— Пошли к Зелинскому в «Охотничий сбор». У него душевная музыка и хорошая кухня для тех, кто не скупится...

Они разыскали в задымленном зале столик, изучили меню, отпечатанное по-польски, но имевшее приписанный карандашом русский перевод. Внук продиктовал заказ шустрому официанту и что-то шепнул ему на ухо. Тот понимающе кивнул и улетучился.

Охотничий колорит полуподвальному помещению, в котором при немцах располагалась пивная, создавали лосиные рога, чучела зверьков и птиц, кабаньи морды с желтоватыми крючьями клыков. Стены были расписаны примитивными фресками в духе Руссо-Таможенника. Одна изображала, довольно приблизительно, саванну, вторая — какие-то инопланетные джунгли, третья — охотничью сценку: на отважного стрелка мчится волчья стая, воплощение неистовой, всесокрушающей ненависти; длинноволосый охотник в тирольской шляпе как бы прикидывает вероятный исход схватки; его ружье еще опущено: выстрелит или поддастся завораживающей силе натиска, промедлит и погибнет? Под наивным этюдом авторская подпись — Зигмантас Вайкис.

— Ступай, ступай, дорогуша, — отогнал Внук размалеванную, словно растекающуюся под одеждой, женщину. Глядя ей во след, скривился: — Обойдемся без эрзацев.

Волна веселья перекатывалась по залу. Разношерстные гости Зелинского обильно ели и пили, грубо флиртовали, щедро вознаграждали музыкантов, игравших чаще всего популярную «Милонгу». Вновь подлетел официант, спросил:

— Паны не будут возражать, если к ним присоединятся девушки?

— Не будут, давно ждем, — оживился Внук и очертил в воздухе нечто вазообразное. — Как?

— Порядок, пан. Высший класс!

Дамы оказались сестрами. Старшая, Кристя, тараторка, каких мало, приглянулась Внуку. По всему было заметно, что серьезные проблемы ее не терзали. Младшая, Эва, была сдержанней, хотя пила наравне с мужчинами.

Первый графинчик опустел довольно быстро и был тотчас заменен вторым. Внук пил и мрачнел: он не мог скрыть тревоги, часто смотрел на часы. Озабоченность скрывал за грубыми шутками. Кристя хохотала:

— Какой у вас, Андрэ, неприличный дружок. У него на уме одни пошлости...

Официант снова остановился у столика, что-то шепнул Внуку. Тот заторопился, бросил на стол деньги, сжал Кристе плечо:

— На сегодня, к сожалению, все...

Внук заскочил в туалетную комнату ресторана и на улице, под фонарем, прочел записку.

— Кунерт в городе. Намерен встретиться с Квачем, но, возможно, побывает только у себя дома. Собака! Этого адреса я не знал: вот он где отсиживался! Дом пустует — Рита уже в Варшаве...

— Как быть?

— Придется нам разойтись. Я к Квачу, ты — к Кастету домой, на Привокзальную. Кончай его моментом, если придет. Он мастер выворачиваться. Приглуши звук выстрела, набрось на пистолет тряпку.

В уже знакомом саду у дома Кунерта Андрея окликнул Митрохин. Тем же садом прошли до уединенного двухэтажного особняка. Миша провел Черняка по узкому коридору, толкнул дверь.

После торопливых рукопожатий расселись по креслам. Грошев принял позу внимательного экзаменатора: «Нуте-с, что там у вас?» Митрохин с карандашом в руке сел записывать.

Черняк говорил быстро, без запинки: сведения о Докторе и бандитах; конкретные террористические и иные акции, совершенные колонистами; обстановка, сложившаяся в банде к моменту отчета. Подводя итог, Черняк отметил, что период кризиса в банде заканчивается. Со дня на день можно ожидать от нее новых враждебных действий.

— Меня беспокоит, что за бандой нет сейчас непосредственного контроля.

— Доктор тебе доверяет? — спросил Грошев.

— Он доверяет только себе. Впрочем, перед нашим уходом в город он вернул мне оружие.

— Дай-ка мне твою пушку.

Иван Николаевич вытащил из парабеллума обойму, высыпал патроны на стол. Один из них покрутил в пальцах и неожиданно легко отсоединил пулю от гильзы.

— Старый трюк... Вареными патронами снабдил тебя Доктор. Доверие его к тебе весьма сомнительное.

— Возвращаться в банду необходимо.

— К сожалению, так, — согласился Грошев. — Доктор располагает важной документацией по немецко-фашистским спецорганам, то есть тем, что они тщательно уничтожали. Подготовился к торгу с американцами. Хорошо бы выяснить, где он хранит эти фотокопии. Ты говоришь, Андрей, Внук будет в Зеебурге, пока не разыщет Кунерта? Мы покажем ему Кунерта... Завтра вы вернетесь в банду. Кстати, ты уверен, что все информаторы Доктора в Зеебурге нам известны?

— Не уверен. Я уже докладывал вам о вполне определенном интересе Доктора к Борисову. Главарь колонистов хотел воспользоваться моральной нечистоплотностью этого человека. Кто-то из информаторов замыкается только на Доктора. Он всегда знал больше, чем ему сообщали Кунерт и Внук.

— В отношении Шеффера ты прав. Внук встречался именно с ним. А Вайкис и Голейша, что они?

— Вайкис вне подозрений. Его связи с Квачем носят исключительно деловой характер.

— А медикаменты?

— Он мог добывать их по просьбе Квача, который знал, что у Вайкиса есть знакомства среди военнослужащих. Медикаменты, конечно же, шли в банду. О Голейше ничего определенного сказать не могу. Наши пути пересекались, но мимолетно. Его контакты с Борусевичем и комиссионером наводят на размышления...

Грошев поощряюще закивал.

— Что ж могу подтвердить твои догадки: Голейша — личный информатор Доктора. Через него Доктор контролировал свою агентуру в городе.

— Все-таки он?

— Я слышу в твоем голосе профессиональную ревность, — усмехнулся Грошев. — Не горячись. Что-то сделал ты, что-то другие. Голейша — главная сила Доктора, через него-то и ведется сейчас игра. Вы с Внуком — отвлекающий маневр.

— Кто вышел на Голейшу?

— Сотрудник Дондеры — Перкунас. Ну, а с Борисовым все ясно. Мы, конечно, не потерпим дискредитации офицерского звания и компрометации советской военной администрации в Зеебурге. Присвоение служебного имущества, пьянки, похождения всякие... Материалы на него будут переданы в трибунал...

Митрохин оторвался от записей:

— Иван Николаевич, а письмо?

Капитан торопливо извлек из внутреннего кармана кителя конверт.

— Прости, Андрей. Дожидается тебя весточка из дома. Что делать, не было оказий.

Андрей разорвал конверт, вытащил сложенный вчетверо листок. Из него выпала фотография: Аркадий с Ириной. Тоска сжала сердце Андрея: невозможно обмануться — в том, как обнимал Аркадий Ирину, в пальцах, лежащих на ее плече, в выражении лиц — проступала их близость друг к другу. Оба — спокойны, уверенны. Снимок не исказил облика Аркадия — упрямый взгляд исподлобья, мягкий, мамин, овал подбородка. Ирина изменилась больше: складки у переносицы, короткая стрижка. Она смотрит прямо, словно хочет заглянуть ему в душу. И Андрею вдруг показалось, что она думала о нем, когда снималась. Все правильно, Ирина, все правильно: Аркадий — славный человечина, заслужил счастье. Андрей перевернул фотокарточку.