— За это его судили. Два года отсидел в тюрьме, затаился, — рассказывал мне председатель сельского Совета, когда я у него поинтересовался, почему Телкин пошел на службу к немцам. — В Новом Вязовом, километрах в пяти от Старого, живет его Любка, по-уличному — Рябая. У нее, как судачат деревенские бабы, растет малец от Телкина. Она хотела выйти замуж. Узнав об этом, Телкин явился к ней навеселе и в потасовке выбил ей глаз. Выходит, из-за любви. Так она и осталась не то в девках, не то в бабах. Недавно прошел слух по селу, что Любка наведывалась к матери Телкина.

Председатель осторожно подводил меня к мысли, что Любка может что-то знать о месте пребывания Телкина.

На следующий день после этого разговора с председателем я отправился пешком в соседнее село, разыскал бригадира, недавно уволившегося из армии сержанта, и повел разговор о скрывающихся немецких пособниках, предателях, карателях, у которых кровь на руках.

— У нас нет таковых, товарищ капитан, — заявил вчерашний сержант. — У нас все на виду.

— Телкина Дмитрия из Старого Вязового знаете?

— Еще бы. Плюгавый такой, смотреть не на что, а извергом оказался первостатейным. Только у нас, в Новом, такие не водятся, — с гордостью повторил бригадир.

— Говорят, у вас живет его любовь — Любка Рябая.

— Любка есть. Дояркой работает, любого мужика за пояс заткнет, но рябая. Это верно.

— Может, она знает, где Телкин?

— Вряд ли. Откуда ей?

— Мальчишка у нее от кого?

— Постой, постой, — вдруг что-то припоминая, уставился на меня бригадир. — Недавно наша почтальонша искала ее, кто-то ей письмо прислал. Отродясь никто не писал, а тут вдруг...

— Откуда было письмо?

— У почтальонши надо спросить. Она знает. Я спрошу.

— Не надо. Пошлите Любку в контору, я с ней побеседую.

Бригадир посмотрел на часы, напомнил, что время обеденное, и пригласил меня домой, извинившись, что специально не готовился и не знает, что жена приготовила к обеду.

Я сразу же согласился, так как проголодался и не знал, где придется обедать.

По дороге домой бригадир все расхваливал Любку.

— Все бы так работали в бригаде, как она, не такой бы был наш колхоз. Многие уши навострили на город, а она к земле приросла и никуда не собирается.

Я молча слушал бригадира, и у меня постепенно складывалось убеждение, что Любка должна рассказать, если она что-то знает о Телкине.

После обеда я встретился с ней в колхозной конторе. Кроме нас двоих, там никого не было. Ходики, висевшие на простенке, громко стучали в пустом помещении.

Любка молча присела на скамейку, опустив голову. Темный платок до самых бровей закрывал ее лоб и почти все лицо.

— Вы знаете, зачем я вас пригласил?

— Скажете.

— Где проживает Дмитрий, служивший помощником старосты в Старом Вязовом?

Я умышленно решил напомнить об этом, чтобы для нее были понятны причины моего интереса к Телкину.

Любка не удивилась вопросу, не подняла головы, только стала перебирать заскорузлыми пальцами бахрому на кончике платка, свисавшего поверх телогрейки. Я не торопил ее с ответом. Видел, что она борется с собой и не знает, как начать, а может, опасается сразу сказать.

Я смотрел на стучавшие ходики, видел, как быстро в ту и другую сторону прыгал маятник и незаметно перемещалась минутная стрелка. Надо было как-то помочь Любке начать говорить. Я не знал, как она воспримет, если сказать, что он погубил людей, у которых остались жены и дети, которые никогда не забудут страшного горя. Она могла напугаться и совсем замкнется. Разговор на эту тему следовало пока оставить в резерве, на крайний случай...

— Так и будем молчать?

— Не знаю, где он, — услышал я тихий подавленный голос, никак не подходивший к ее мощному телосложению. — Но раз вы приехали, значит, вам уже наговорили про меня и про письмо. А он не писал, где проживает, а пишет, что жив-здоров, того и нам желает. Просил проведать мать, но чтобы жена не узнала. Письмо я носила матери, и сразу мы спалили его, как было прочитано.

Мне показалось, что Любка облегченно вздохнула, словно освободилась от тяжести, и даже подняла голову.

