Накануне воскресного дня княгиня Анастасия, любуясь Дарьей, спросила:

   — Знаешь, зачем привёз тя князь Андрей во Владимир? — И тут же ответила: — Подарит он тя, Дарья, в жёны старому хану Ногаю. По весне поедет в Орду и тебя с собой заберёт.

Облилась Дарья слезами, а великая княгиня, помолчав, промолвила:

   — Тут слезами не поможешь, одно и остаётся — бежать те.

Шла Дарья в сторону Твери к сестре княгини Анастасии, Ксении. Наказывала великая княгиня Дарье:

   — Как попадёшь в Тверь, явись к княгине Ксении, у неё и приют найдёшь.

Устала Дарья, и страшно ей, но ещё страшнее мысль оказаться женой татарского хана.

Дорога безлюдная, а как заслышит она конский топот, спешит укрыться в кустарнике: ну-тка за ней вдогон скачут...

Много дней добиралась Дарья, пока не пришла в Тверь. Однако сразу не осмелилась явиться к княгине, думала, ну как она в хоромы попадёт, караульные погонят её, да ещё и на смех поднимут.

Смилостивилась над Дарьей нищая старуха, пустила пожить, а на Крещение собралась нищенка в церковь за подаянием, взяла с собой Дарью.

   — Пойдём, девка, — сказала она, — глядишь, подадут на пропитание.

Примостилась Дарья на паперти, и стыдно ей, отродясь не протягивала руку за милостыней. Мимо люд в церковь входил, вскорости княгиня Ксения прошла, Дарью едва не задела. Дарья наперёд подалась, а княгиня уже в дверях храма исчезла.

Обедня Дарье показалась долгой, она вся сжалась от мороза. А когда закончилась служба и княгиня снова поравнялась с Дарьей, осмелилась.

   — Княгиня, — едва прошептала, — я из Владимира, и великая княгиня Анастасия наказывала, чтоб к те явилась и всё поведала.

Посмотрела Ксения на Дарью. Совсем ещё девчушка, худая, большеглазая, языком едва ворочает, видать, совсем околела. Сжалилась:

   — Иди за мной.

Дарья заспешила вслед за княгиней.

Сам не свой Любомир в свободное время бродил по Владимиру. В неделю исходил город неоднократно: пропала Дарья. У кого только ни расспрашивал, никто не видел её. Наконец тиуна спросил, а тот и ответил:

   — Видать, прознала девка, что великий князь намерился её в жёны хану Ногаю отдать, вот и сбежала.

Теперь только понял Любомир, почему князь Андрей сказал, что Дарья не ему суждена. Огорчился гридин, но время своё взяло, постепенно забылась Дарья. А однажды на княжьем подворье Любомир едва не столкнулся с княгиней. Метнула на него Анастасия взгляд, шаг замедлила, может, сказать чего хотела. Однако слова не промолвила. Но с той поры Любомир часто ловил на себе пристальный взор молодой княгини.

Намерившись по весне отправиться в Орду, великий князь решил взять с собой и Анастасию. Та не возразила, пожелав, однако, ехать в облике дружинника.

   — Хану и его мурзам и бекам ни к чему знать, что с великим князем его жена, — сказала Анастасия. — Ты, князь Андрей, вели кому-либо из гридней обучить меня в седле скакать и меч в руке держать.

Великий князь согласился. Верно рассудила Анастасия, чать, на коне до самого Сарая добираться. Ответил:

   — Аль мало, княгинюшка, гридней, избери сама, и он при те неотлучно будет. Коня, какого подберёшь, твой. Да чтоб недоук не был, ино норов показывать станет.

Первыми о весне возвестили перелётные птицы. Они летели караванами с юга на север к гнездовьям, и ночами слышались в выси их крики и курлыканье.

С весной ожил старый гусляр, отогрелась стылая кровь. Олекса радовался, говорил:

   — Живи, дедко!

В сумерки Олекса выбирался из кабака, слушал, как перекликаются птицы. Москва погружалась в темень, и вот уже гасли свечи в оконцах боярских хором, а в избах тухли лучины.

По воскресным дням на торгу у самого Кремля, до спуска к Москве-реке, собирался народ, было шумно. В трактир заходили мужики, приехавшие из деревень, похлебать щей с жару, выпить хмельного мёда или пива. В такие дни старец брал в руки гусли, потешал люд игрой и пением. Голос у него был глухой, дребезжащий, годы сказывались.

