Гаспарян сменил кассету. На экране появился участок серо-голубой стены со зловещим светящимся глазом.

— Мы так и назвали это явление — “глаз дьявола”. По сути, это источник жесткого гамма-излучения, пожалуй, наиболее опасное “чудо” из всего арсенала чудес Башни. И, наконец, “призраки”.

Последние слайды запечатлели на фоне угрюмых фиолетово-синих стен и лесных зарослей светящиеся зеленые и желтые полосы, языки, жилы и ленты.

Рузаев выключил проектор, отдернул занавеску, впуская в дом сероватый свет пасмурного декабрьского дня.

Старостин покашлял, побарабанил пальцами по столу.

— Хорошо бы познакомиться с этой Башней поближе. Или нельзя?

Ивашура посмотрел на Богаева.

— Отчего же, можно. Перед вашим приездом мы планировали вылазку к подножию Башни, можем проводить.

— Километра на три, не ближе, — ворчливо добавил Богаев. — Все-таки опасно, ратуете за уменьшение риска и тут же сами подаете отрицательный пример.

— Как вы считаете, Мартын Сергеевич? — повернулся к полковнику Старостин. — Имеем мы право рисковать?

— Тут я — пас, — развел руками Одинцов; голос у него был низкий, приятный. — Боюсь, на товарища Ивашуру мои погоны не произведут впечатления.

— Правильно, — засмеялся Ивашура. — Ответственность за безопасность исследований лежит на мне, следовательно, я пока выше в звании. Но к Башне мы вас проведем, я сам пойду с отрядом.

Старостин встал.

— Ну и хорошо. Нас послали выяснить, чем грозит Башня району, области, а может быть, и всей стране. Вопрос серьезный и подойти к нему надо со всей ответственностью.

Пока готовилась экспедиция к Башне, Ивашура рассказал Одинцову о принимаемых мерах по предотвращению утечки информации, мерах безопасности и о координации научных исследований.

В исследовании феномена Башни участвовали почти все отделы Академии наук, Физический институт, Объединенный институт ядерных исследований и другие научно-исследовательские институты страны. Все группы и лаборатории этих научных организаций подчинялись Центру, а координатором комплексной экспедиции был назначен Игорь Ивашура. Его заместителями стали Богаев и академик Гришин.

Вокруг Башни в радиусе десяти километров располагались два кольца оцепления, у села Ивановского, в пятнадцати километрах от нее, были стянуты войска, в которые входили подразделения противохимической и противоатомной защиты, отделения дозиметристов и локаторщиков и вертолетно-десантный полк округа. Все эти воинские части подчинялись командиру Брянского гарнизона полковнику Михайлову, входящему в руководство экспедицией.

— С полковником я знаком, — сказал Одинцов, когда Ивашура закончил. — Как вы с ним взаимодействуете?

— В основном через связь. Иногда требуется техническая помощь, например, привлекали к работе радиолокационные станции, или нужна грубая физическая сила, а иногда приходится отыскивать увлекшихся работой ученых, забывающих о режимах безопасности.

Подошел Богаев, одетый в шубу.

— Тут у нас возник спор: не спешим ли мы с разрешением на допуск в зону зарубежных ученых? Башня явно создана искусственно, но кем и с какой целью? Конечно, американцы здесь ни при чем, но тогда мы выходим на контакт с другой цивилизацией, как бы сказочно ни звучали эти слова. Не слишком ли серьезна проблема, чтобы решать ее на… — Богаев замялся.

— На уровне полковника, — докончил Одинцов с тонкой иронией. — Вы правы, вопрос серьезный, но допуск зарубежных ученых уже решен в Москве. Через день — два сюда прибудут делегации ученых западных стран, в том числе и американцы.

— Это усложнит работу экспедиции.

— Знаю, но работать придется вместе. Феномен Башни перерос рамки национальных интересов, а если перед нами встала задача контакта с иным разумом, тем более понадобятся усилия ученых и государственных деятелей многих стран. Позиция правительства по этому вопросу диалектически и политически верна.

— Я не спорю, — Богаев нахлобучил шапку. — Однако имею право иметь свое мнение. Готовы? Пошли.

Отряд выступил в путь.

Впереди шагали Ивашура и Гаспарян, одетый в черный замшевый полушубок, потом Богаев, Старостин и Одинцов с биноклями, и замыкал отряд Рузаев с рацией на ремне, имевшей поэтическое название “Тюльпан”. Гаспарян и Рузаев захватили с собой также различные анализаторы и датчики, Ивашура нес универсальный дозиметр и поддерживал перекинутый через плечо ремень сумки с инструментами.

