Теснимая с Востока и Запада, Русь сопротивлялась...

Чем больше лет прибывало князю Даниилу Александровичу и гуще покрывала седина голову и бороду, тем чаще и ярче подступали воспоминания о далёких годах детства в Новгороде, где княжил отец Александр Ярославич.

Буйный, горластый Господин Великий Новгород с его концами, в которых жили мастеровые и торговые люди, Волхов с наплывным мостом, соединяющий две стороны города. Детинец, собор Святой Софии, вече, собирающееся по ударам колокола, шумное, драчливое...

Потеплу, когда вскрывался Волхов, новгородцы провожали ушкуйников, ребят лихих, отчаянных. Они уходили покорять Новгороду новые земли, строить городки и укрепления. До самого Белого моря и до горбов Уральских доставали ушкуйники.

Стоял Великий Новгород на перекрёстке главных торговых дорог, собирал пошлину с гостей и сам вёл торговые дела со многими землями.

О несметных сокровищах Новгорода говорили в замках королей шведских и датских, во дворце венецианского дожа и в палатах императора византийского, знали о богатстве Господина Великого Новгорода император германский и хан Золотой Орды.

Разрушив города Руси и сломив сопротивление удельных князей, хан Батый двинул свои несметные полчища на Новгород. Как саранча, летящая плотной тучей, поедая всё по пути, шла орда, и чёрный след оставался после неё на земле.

Страх обуял новгородцев. Но неожиданно Батый повернул орду и пошёл на Киев, чтобы оттуда ринуться на венгров и поляков.

Что же остановило непобедимого хана, внука могучего Чингиса? Путь на Новгород перекрыли полчищам Батыя болота. Хан сам видел, как в трясине тонули его передовые отряды. Топи беспощадно поглощали и воинов и коней, засасывали их, и тогда жуткий вой сотрясал всю окрестность.

Пользуясь ослаблением русских княжеств, скандинавские предводители, литовские князья и немецкие рыцари пытались овладеть землями Новгорода, но новгородцы дали им отпор.

Но когда хан Батый, вернувшись из Западной Европы, создал своё ханство — Золотую Орду, он призвал к себе русских князей и объявил их своими данниками. На Русь наехали баскаки и счётчики с многочисленными отрядами, а в Орду потянулись вереницы русских рабов, заскрипели колеса татарских высоких арб, груженных ордынским выходом. И не выстоял Господин Великий Новгород. И хоть не признали новгородцы себя покорёнными, но отныне вынуждены были выплачивать Орде немалую дань.

Богател торговый город Новгород, твёрдо стоял на западных рубежах Руси.

Упрямы и непостоянны новгородцы — сегодня одному великому князю присягают, завтра другому. То великого князя Дмитрия Александровича признавали, ан не угодил им, к Андрею Александровичу повернулись, его великим князем назвали...

О псковичах и новгородцах думал князь Даниил, и вдруг явилась мысль: рассудил бы кто их спор, спор братьев, сыновей Александра Невского?

Однако кто станет судьёй? Был бы жив храбрый Довмонт, князь Псковский, иное дело. Даниил видел Довмонта, когда молодой литовский князь явился в Псков и попросил убежища. До этого он служил великому князю Литовскому Миндовгу, но когда тот отнял у него жену, поднял против него мятеж, убил Миндовга и отправился на Русь. Довмонт прокняжил в Пскове больше тридцати лет и подвигами своими снискал славу. Второе лето, как нет в живых Довмонта. А перед тем одержал он победу над немцами из Ливонского ордена. Когда те осадили Псков, грабили монастыри, убивали монахов и женщин с детьми, старый, больной воевода Довмонт вывел из города свою дружину.

   — Помните, — сказал он воинам, — за вами Отечество! Так за веру Божью не знайте страха.

И здесь, на берегу реки Великой, Довмонт разгромил рыцарей.

Довмонт обнёс Псков каменной стеной, и власть его простёрлась почти до Полоцка.

После той победы над немцами Тохта позвал Довмонта, но воевода псковский умер, так и не изведав ордынского унижения...

