Вот так неожиданно и определился маршрут. И едва махнул вечер лисьим хвостом закатной зари, конские копыта уже коснулись вечных каракумских песков.

Отряд шёл без остановки, пока солнце не поднялось на высоту дерева. Тогда Берды объявил привал и объяснил бойцам, куда и с какой целью они идут. После короткого отдыха отряд разделился на две части. Над одной из них принял командование Дурды и повёл бойцов в засаду — к Змеиному урочищу. Оставшуюся часть отряда Берды решил расположить совершенно в ином районе. Бойцы недоумевали, почему он выбрал именно этот участок, очень неудобный для контрабандистов и потому почти никогда, за редким исключением, не использовавшийся ими. Не знал этого и сам Берды — он действовал не согласно какому-то тонкому расчёту, а скорее интуитивно, однако интуиция его опиралась на солидный опыт борьбы с нарушителями границы и на знание психологии умного, искушённого врага. Для серьёзного дела, требующего максимальной гарантии успеха и минимального количества участников, он сам, будучи на месте Аманмурада, выбрал бы именно такой, наименее подозрительный для пограничников участок.

Ночь прошла спокойно. Безрезультатным был и день, на редкость жаркий даже для летних Каракумов. Счастье, что поблизости оказался старый колодец, солоноватая вода которого отдавала затхлостью и серой, но это была всё же вода, и за неимением лучшей её пили и люди и лошади.

Наступила вторая ночь. До восхода луны она была настолько темпа, что создавалось впечатление, будто сидишь под огромным опрокинутым котлом. В этой темноте трудно было что-нибудь заметить, однако ночь была прекрасным резонатором, и, когда послышался мягкий звук конских копыт по песку, бойцы изготовились и легко обезоружили одинокого всадника — он даже не успел оказать сопротивления.

При жёлтом свете зажигалки, сработанной из винтовочного патрона и сохранившейся, как память ещё с Оренбургского фронта, Берды вгляделся в лицо задержанного, неуверенно спросил:

— Сары?! Ты что тут делаешь, Сары?

Бывшего чабана, кажется, нисколько не смущала ситуация, в которой он очутился, а встреча со знакомым человеком даже обрадовала.

— Салам, Берды-джан! — весело ответил он, — Для меня пески — родной дом, а вот ты когда распростишься с ними?

— Когда в них только овечьи отары да чабаны останутся, — не принял шутки Берды. — Куда направлялся?

— Тебе я, как родному брату, скажу, Берды-джан, Сары никого, кроме баев, не обманывал, да и тех неудачно. За счастьем своим направлялся я, Берды-джан.

— Разве оно спряталось от тебя в эту глухомань?

— Дальше, Берды-джан, на ту сторону границы убежало оно.

— Чужое там счастье, Сары, байское, не твоё.

— Э-э, как знать, под какой колючкой твоя ягода висит!

— Знаем! Где квакает от восторга лягушка, там захлёбывается и тонет тушканчик.

— Тушканчика — уважаю, но я на него не похож! — засмеялся Сары. — Ты только отпусти меня, Берды-джан, и сам убедишься, как я целый конский вьюк чаю оттуда приволоку.

— Значит, надоел тебе честный труд? Решил контрабандистом стать?

— Не был им и не буду никогда.

— Как прикажешь в таком случае понимать тебя?

— Хов, Берды-джан, наше дело не головой покачивать, а ногами шевелить. Вот тебе конь, чистокровный ахалтекинец, сказал мне Аманмурад-бай, вот тебе исправная пятизарядка. Садись на коня и поезжай спокойно, а я шагов на семьсот-восемьсот отстану. Переедем границу — нагружу твоего коня чаем, останешься и с конём и с деньгами, если выгодно чай продашь. Так сказал мне Аманмурад-бай — у меня и голова закружилась от такой удачи.

— Слабая у тебя оказалась голова на байский посул! — сердито сказал Берды, думая о том, что ошибся в выборе места для засады, и ещё не зная, какую удачу сулит ему встреча с Сары. — Советская власть тебе землю вернула, воду дала, а ты норовишь жить по пословице: «На твоих коленях сижу, твою же бороду выщипываю».

— Что мне делать с той землёй, если она сорняком вся заросла? — невесело возразил Сары. — Может, отвык я от кетменя за годы чабанства, а может, потому не везёт, что тягла нет, инвентаря дайханского. Вот и принял предложение Аманмурада — думал, разживусь, мол, деньгами и хозяйство поправлю,

— Неужели только за то, что ты передним поедешь, Аманмурад тебе конский вьюк чаю и коня посулил? — не поверил Берды.

— Конечно, нет, — сказал Сары. — Немножко вас проехав, я должен был выстрел дать — сигнал, что всё в порядке.

— Вот ты и попался, неудачливый обманщик! — Берды сгрёб чабана за халат на груди. — Думаешь, на простачков напал? Кто твоей выдумке с выстрелом поверит, если тут пробираться надо как можно тише?!

— Ты же и поверил бы, — спокойно сказал Сары. — Пусти меня, не тряси, пожалуйста, я тебе не урючное дерево — плоды с меня не посыпятся… Ты поверил бы и пошёл на выстрел. Конь у меня — птица, вашим его в жизнь не догнать. А тем временем Аманмурад с поклажей вас спокойненько стороной бы обошёл. Большим начальником ты стал, Берды-джан, а ус у тебя ещё мягкий, — закончил чабан, напомнив Берды точно такие же слова дяди Нурмамеда, сказанные, правда, по совершенно иному поводу, по оттого не менее обидные.

Злясь на собственную недогадливость, Берды напустился на чабана:

— Почему сразу не сказал, что от тебя сигнала ждут? На руку Аманмураду играешь? На, стреляй! — он протянул Сары кавалерийский карабин.

Сары отказался:

— У этого звук совсем другой, Аманмурад поймёт ловушку. Винтовку мою давай…

Он опустил ствол винтовки почти до самой земли, чтобы выстрел прозвучал глуше, отдалённее. «Умный чёрт! — с невольной завистью подумал Берды. — Всякую мелочь предусматривает».

Из-за горизонта медленно, словно нехотя, выкатилась луна, чётко обозначились верхушки дальних барханов и силуэт всадника.

— Вот он! — жарко прошептал Сары на ухо Берды.

Тот мотнул головой, как от комара, всматриваясь.

Всадник ехал медленно, сторожко, было видно, как он озирается по сторонам. Вот он остановился, будто чуя засаду, с минуту был неподвижен и стал заворачивать коня.

— Сто-ой! — Берды вскочил на ноги. — Стой, Аманмурад!

Издалека подмигнул красным глазком маузер, и Берды с проклятием схватился за обагрившееся кровью плечо.

— Ты ранен?! — кинулся к нему Сары. — Давай перевяжу!

Берды досадливо двинул его локтем.

— Коня! — закричал он. — В погоню! Не стрелять!

На первых порах показалось, что расстояние между беглецом и преследователями сокращается. Однако Аманмурад вдруг стал быстро уходить вперёд и вскоре скрылся за барханами — видимо, его ахалтекинец был ещё более чистопородным, нежели у Сары.

Бойцы сокрушались, что упустили такого матёрого хищника, обменивались запоздавшими советами, как лучше было поступить, чтобы Аманмурад не ушёл. Но зверь, уходя, всё же оставил клок шерсти — тяжеленный, пуда на четыре хурджун, который он не то сам сбросил для облегчения коня, не то оборвались торока, крепящие хурджун к луке седла. Когда хурджун был развязан, бойцы ахнули, увидев массивные серебряные блюда и кувшины. Были там ещё две вместительных, покрытых накладным узором коробки. В одной из них оказались золотые монеты николаевской и бухарской чеканки, в другой поверх монет лежали перстни с драгоценными камнями, серьги, нагрудные женские украшения и даже усыпанная алмазами рукоять сабли. Словом, трофей был богатым. Берды вспомнил разговор с начальником и махнул здоровой рукой:

— Чёрт с ним, с Аманмурадом. Не взяли сегодня — схватим в следующий раз.

— Возьми, командир, колечко или серёжки, — пошутил один из бойцов. — Подаришь красивой девушке — крепко любить станет.

— За колечки девушек, знаешь, где покупают? — сказал Берды. — Всё, что в хурджуне, это государственное достояние. Чтоб и помыслить никто не смел о колечках!

— Да я шутки ради, — сказал пристыженный боец и отошёл. — Разве мы без понятия!..

Приметив стоящего неподалёку Сары, Берды поманил его:

— Иди сюда, Сары-хан… За помощь, что ты нам оказал, спасибо и отпускаю тебя на все четыре стороны. Оставь коня, винтовку и считай себя свободным. Только впредь пусть твоя голова крепче на плечах держится, не кружится от лёгких соблазнов.