Снег был глубокий и идти было трудно, несмотря на протоптанную тропу, но Ивашура уверенно лавировал между деревьями, он ходил здесь не раз. Миновали просеку с поваленными опорами ЛЭП, вышли на край замерзшего и заснеженного болота с островками видневшейся из-под снега травы и камыша. Стена Башни придвинулась вплотную, нависла над головой ощутимой тысячетонной громадой, хотя до нее оставалось еще километров шесть.

Остановились, с немым восхищением взирая в бинокли на чудовищное здание, испещренное узором непрозрачных окон и дыр.

— Колоссально! — сказал Старостин, выдыхая облачка пара. — Фотографии и телепередачи не создают такого впечатления.

Пошли дальше и через километр встретили патруль оцепления первой линии, протоптавший вдоль проволочной ограды дорожку в снегу. У солдат на ремнях висели рации и дозиметры. Старший наряда козырнул Одинцову, попросил разрешения обратиться к Ивашуре и доложил:

— За время дежурства происшествий не случилось. Старший наряда сержант Гогиев. А вы снова туда, Игорь Васильевич? — не удержался он от вопроса. — Хоть бы раз взяли с собой.

— Еще доведется, Вахтанг, — ответил Ивашура. — Докладывайте обо всем, что покажется непонятным. Мы вернемся часа через два.

Через несколько минут Ивашура остановился и поднял руку.

— Извините, дальше мы пойдем одни.

Старостин, отдуваясь, вытер вспотевшее лицо платком и долго смотрел на Башню, водя окулярами по стенам. Наконец, опустил бинокль и ворчливо заметил:

— Я дальше и сам не хочу идти, отсюда и так все отлично видно.

Одинцов улыбнулся, но возражать не стал.

— Что ж, будем возвращаться. Однако, действительно впечатляет! Чувствуешь себя если не блохой, то, во всяком случае, не венцом природы.

— Идемте, идемте, — заторопился Богаев. — Экипированы мы не для рискованных походов, а неприятные сюрпризы могут появляться и здесь.

Делегация отправилась назад, часто оглядываясь то на стену Башни, то на оставшихся экспертов.

— Вперед! — бросил остальным Ивашура. — Надо успеть вернуться засветло, не хочу я связываться с “зоной ужасов”.

— Может быть, попробуем проникнуть в Башню? — предложил Гаспарян. — На стыке двух точек выхода “призраков”.

— Не сегодня. Придем, обсудим. Неудача может плохо повлиять на приехавшее начальство.

Дальше шагали молча, настороженно присматриваясь к растущей стене Башни и прислушиваясь к нарастающему подземному гулу и клокотанию, — звуки эти обычно становились слышны только у самой стены, в пределах одного километра. Подрагивания почвы заметно усилились, тем более что болото в непосредственной близости от Башни оттаяло и слой торфа начал пружинить и прогибаться под ногами. Из часто встречающихся ям поднимались легкие струйки испарений.

— Граница, — сказал Гаспарян. На лбу его выступили бисеринки пота. Он оглянулся на Рузаева и растянул губы в неопределенной усмешке.

— Что-то сегодня не чувствуется влияния “зоны”. Не боишься, Михаил?

— Иногда то, чего мы боимся, менее опасно, чем то, чего мы желаем, — ответил изречением Коллинза Рузаев. — Не стучи зубами, Сурен, за версту слышно.

— Конечно, тебе нечего бояться, ты сам, как леший. А я человек интеллигентный, нервный, легко поддающийся соблазну…

— Тише ты, нервный! — сказал негромко Ивашура, останавливаясь. — Ох и надоела мне ваша фасон дэ парле4. Вот только теперь мы подошли к границе, чувствуете? Просто сегодня “зона ужасов” чуть уже, чем обычно.

То, что они называли “зоной ужасов”, было всего-навсего ощущением нависшей опасности, появлявшимся у человека вблизи Башни. У каждого это ощущение сопровождалось комплексами других негативных эмоций — сообразно типу нервной системы, характеру и восприимчивости. Рузаеву, например, казалось, что из-за слепых окон Башни следят за ними недобрые глаза. Гаспарян переставал узнавать товарищей, становился подозрительным и возбужденным. Ивашура “слышал” чьи-то голоса и ему очень хотелось проснуться, хотя он и сознавал, что все это с ним творится наяву.