— Инструкции Доктора?.. А как ты поступишь с ним? Он тоже уйдет из Кабаньей пущи... Уйдет, а вы будете подыхать один за другим. — Пароксизм страха у Кунерта прошел, он говорил быстро, проникновенно. — Доктор хочет предстать перед будущими хозяевами как руководитель «повстанцев». Чем дольше вы продержитесь, тем выгоднее для него... Вы — разменная монета в его торге, и он боится, что я перехвачу сделку.

Поблизости затренькал телефон.

Андрей изумленно присвистнул.

— Ты на самом деле солидно обосновался.

— Здесь живет русский офицер из комендатуры.

— Вот как?

— Не надо удивляться. У этого русского есть коммерческие склонности, а деловые люди быстро сходятся.

Андрей перевел Кунерта в комнату, в которой находился телефон. Набрал номер Грошева. Бандит со странным в его положении любопытством наблюдал за Андреем.

— Митрохин слушает!

— Здравствуй, это Черняк.

На другом конце провода небольшая заминка.

— Андрей?

— Да! Я в городе, нахожусь на Привокзальной, 34.

— У Борисова!?

— Да-да, наверное. Здесь Кунерт. Приезжай с людьми. К дому подходите со стороны сада...

Андрей распахнул окно, присел в пол-оборота на подоконник.

— Где Рита?

Кунерт затравленно молчал, начиная понимать подлинную суть происходящего.

На газоне возле дома появились Митрохин и незнакомый парень.

— Вылезай! — Андрей отошел от окна.

Кунерт, стараясь не задеть перевязанную руку, неловко взгромоздился на подоконник и тяжело спрыгнул вниз. Парень деловито обыскал Кунерта и повел его прочь от дома, подталкивая в спину.

Андрей передал Митрохину портфель Кунерта, соскочил с подоконника на землю.

— Польский товарищ, — кивнул на парня Митрохин. — Несколько ночей мерзли вместе — поджидали Кунерта, побратались. Вот, оказывается, у кого отсиживался бандит...

— Слушай: мне и Внуку поручена ликвидация Кунерта. Доктора нервируют конкуренты...

— Работа движется к концу. Грошев ждет от тебя новой информации и личной встречи.

— Я оторвался от Внука на свой страх и риск. Сейчас возвращаюсь к Квачу. Если сможете избавить меня на несколько часов от Внука — встретимся.

— Постараемся, — заверил Митрохин.

...Через сорок минут Черняк занял свой пост в комиссионном магазине. Квач словно и не заметил отсутствия Андрея. Торговля шла споро.

Андрей хотел было уже покинуть пост, как вдруг ему почудился знакомый голос.

— Что нового, Ягеллон?

Скороговорка Квача:

— К сожалению, ничего. Никаких поступлений. Фарфор снова в цене, и знающие люди несут его только в крайней нужде.

— Что-то желтый ты сегодня, как японец. Нездоровится?

— Да-да, чувствую себя неважно. — Квач помялся. — Хронический гастрит — результат пренебрежения к еде.

— Питайся у Зелинского. — Андрей узнал в парне шофера автофургона. — Он готовит на людей без желудков!

Квач залился тонким булькающим смехом. В этот же момент в магазин вплыла Каркачева, в той же гимнастерке, в какой Черняк ее впервые увидел. Она прорезала толпу и остановилась перед конторкой, рядом с Голейшей, терпеливо дожидаясь, когда у Квача пройдет приступ смеха.

— Пришла попрощаться, Ягеллон Ягеллонович. Через день-два уезжаю. Тысячу раз спасибо вам за помощь. Все напрасно!

— Искренне сочувствую, пани.

Нарцисса Викторовна смахнула слезинку.

— До мельчайших подробностей знаю: в каких казематах хранились сокровища, кто присматривал за ними, кто паковал их перед последней дорогой. Я могу сосчитать каждый гвоздик, вбитый в ящики, могу проследить каждый оборот колес, уносивших шедевры к злодейскому огню. Вчера я вернулась из Инстербурга, там в лагере для военнопленных нашли конвойных, сопровождавших грузовики. Они все подтвердили.

— Сочувствую вашему горю! — воскликнул Квач. — Уничтожать предметы искусства — варварство!

Глубоко вздохнув, Нарцисса Викторовна направилась к выходу. Голейша спросил Квача:

— Ты действительно помогал этой русской?

