Расчистку магистрального канала, считавшуюся общественной работой, раньше проводили самые сильные и здоровые мужчины. Для землекопов специально откармливали баранов, отдавали им лучшую пищу, даже в ущерб детям, потому что работа была очень важной и очень тяжёлой. Теперь же на хошар должны были идти люди, не привычные к земляным работам, слабые, обессиленные недоеданием.

«Надо начинать пораньше, — говорили на базарах, — надо заблаговременно оповестить всех, кто желает идти на хошар. Работа начнётся раньше, иначе люди не сумеют справиться с ней к сроку, а тогда — вообще ничего не снимешь со своего участка земли, тогда — голодная смерть».

Вместе с Аллаком вышли на земляные работы Берды и Дурды — они решили засевать землю на паях с сыновьями Огульнияз-эдже. Однако перед выходом ещё долго размышляли, что будет, если увидят соглядатаи Бекмурад-бая.

— Милые мои, — сказала им Огульнияз-эдже, — не переживайте страхов раньше времени, как тот заяц, что с голоду в норе подох, боясь выйти из-за лисы. Есть бог на небе, и если он хранит человека, тот находится У него между веком и бровью. До сегодняшнего дня всё обходилось: ни власти вас не разыскивали, ни Бекмурад-бай не тревожил. Может быть, забыли про нас, не станут вообще искать. Пока не видят — камня не бросают.

Клычли согласился с матерью:

— Конечно, в той толпе вас трудно будет приметить. Баи наймут для работы за себя белуджей, афганцев, людей с севера. Те вас не знают. Там вообще такое будет, что собака своего хозяина не найдёт, кошка хозяйкиного голоса не услышит. А наши люди если и узнают, то доносить не побегут.

— Поработаем — посмотрим, — сказал Берды. — Если всё добром кончится, станем жить возле своего засеянного участка. Ну а если не повезёт, дорога в Каракумы всегда свободна. Надо только насчёт еды побеспокоиться. Здесь, думаю, тоже найдём выход: мне Сухан Скупой должен не одного барана — хороший приварок будет.

— Ты своих баранов оставь пока в покое, — заметила Огульнияз-эдже. — Пусть жир нагуливают, вам и без них будет что есть. А когда соберёмся, чтоб не сглазить, свадьбу твою справлять, они в самый раз и пригодятся.

— Мать верное слово говорит, — сказал Клычли. — Сухана Скупого тронешь — на свою голову беду найдёшь. Он знает всю твою историю, сразу к Бекмурад-баю побежит. Лучше пока помолчать. А придёт время — заберём баранов, из горла Сухана вырзем, если добром не отдаст.

Расчистку большого магистрального канала каждое племя начинало от своего арыка. Сначало работать было не очень трудно, но чем ближе к низовьям какала, тем глубже он становился. Мокрую глину приходилось выбрасывать с двух-трёхметровой глубины. Такой труд был по плечу только наиболее крепким землекопам. Люди, которые поначалу одолевали за день полторы-две делянки, с трудом начали справляться с одной.

Богатых хозяев трудности земляных работ не страшили. Они нанимали рабочих на базаре — выносливых, с сильными икрами, привыкших добывать свои хлеб лопатой. Беднякам приходилось работать самим. Наёмные рабочие, выбросив заданное на день количество земли, давно отдыхали, а дайхане всё ещё копались на своих делянках. Наконец заканчивали и они, оставались только самые слабые и нерасторопные. Над их головами ангелами смерти нависали обалдевшие от крика и ругани мирабы.

Многие не выдерживали. Они прекрасно понимали, что обрекают себя на тяжёлое голодное существование, но не было больше сил копаться в глине, потому что не было куска чёрного хлеба, чтобы заглушить урчание, пустого желудка. И люди уходили домой.

Без земляных работ дайханину нет воды, без воды нет посева, без посева — хлеба. Это было ясно каждому. И тем не менее день ото дня количество работающих уменьшалось. Появилось опасение, смогут ли оставшиеся закончить вовремя расчистку канала.

Мирабы собрались на совет. На нём присутствовал и арчин Меред. Его сместили со старшинства, и теперь он был одним из главных мирабов на канале.