Услышал однажды князь Даниил звон струн, заглянул в кабак, удивился:

   — Ужли ты, старый Фома? Мыслил, тебя нет. А вот и отрок твой. Возьму-тко я его в свою дружину, чать, не забыл, сам просил меня о том. — И увёл Олексу.

Непривычно Олексе в княжеской дружине, и годы у него малые, и воинские науки постигались им не сразу. А боярин, обучавший его бою, над ним потешался: то коня будто ненароком кольнёт, и тот взовьётся, сбросит Олексу, то ловким ударом саблю из рук выбьет. Гридням дай позубоскалить.

Увидел князь, пожурил боярина и гридней:

   — Аль вы враз воинами родились? У отрока рука ещё нетвёрдая, да и на коне сидел ли? Вы вот так, как Олекса поёт и на гуслях играет, сумеете ли?

В трапезной стряпухи Олексу баловали, лучшие куски подсовывали. И Олекса год от года мужал, сил набирался. Князь Даниил, куда бы ни отправлялся, брал Олексу с собой. Без Олексы ни один пир не обходился.

В один из наездов в Тверь Даниил Александрович взял и Олексу. Здесь, в гриднице у князя Михаила Ярославича[74], Дарья впервые услышала голос Олексы.

Московский князь приехал в Тверь к брату двоюродному Михаилу жаловаться на великого князя. Немало обид накопилось на князя Андрея Александровича: и в полюдье в московский удел залезает, и смердов из деревень свозит, а паче всего на Переяславское княжество зарится, ждёт не дождётся смерти переяславского князя Ивана. Об алчности и коварстве великого князя шла речь между московским и тверским князем на пиру.

Кроме Даниила и Михаила в гриднице находились ещё несколько ближних бояр. Время от времени сидевший у самой двери Олекса, слегка касаясь струн, играл и пел. Зажигая свечи, Дарья заслушалась. Уж больно голосист отрок.

В тот же день она увидела молодого гридня с гуслями за спиной. Отрок как отрок, ничем не выдался: ни ростом, ни осанкой, разве что глазаст и голова в льняных кудрях.

Прошёл гусляр мимо Дарьи, внимания на неё не обратил, на коня сел, следом за своим князем выехал за ворота Детинца...

Теперь Дарья не скоро встретится с Олексой.

Однажды великий князь, остановив Любомира, велел сопровождать княгиню в её конных прогулках. Гридин удивился, он видел, как уверенно сидит княгиня в седле, но князю Андрею лучше знать. Да и мог ли перечить Любомир своему господину.

Своенравная молодая княгиня, бывало, по полудню с конём не расстаётся. За город выберется и скачет Бог знает куда, а Любомир от неё не отстаёт.

Вскоре гридин заметил, как поглядывает на него княгиня Анастасия. Поначалу смущался, потом привык. Да и чудно ему — с чего бы княгине так смотреть на гридина? Но вскоре поймал себя на том, что любуется красотой княгини. Испугался, ну как догадается княгиня Анастасия, пожалуется великому князю...

Но однажды случилось то, чего так боялся и о чём мечтал гридин в тайных мыслях.

В тот день княгиня выехала из города и поскакала просёлочной узкой дорогой, так что ветки деревьев хлестали по лицу. Конь княгини шёл широкой рысью, и Любомир опасался, как бы не засёкся о корягу. Гридин держался от Анастасии поодаль. Неожиданно набежала туча и начал накрапывать дождь. Княгиня углубилась в лес, перевела коня на шаг, но вскоре остановилась, соскочила с седла, подозвала Любомира, передала повод. Бросила коротко:

   — Привяжи.

Гридин спешился, набросил поводья на сук. Анастасия обняла его, принялась целовать. Любомир не успел опомниться, как уже корзно его валялось на траве, и он, гридин, легко подняв княгиню, бережно положил на него Анастасию...

От выставленных на рубеже с рязанской землёй дозоров во Владимире стало известно — переяславский князь Иван в Орду проследовал. Разгневался великий князь Андрей Александрович, не иначе, переяславец к хану с жалобой, и послал вдогон полусотню гридней, велев воротить князя Ивана, а коли тот сопротивление окажет, то и убить.