— Есть предел человеческому терпению! — сказал негромко Клычли и тоже посмотрел в сторону Сергея.

Но Сергей их не слышал. Расстегнув душивший его ворот и держа руку на горле, он смотрел перед собой отсутствующими глазами. Крутая складка, как шрам, наискось пересекала его лоб. Он не думал о чём-то определённом, мысли перескакивали с одного на другое, а сердце полнилось, полнилось, полнилось гневом, готовым вот-вот пролиться через край.

Когда он поднял голову и обвёл взглядом поочерёдно всех сидящих, глаза его светились ярко и незнакомо.

— Друзья! — сказал он чужим, звонким, рвущимся голосом. — Друзья мои, товарищи! Я больше не могу!.. Пусть ругают, пусть всё, что угодно… но я — не могу!.. Я отговаривал вас от похищения девушки… я удерживал вас от нападения на Бекмурад-бая, я… я — человек. Я не знаю, когда придёт время для вооружённого выступления… Может быть, завтра… Но я знаю одно: не письмами — саблями… Саблями надо разговаривать с Бекмурад-баем, товарищи!

— Правильно! — спокойно сказал Берды, словно он не ожидал ничего иного. — Сегодня?

— Завтра!.. Надо подготовиться.

Ладно, — как-то слишком охотно согласился Берды, — завтра, так завтра. — И он подмигнул Дурды.

Это происходило 21 октября 1917 года.

Это происходило за четыре дня до громового улара пушек крейсера с символическим названием «Аврора», что значит «Заря».