Ударная группа подпоручника Боровца заканчивала прочесывание хутора. Ознакомившись в общих чертах с тем, что здесь произошло минувшей ночью, бойцы и сотрудники органов госбезопасности получили приказ задерживать всех посторонних и подвыпивших мужчин. Вскоре просторная горница в доме Ляцкого заполнилась, как и в прошлую ночь. Задержанный Копецом бандит, хотя и оказался довольно болтливым, назвал только свою кличку — Чугун. Он сказал, откуда родом и откуда пришел вчера с Зарей, перечислил всех бандитов, кого знал, но не смог ответить на вопрос, что же случилось с Молотом и с Рейтаром. Поэтому не было полной уверенности в том, что мужики сказали правду о смерти Молота. Чугун же свою неосведомленность по поводу того, чем закончилась вспыхнувшая здесь под утро перестрелка, а также свой провал объяснил тем, что, будучи вдрызг пьяным, уснул в овине и протрезвел лишь тогда, когда сквозь щель на сеновале увидел стоявшего неподалеку бойца КВБ. Да, из этого пьяного мародера ничего больше, по крайней мере для нынешней операции, выудить не удалось.

Что же делать дальше? Жаль, что хозяин не возвратился, а он как раз и мог бы навести на след банды. А бандитам явно повезло: давно уже прекратившийся ливень сровнял с землей всю колею, покрыв грязью луга, канавы и борозды. Боровец передал по радио донесение командиру батальона. Элиашевич тоже переговорил со своим начальством. Приказы оттуда были однозначными: оцепление не снимать, держать его как можно плотнее и ждать возвращения хозяина. А тем временем соседние подразделения батальона, милиция и органы госбезопасности перекроют все дороги, ведущие из Рудского леса. Если возвратится хозяин бандитского схрона, вытрясти из него что можно и заставить показать, откуда он приехал. Только после этого, в зависимости от обстановки, снять оцепление и двинуться в указанном Ляцким направлении. Всех подозрительных доставлять в Ляск, где их уже будут ждать следователи из воеводского управления госбезопасности и офицер военной прокуратуры из Белостока. По цепи залегших вокруг хутора бойцов пронеслось одно только слово: ждать.

Уже ближе к вечеру один из бойцов первого отделения, лежавший в засаде у самого леса, заметил в молодом дубняке запряженную парой гнедых подводу. Именно таких лошадей им было велено разыскивать. Паренек передал по цепи, чтобы немедленно позвали капрала Боленя. Прибывший капрал и двое бойцов бесшумно подкрались к подводе. Наблюдая за ней, они обратили внимание на то, что просторная повозка стоит, зацепившись осью заднего колеса за молодой крепкий дубок. Это, видимо, и мешало лошадям двигаться по знакомой им дороге домой. Но где же возница, который в этот момент интересовал их больше всего? Болень приказал подстраховать его, а сам, крадучись, подобрался к подводе и заглянул в нее. Свернувшись в клубок, в ней сном праведника спал пожилой усатый мужчина, от которого за версту несло самогоном. Капрал, жестом подозвав одного из бойцов, отправил его с донесением к подпоручнику, а сам остался возле подводы, не спуская глаз со сладко похрапывающего хозяина. Подошли Элиашевич и Ставиньский. Последний знал Ляцкого в лицо и мог опознать его. Да, это был он.

Послав связного к Боровцу, чтобы тот сообщил командованию о поимке хозяина бандитского схрона, Элиашевич резко тряхнул Ляцкого. Тот открыл глаза. Даже при виде черта он испугался бы, наверное, не больше, чем теперь при виде разъяренного Элиашевича и стоявших позади него двух бойцов КВБ. Ляцкий с обезумевшими от страха глазами упал на колени и, сложив руки словно для молитвы, не мог выдавить из себя ни единого слова, даже мольбы о пощаде. Элиашевич, не давая опомниться ошеломленному пособнику бандитов, обрушил на него град вопросов:

— Куда вы отвезли бандитов? Где Рейтар? Что с Молотом?

— Я не виноват. Они мне угрожали, что пристрелят, они заставили меня, хотели дом спалить…

— Хватит скулить. Отвечайте на вопросы. До какого места вы их довезли?

— До леса, пан начальник, до леса…

— До какого леса?

— До Рудского.

— Рудский лес большой. Точнее — куда? Ну?