После совета каждый из мирабов говорил с крупнейшим баем своего племени. И вот, по поручению остальных, к землекопам обратился Меред. Он сказал:

— Люди, которые не любят работать, бросили свои делянки и разошлись по домам. С теми, кто остался, мы не успеем закончить земляных работ до сева. Поэтому все, кто уйдёт хоть на день раньше окончания работ, воды не получат.

Дайхане глухо загудели. Меред поднял руку.

— Я ещё не кончил, люди! Объявляю, что со следующего базарного дня каждый получит очередь воды, сколько сделает делянок. Одну делянку одолел — одна очередь воды. Десять делянок — получи десять очередей воды. Понятно?

— А при чём здесь базар? — крикнул кто-то.

Меред степенно погладил бороду, усмехнулся:

— Может, кто-либо из вас захочет получить воды побольше. На базаре он сумеет нанять себе помощников. Десять помощников нанял — десять делянок сделал. Понятно?

Дайхане снова загудели, пытаясь вникнуть в смысл сказанного мирабом. Многие, пользуясь неожиданной передышкой, вылезли наверх.

— Неправильно это! — громко крикнул Берды.

К нему повернулись. Меред ощетинился:

— Почему неправильно?

— Потому что несправедливо!.. Послушайте, люди! Я не умею красиво говорить, но вы поймёте, если станете слушать. Мираб говорит, что труд людей, не выдержавших, не закончивших своих делянок, пропадёт. Он говорит, что воду будут распределять по количеству делянок, сделанных после следующего базарного дня. Кто из нас пойдёт нанимать рабочих? Никто. У нас нет денег. А баи могут нанять ещё по двадцать человек. Вода бедняков пойдёт к баям, — вот что предлагает вам мираб Меред! Работу на канале надо закончить в срок, но и те люди, которые не сумели выдержать до конца, тоже должны получить свою долю воды. Я так думаю!

— Кто это такой говорливый? — полушёпотом спросил Мереда один из мирабов, руководящий работами племени Бекмурад-бая.

— Черноусый этот? — также негромко уточнил Меред.

— Да.

— Этот парень в своё время украл из дома ишана Сеидахмеда невестку Бекмурад-бая и увёз её в Ахал.

— Слышал о таком. А тот, кто рядом стоит?

— Коренастый? Этот ещё опаснее. Он младшего брата Бекмурад-бая на базаре зарезал. А вон тот длинный, что лопату вытирает, этот коня увёл у Вели-бая и скрылся.

— Иншалла, целая шайка головорезов! — пробормотал мираб, всматриваясь. — Ходили слухи, что тот, который в тюрьме сидел, помер там.

— Слухи, ага, что хлопковый пух: думаешь, что пригоршню захватил, а там и щепотки нет.

— Надо бы Бекмурад-баю сказать…

Меред быстро глянул на собеседника, отвёл глаза в сторону, степенно сказал:

— Не стоит тревожить попусту уважаемого Бекмурад-бая. Если они ходят не скрываясь, значит скрываться им нет необходимости. Видимо, уладили они все свои дела, оправдались перед народом. Пусть работают. Головорезы они или нет, а всё рабочая сила. Сейчас каждый человек дорог, чтобы вовремя закончить расчистку.

Мираб тоже посмотрел на Мереда, словно пытаясь проникнуть в скрытый смысл его слов, и немножко поспешнее, чем нужно было бы, согласился:

— Да, да, пусть работают. От свиньи, говорят, и щетинка — благо. Пусть работают…

Меред проводил его взглядом, задумчиво пожевал кончик уса. Он был далёк от мысли оказывать благодеяние этим смутьянам, но не Бекмураду же оказывать благодеяние! А впрочем, кто знает…

Некоторые землекопы ещё обедали. Другие, успевшие покончить с нехитрой снедью, разбирали лопаты и со вздохами расходились по своим делянкам.

Подъехали три вооружённых всадника: один русский, казак, двое — туркменские джигиты. Казак достал из кармана кисет, вытащил из него клочок бумажки. Землекопы с любопытством наблюдали за его действиями: может, приехал объявить об отмене трудовой повинности? Джигиты бесстрастно смотрели на толпу, сдерживая разгорячённых коней. Никто из дайхан их не знал.

Казак гулко высморкался, склонившись с седла, вытер пальцы о шаровары, развернул бумажку и сиплым, пропитым басом рявкнул, как скомандовал: