Самоубийства встречаются практически в любом возрасте, начиная с трех лет, с наиболее высокими пиками в 20–30 лет и 45–50 лет и с постепенным понижением после 65–70 лет.

Количество самоубийств среди городских жителей значительно выше, чем в сельской местности. Состоящие в браке совершают самоубийства реже. Выше риск самоубийства у бездетных и у живущих отдельно от родственников.

Определенные статистические закономерности установлены в отношении общественно-профессиональных и социально-экономических факторов.

Интересно, что еще в конце XIX века статистика четко установила, что общий процент самоубийств удивительно постоянен на протяжении длительных отрезков времени для каждого народа, нации и даже государства. Такое постоянство было бы принципиально невозможным, если бы самоубийство определялось только субъективными личностными причинами. Более того, замечено, что общее количество самоубийств в той или иной стране зависит не от отдельных желаний ее граждан, а от таких социальных явлений, как войны, революции, кризисы и т. п.

Даже из приведенных здесь данных видно, что очень непросто, а, видимо, и невозможно выделить один или несколько главенствующих факторов, приводящих к самоубийству. Речь всегда идет о сложном комплексе причин, обстоятельств и нюансов, преломляющихся, сложно опосредующихся личностью самоубийцы.

Первым приходящее на ум, казалось бы, здравое рассуждение о том, что чем лучше жизнь — сытнее, веселее и т. д., тем меньше людей, желающих свести счеты с жизнью, оказывается несостоятельным, как, впрочем, и другие, не менее разумные на первый взгляд предположения насчет того, что более подвержены стрессам и, следовательно, риску покончить с собой люди, утонченные духовно, интеллектуалы либо, наоборот, социально опустившиеся — наркоманы, проститутки, бомжи и т. д., но…

Новейшие исследования показали, что и в так называемых «спокойных» странах, с высоким уровнем жизни, отсутствием достаточно крупных социальных катаклизмов, средний уровень самоубийств также почему-то остается практически постоянным. Какое-то число людей находят причины для волнений, переживаний, у одних случаются стрессы, приводящие к мысли отправиться в мир иной.

В чем дело? Может быть, просто живут среди нас люди, которые по своему душевному складу, особенностям характера склонны к тому, чтобы заканчивать свою жизнь столь трагически?

Вопросы… вопросы!.. Из сказанного выше можно сделать вывод, что изучение феномена самоубийства в медицинской, правовой, социологической плоскостях, решая специфические для каждой из них и, безусловно, важные вопросы, не охватывает, тем не менее, проблему в целом. Синтез полученных данных, осмысление фундаментальных вопросов, которые ставит перед человечеством феномен самоубийства, является прерогативой философии.

Для философии проблема самоубийства никогда не была второстепенной, ибо от решения ее во многом зависит ответ на такие важные вопросы, как смысл человеческой жизни, свобода выбора и воли, проявление в целом свободы личности.

Является ли человеческая личность свободной в своих действиях и насколько широка степень этой свободы? Есть ли такая свобода вообще или мы являемся игрушкой не зависимых от нас обстоятельств, и там, где нам видится свободный выбор, на самом деле является холодный и бесстрастный лик судьбы?

Свободен ли человек в своей жизни и свободен ли он также в выборе своей смерти? Казалось бы, здравый смысл подсказывает, что в руках самого человека решение вопросов, связанных если уж не со своей жизнью, то со своей смертью. Мы можем быть недовольны жизнью, жаловаться на нее, тяготиться ею и даже ненавидеть ее, но нашу смерть у нас никто не может отобрать. Монтень по этому поводу говорил: «Почему ты жалуешься на этот мир? Он тебя не удерживает; если ты живешь в муках, причиной тому твое малодушие: стоит тебе захотеть — и ты умрешь».

Наиболее подробно вопросы о взаимосвязи самоубийства и свободы воли, самоубийства и смысла жизни отражены в философских работах А. Шопенгауэра, Вл. Соловьева, А. Камю.

Тем, кто заинтересуется именно философскими проблемами самоубийства, можно порекомендовать обратиться к классическим работам А. Шопенгауэра «Мир как воля и представление», Вл. Соловьева «Оправдание добра», А. Камю «Миф о Сизифе».

Мы приведем лишь очень образную и красивую аллегорию А. В. Луначарского из статьи «Самоубийство и философия», где он сравнивает личность, оказавшуюся в кризисной ситуации, с осажденной крепостью. «…Когда замок осажден со всех сторон злыми силами, когда переливают на пули свинцовые желоба, в большой зале, залитой кровью, немолчно стонут раненые, когда голод смотрит с бледных лиц, а в окне грозно хохочет дикое зарево, в такие дни философия величественно сходит из своего терема, и к ее поучениям все пригнетенные силы прислушиваются с небывалым вниманием. И, может быть, она, посылая холодные молнии глазами героини, призовет всех к последнему усилию и научит саму жизнь считать за ничто, когда она не украшена сознанием победы духа или куплена ценою унижения; может быть, саму смерть с оружием в руках она превратит в роскошный праздник человеческой гордости, может быть, этой проповедью она доставит населению замка победу…».

«Но может случиться и другое, — пишет Луначарский. — Она сойдет в трауре, в монашеской рясе, с посыпанной пеплом головой и будет плакать и убиваться и повторит с небывалой до тех пор силой свои страшные суждения о мире и жизни и скажет, что сопротивление бесполезно, что и в будущем всех ждут лишь мучительная борьба, раны, лишения, унижения и, в конце концов, неумолимая смерть. Она также призовет к мужеству, но к мужеству другого рода: она даст в руки наиболее отчаявшегося факел самоубийства и поведет его, проливая слезы, в траурном шествии в пороховые погреба, чтобы извлечь оттуда пожирательницу смерть…».

К этой своеобразной притче, великолепной по точности сравнения и поэтичности, вряд ли можно что-либо добавить.

Философия многим представляется сугубо теоретической наукой, отвлеченной и в практической жизни малопригодной. Но в кризисные минуты только она дает человеку совет и опору. В эти минуты оказываются никчемными и мелкими многие цели, казавшиеся главными в жизни, и выходят на первый план вопросы, которыми в обычные дни задаваться как-то не принято, — о смысле жизни, сущности человека, добре и зле… В переломные моменты от решения этих вопросов, в прямом смысле слова, зависит сама жизнь. «В последние минуты, в моменты наивысшего напряжения, мы обращаемся и к нашему общему миросуждению. И оно говорит нам то „да“ то „нет“» (А. В. Луначарский).

Отношение к проблеме самоубийства религии как одной из важнейших составляющих человеческой культуры, на протяжении тысячелетий формировавшей этические принципы социальных отношений и не утратившей своего влияния до наших дней, могло бы послужить темой отдельного объемного труда. Мы позволим себе лишь в основных чертах охарактеризовать отношение к самоубийству в рамках основных мировых конфессий. Это представляется важным в плане основной темы нашего исследования, так как и эстетические категории в ходе развития человеческой цивилизации формировались и развивались под воздействием тех или иных религиозных концепций.

Древние мифы рисуют мир населенным страшными, ужасными чудовищами, во власти которых находятся стихии и человек. Жизнь прекрасна, жизнь несет наслаждение, но ужасен гнев диких чудовищ, управляющих миром. Они требуют жертв, и для предупреждения их гнева и его страшных последствий человек должен жертвовать всем самым ценным, что имеет: животными, пищей, украшениями и даже самой жизнью. В Древнем Китае и Японии были широко распространены жертвенные ритуальные самоубийства, совершаемые при постройке новых домов, новых зданий и мостов и т. п. С помощью этих жертвоприношений люди надеялись, что духи земли и воды благосклонно отнесутся к их постройкам и не станут их разрушать. Одним из наиболее стойких оставался сопровождавшийся человеческими жертвами культ священных гор.