Шло лето шесть тысяч восемьдесят первое, а от Рождества Христова одна тысяча триста первое. Великий князь Владимирский Андрей Александрович принимал новгородское посольство. Много раз приезжали к нему новгородцы, просили помощи. Одолели шведы. Пятину, какую ушкуйники освоили, земли карельские, шведы возымели своими. Их ярл Сигге заложил крепость и назвал её Кексгольм.

К Кексгольму подступили новгородцы, взяли крепость на щит, не оставив в живых ни одного шведа. Новгородцы срыли вал и засыпали ров, а на берегу Финского залива восстановили свою крепость Копорье. Минуло пять лет, и огромный шведский флот бросил якоря в Неве. Его привёл маршал Торкель Кнутсен, государственный правитель Швеции. Здесь, при устье Охты, шведы заложили крепость Ландскрону.

Засланные в стан новгородцев шведские лазутчики выведали: их флоту угрожает опасность, новгородцы намерились пустить на шведский флот свои горящие корабли, стоящие на Ладожском озере.

Маршал Торкель тут же велел оградить Неву, а зоевода Коттильмундсон встретил высадившихся новгородцев и разгромил их.

Ударил новгородский вечевой колокол, бурлил люд:

   — Свей отнимают у нас землицу карелов!

   — Они закроют наш торговый путь!

И приговорило вече:

   — Слать гонца во Владимир, молить великого князя Андрея Александровича прийти к нам с воинством, изгнать свеев из озёрной Карелии...

Тем же летом тысяча триста первого года двинулась низовская рать в далёкий путь, в край озёр и вод — Карелию, чтобы очистить его от свеев. Построив крепость Ландскрону и посадив в ней многочисленный гарнизон, шведы считали, что обосновались здесь прочно.

Шли ратники из княжеств Владимирского и Переяславского, Ярославского, Ростовского и Московского и иных городов, а когда миновали Великий Новгород, пристало к ним новгородское ополчение.

Двигалось воинство конно и пеше, а от озера Ладожского подняли паруса на своих ладьях ушкуйники, повернули к Охте.

Осадили русичи Ландскрону, потребовал великий князь Андрей от коменданта крепости ярла Стена сдачи, но тот ответил надменно:

   — Здесь наш гарнизон, и он готов к сражению. Мы овладели этим краем не для того, чтобы его возвращать...

Месяц и другой осаждали русские полки Ландскрону. Голод и мор наступили в крепости. И тогда великий князь Андрей Александрович велел начать приступ.

В несколько дней русские ратники разрушили и подожгли укрепления, не ведая пощады, убивали шведов, а вскоре не осталось в живых ни одного защитника Ландскроны.

Взирая на пожар, слушая крики и вопли, князь Андрей Александрович говорил воеводе, боярину Ерёме:

   — Очистив от свеев землю карел, я привязал к Власти великого князя Владимирского разгульных новгородцев, а будущей весной поклонюсь хану, и с милостью его Московское княжество ужмётся до того удела, каким оно было во времена, когда Даниил получил его от отца, Александра Ярославича.

За два года до того, как ходила низовская рать[95] на шведскую крепость Ландскрону, из Киева через Чернигов, Брянск на Москву, а оттуда в стольный город Владимир добрался митрополит Максим.

Давно понял владыка Максим, что миновали времена Киевской Руси, настала пора Ростово-Суздальских княжеств Руси Залесской, что отсюда начнётся воссоединение русских уделов и освобождение Русской земли от ордынского ига. Потому и перенёс владыка митрополичий престол Русской Православной Церкви из Киева во Владимир.

Максим, высокий старик в обвисшей монашеской рясе на худом теле и чёрной бархатной скуфейке, прикрывающей редкий пушок на голове, несмотря на преклонные годы, сохранил на редкость здравый ум, трезвое суждение, а его мудрые глаза, казалось, замечали всё.

Андрей Александрович побаивался митрополита, а потому редко являлся к нему. Великому князю чудилось: владыка Максим лезет своим оком в самую душу, читает его сокровенные мысли о власти, какую обрёл, на татар опираясь.