Квач сконфуженно забормотал, словно его уличили в дурном поступке:

— Что вы? Какая помощь? Я только рассказал ей о том, что знаю.

Квач был взбудоражен разговором с Каркачевой, на лице его выступили красные пятна. Он поторопился отделаться от Голейши и, усадив за конторку приказчика, пригласил Черняка перекусить. Выпив «Мартеля», Ягеллон Ягеллонович признался:

— Взвинтила меня эта пани. Она надеялась, хотя надежды были напрасными. Я сопровождал эти грузовики как специалист по антикварным вещам и, простите за откровенность, надеялся эвакуироваться в Германию вместе с грузом.

— И что же?

— Тяжело вспоминать! Вдоль дороги начали рваться снаряды. Охрана разбежалась. Человек я невоенный, и был напуган, забился в кусты. Это моя мука, я не хотел бы видеть того, чему стал свидетелем. Из зарослей выскочили люди в пятнистых маскхалатах и открыли огонь по бензобакам. Два грузовика окутались дымом. Ваш спутник — Внук — вскарабкался на третий и разбил несколько ящиков. Посыпались золотые коллекционные монеты, заблистали оклады икон. Начался грабеж: ящики вспарывали, в огонь летели картины голландских и французских мастеров, хрустел фарфор. Только золото, все другое — в пылающие струи бензина. То, что мне удалось собрать сейчас — крохи в сравнении с утраченным.

— Жалеешь, что тогда не поживился? — грубо спросил Черняк.

— Вы ошибаетесь! Несправедливо обвинять меня в этом! Тогда мне казалось, что в тартарары рушится весь мир. Я был парализован, и, когда на меня наткнулся Доктор, я выполнил его приказ следовать за ними. Подчиняться — удел слабых.

— Ты, Квач, напоминаешь мне кирпичную трубу с трещиной посередине. Небольшое сотрясение — и все развалится.

— Страшная, но верная картина, — прошептал Квач. — Вы угадали самую главную мою беду. Извините за откровенность, я постоянно ощущаю за собой слежку, и выхода нет — все заколочено наглухо!..

Где-то во внутренних помещениях дома раздался грохот падающей мебели, потом к гостиной приблизился стук шагов.

— Вот вы где, — подсел к столу Внук. — Ублажаете душу деликатными беседами. Квач, плесни!

Выпив коньяк, Внук велел Квачу не отлучаться, а Черняку сказал:

— Кастет прячется от нас, то есть пошел ва-банк. Кто-то из этих городских бездельников знает, где он. Пора наводить шмон!

Они вышли на рыночную площадь. Внук вел себя уверенно: как истый фланер подмигивал встречным девицам, брезгливо отпихивал от себя растрепанных мужиков с мешками и торбами. Он не спешил, хотя день не располагал к ленивым прогулкам: накрапывал дождь.

Многое переменилось в Зеебурге с военной поры к лучшему, но город чем-то тревожил Андрея, и он догадывался, что его собственное настроение не совпадало с настроением людных, унизанных вывесками улиц. Город быстро привык к покою, жил (или старался жить) по канонам мира и не желал вспоминать недавние лишения.

Покрутившись в людской толчее, Черняк и Внук двинулись прочь от площади. Попетляв по закоулкам, проследовали к городскому парку, где под шатрами каштанов и лип белели античные божества. Под статуей Марса остановились, Внук показал на искусственную горку в отдалении:

— Проследи, не приведет ли человек «хвоста».

«Человек» оказался пунктуальным, вынырнул из боковой аллеи в точно назначенное время. Черняк плохо видел его, и то немногое, что могло сойти за приметы, было: цивильная темная пара, семенящая походка, привычка закладывать руки за спину. Человек походил на Шеффера.

Беседа длилась четверть часа. На скрещении аллей Внук и незнакомец резко разошлись. При выходе из парка человек столкнулся с двумя девушками. Они пропустили его, немного помедлили и пошли следом.

Потом состоялись еще две встречи. Организовал их Квач. Этих информаторов Внук не конспирировал и даже сообщил клички — «Леон» и «Дрозд». Черняк вел наблюдение и опять засек девушек.

Поздно вечером Внук с ухарством решившего загулять купчика предложил:

— Выбирай любой кабак! Кутнем, парень, как принцы голубой крови.