросила колос, гибкий чий в зеленой тюбетейке накинул на себя белое легкое покрывало из пуха. Старухи в белых жаулыках выбирают длинные тростники чия, складывают в рядок и связывают тонкой бечевой — делают циновки.

Полноводная весною река Уленты за лето стала мелкой, а местами вовсе высохла. Звезды Плеяды, вольно пройдясь по ночному небосводу, точно нежеребые кобылицы по степи, теперь снова заняли свое место…

К письму девушка уже не вернулась. Решимость исчезла, вспышка радости погасла.

Не дожидаясь утреннего чая, Мукарама отправилась в больницу. Девушка шла быстро, никого вокруг не замечала и не обратила внимания на Амира, поджидавшего ее возле школы.

— Подождите, Мукарама!

Девушка вздрогнула, обернулась и сразу узнала Амира, знакомого гимназиста, друга Хакима, о котором он постоянно ей говорил… «Откуда он? Неужто от Хакима?» Но девушка ни о чем не спросила, лишь молча посмотрела на смуглое, загорелое лицо юного джигита. Затаив дыхание, она ждала слов: «Хаким… привет вам передал». Но Амир тоже молчал. Он потянулся рукой к карману, но на мгновение замешкался, посмотрел на девушку. Красивая, опрятная, она стояла перед ним в напряженном ожидании и показалась Амиру еще более похорошевшей. Чистые черные глаза с длинными, чуть загнутыми ресницами словно хотели смутить его и глядели в упор.

«Интересный парень Хаким. В такой суматохе находит время писать девушкам письма! Или тут настоящая любовь? Впрочем, такой девушке невольно напишешь», — подумал Амир. От отвел глаза, глянул на грудной карман своей гимнастерки и вытащил сложенное в несколько раз и заклеенное по краям письмо. Девушка взглянула на письмо, потом вопросительно на Амира — что это может быть.

— Хаким Жунусов просил передать…

Мукарама почти выхватила письмо, торопливо сказала: «Спасибо» и пошла. Но, пройдя несколько шагов, остановилась.

— Амир, вы у кого на квартире? — спросила она оживленно.

Амир, уже зашагавший к городу, тоже остановился. «Сказать или не сказать?» Необыкновенная радость на лице девушки, ее ликующий голос заставили Амира ответить:

— У портного.

«Помнит мое имя, не забыла», — не без удовольствия подумал Амир, восхищаясь обликом Мукарамы и все же испытывая к ней легкую прежнюю неприязнь из-за того, что она дочь известного богача, Продолжать разговор на улице он счел неуместным и пошел дальше. Девушка нетерпеливо вскрыла письмо и стала читать на ходу. С первых же строчек бурно заколотилось ее сердце. Каждое слово, каждая строчка влекли ее з мир долгожданной, выстраданной, недоступной мечты.

«…Привет от всего сердца, истосковавшегося по тебе, Мукарама. Хотя в эту минуту я не вижу тебя, но мне кажется, что я рядом с тобой и крепко-крепко обнимаю и целую тебя. Много дней прошло с той последней встречи, но ты стоишь перед моими глазами так живо, будто все было только вчера. Я вижу тебя в твоей комнате, в твоём родном доме на большой улице в Уральске. Я так ярко представляю тебя, только руками не могу дотянуться, не могу прижать крепко к себе и горячо поцеловать. Я знаю, верю, что скоро-скоро настанет долгожданный, желанный, счастливый день. Были бы у меня крылья, вот сегодня, сейчас прилетел бы к тебе! Был бы птицей — по три раза в день прилетал бы к тебе.

Мукарама! Никогда не забуду дня, когда мы расстались с тобой. Это был самый незабываемый, самый славный день в моей жизни! Совершенно неожиданно я стал свидетелем великого события. Именно в тот день я понял, что нас много, что дело наше верное и святое, что нет такой силы, которая могла бы нас сломить. Я окончательно убедился, что дело, начатое нашими братьями, нашими современниками, ведет нас к свободе и равенству, к любви и счастью. Этот день указал путь к нашему с тобой счастью. Все передать в письме невозможно, можно только рассказать при встрече и как сказку передавать из поколения в поколение. Впечатление того дня я храню, чтоб передать только тебе одной. Храню как песню о бесстрашных и мудрых людях…

Письмо тебе передаст гимназист, которого ты знаешь. Он, наверное, ничего тебе не скажет, потому что ему нелегко говорить сейчас, он не имеет права раскрывать себя, да и вообще ему не до разговоров. Отец его в тюрьме заклятого врага… Личная свобода сотен и сотен людей неразрывно связана с тем великим будущим, которое близко… Завтра я увижу тебя, обниму тебя.

Я помню свое обещание: скоро-скоро, мы встретимся! Вот моя рука!

Любящий тебя твой Хаким»,

Словно пожав его руку, Мукарама крепко сжала ладонями письмецо Хакима — так и вошла в ворота больницы.

А за воротами среди толпившихся парней находился в это время еще один близкий для нее человек…

Огромный двор возле красного кирпичного здания Джамбейтинской больницы был заполнен чернявыми казахскими парнями. Они собрались — кто по своей доброй воле, а кто поневоле — из двенадцати волостей, чтобы стать солдатами ханского войска.

Большинство в заскорузлых, чекменях, кое-кто в длиннополых шубах с клочьями овечьей шерсти, а обтрепанные замызганные шапки из смушек так пестры, как бывают пестры ягнята у казахской овцы: черные и пегие, белые и серые. Одеты бедно: полинявшие, когда-то красные рубахи, вправленные в залатанные нанковые штаны, кажутся ханским одеянием рядом с нелепыми шароварами из шкурок и с бязевыми рубахами. Среди босоногих собратьев важно и гордо вышагивают парни в огромных сыромятных сапогах, отделанных грубым войлоком.