— Откуда же было письмо? — не терпелось мне узнать.

— Клава, почтальонша, сказала: из Клайпеды. Обратного адреса не указано. Я не хотела его брать, — заключила Любка так, будто жалела, что взяла все-таки.

— Почему не хотели?

— Раз уже было. Присылал кто-то доплатное, со всякими угрозами и пакостями.

Я извинился за неуместный вопрос, переспросил, не ошибается ли она насчет Клайпеды, а потом попросил бригадира поговорить с Клавой.

В темноте я вернулся в Старое Вязовое. Председатель сельского Совета все еще сидел за столом и при тусклом свете керосиновой лампы составлял какую-то сводку в район.

— Как успехи, капитан? — спросил он меня, не отрываясь от бумаг.

— Ничего, — ответил я ему.

— Садись, отдыхай. До тебя приезжал еще Панов, разбитной хлопец. Мне б такого председателем в колхоз. Привет ему передавай.

Я обещал передать.

— А что же он не приехал? — снова спросил председатель. — Или секрет?

— Никакого секрета, женится...

— Все ясно. Тогда передавай и поздравления. А у нас что-то никто не женится. Не за кого девчатам замуж выходить. И на трудодни им остается нынче по двести пятьдесят граммов, — с горькой озабоченностью добавил председатель и посмотрел на меня — понимаю ли я, что это значит. Я все не только понимал, но и переживал вместе с ним. Долго он мне рассказывал о положении дел в колхозе, о послевоенных лишениях, но считал, что и в этих условиях колхозникам надо давать больше на трудодни.

Управившись со сводками, председатель предложил переночевать у него, но я решительно отказался, чтобы не доставлять ему лишних хлопот. Кое-как прокоротал ночь здесь же, в закутке сельсоветского дома, сдвинув вместе две скамейки и положив под голову стопку газет. А рано утром уехал с ним на телеге в райцентр. Он — со сводками, а я — с думами о Телкине и Клайпеде. То была моя личная «сводка» о командировке. Правда, я не знал, подтвердится ли она, но не сомневался в полезности добытых данных. Телкина надо было найти и судить за преступления, которые он совершил.

На первом же совещании у Льва Михайловича и Георгия Семеновича Сергей попросил направить его в командировку в Клайпеду. А когда мы, втроем, вышли от Кухарского, вдруг напомнил о предстоящем семинаре в вечернем университете марксизма-ленинизма.

— Мы с тобой, Алеша, уже пропустили один из-за герра Телкина. Так можно получить приглашение на партком.

— Какая тема? — спросил Георгий Семенович, слушавший наш разговор.

— Философская. «Теория познания». Надо готовиться.

— А как обстоят дела с политэкономией? — спросил Георгий Семенович Сергея с усмешкой и посмотрел на меня.

Сергей часто рассказывал о преподавателе, с которым любил поспорить на семинарах, задавал каверзные вопросы. Преподаватель повторял сказанное слово в слово, не уклоняясь от конспекта, и спрашивал: «Теперь дошло?» — «Не совсем», — храбро признавался Сергей. «Ну ничего, дома дойдет», — кивал преподаватель. «Вы уверены?» — «Уверен, если как следует проштудируете первоисточники. Читайте «Капитал» Маркса. Книга написана для рабочих, товарищ Панов, в ней вы найдете ответы на все ваши вопросы».

Сергей в который раз пересказывал Георгию Семеновичу, как он понимает земельную ренту и как ее трактует преподаватель, который настоятельно советовал ему придерживаться мнения автора «Капитала». Он умел копировать экономиста, и Георгий Семенович от души смеялся.

— Вот что, — предложил Георгий Семенович, — идите и готовьтесь к семинару. А после поезжайте куда-нибудь за город, отдохните. Только дежурному скажите, где будете.

Мы обрадовались такому великодушию начальника и тут же решили съездить за картошкой в близлежащий район, а на обратном пути «выбраться на природу», побродить по осеннему лесу.

Сергей вернулся из Клайпеды и рассказывал о результатах своей командировки все время, пока мы тряслись в кузове грузовика по пути в ближний колхоз, в который ехали за картошкой. Командировка Сергея была, как явствовало из его рассказа, успешной. Телкина-Теткина нашли в порту. Додумался он изменить только одну букву в своей фамилии, а все остальное сохранил, но и этим задал работу розыскникам.