— Да с десяток километров отсюда. Чертово урочище называется.

— Покажешь.

— Боюсь.

— Покажешь. Заворачивай лошадей. Ну, быстро!

Ляцкий легко спрыгнул с подводы и начал подталкивать ее, пытаясь освободить зацепившееся колесо. По знаку капрала один из бойцов поспешил ему на помощь. Через минуту лошадей вместе с повозкой повернули в ту сторону, откуда они привезли недавно своего неудачника, возницу.

Белый шлейф ракеты прорезал небо: это был сигнал к прекращению облавы. Бойцы поднимались, с наслаждением потягиваясь и растирая затекшие от многочасового лежания мышцы. Что уж тут скрывать, многие были довольны тем, что на этот раз обошлось без стрельбы. Все радовались предстоящему возвращению в Ляск.

Но вместо ожидаемого распоряжения направиться к замаскированным поблизости машинам раздалась команда:

— По отделениям, становись!

— Быстрее, быстрее!

— Направление — прямо в лес. Отделение, шагом — марш!

У наиболее горячих и языкастых невольно вырвалось:

— Что за черт? Куда это мы опять шпарим?

— Нет, ей-богу, я больше не выдержу.

— Говорю вам, ребята, если бы я знал, что придется так в жизни мучиться, то…

— Ну тише вы там, тише!

— Но, товарищ капрал, что же это такое? Сколько можно еще так, без отдыха?

— А я что, на мотоцикле, что ли, еду?

— Да нет, но капрал — это все-таки капрал!

— Ты, Казик, не подлизывайся.

— Подожди, тоже когда-нибудь будешь капралом.

— Или покойником.

— Эй ты, возьми сейчас же свои слова обратно, не люблю, когда так говорят!

— Я тоже не люблю, но приходится.

— Я сказал, тихо! Прекратить разговоры!

Бойцы тащатся в жару по меже среди ржаного поля. Лес уже недалеко: каких-нибудь сто — двести метров. Их отделяют от него только заросли низкорослого ольшаника и боярышника.

Капрал Кравец скорее по привычке, чем по необходимости подает команду:

— Налево, по одному — в цепь! Прочесать заросли!

Команда творит чудеса, приказ есть приказ — с оружием наготове бойцы, послушные и дисциплинированные, безропотно рассыпаются в цепь. Переплетенные ветви боярышника, мешают идти, царапают руки, лицо. Грохнул выстрел. Затем сразу же полоснула очередь — одна, другая… С правого фланга застучал ручной пулемет. В сторону Рудского леса, отстреливаясь, бегут двое. Вдруг один из них подскакивает, делает пол-оборота назад и падает лицом в сторону бегущих за ним солдат, другой пробегает еще несколько шагов и тоже валится, сраженный короткой очередью ручного пулемета. Ошеломленное, состоящее в большинстве своем из молодых, необстрелянных бойцов отделение, как стадо перепуганных овец, окружило капрала. Кто-то кричит:

— Товарищ капрал, товарищ капрал! Юзвицкий убит!

Двое бойцов выносят из зарослей истекающего кровью Казика Юзвицкого. Капрал и санитар подбежали к нему. К сожалению, уже поздно. По изуродованному лицу видно, что в него стреляли почти в упор.

Один из бойцов истерически зарыдал:

— Зачем я это сказал, зачем? Боже мой, что же мне теперь делать?

Это тот, который минуту назад в шутку назвал Казика покойником.

— Накаркал, черт бы тебя побрал.

— Тихо! Прекратите дурацкую болтовню! — Капрал Кравец не забывает, что он здесь командир.

Со стороны леса мчится газик с подпоручником Боровцом. Подпоручник на ходу спрыгивает с машины и, спотыкаясь, бежит по густой траве к лежащему на плащ-палатке солдату. Опускается на колени, склоняется над ним, встает и снимает пилотку. Стоящие рядом бойцы следуют его примеру. Элиашевич накрывает убитого плащ-палаткой. Боровец с трудом сдерживает рыдания. Это первый его подчиненный, погибший в бою. Резко отворачивается, чтобы солдаты не заметили его волнения, и хриплым, неестественным голосом подает команду:

— Второе отделение! К группе у леса! Бегом — марш!

Бойцы выполняют приказ. Элиашевич подходит к Боровцу. Тот весь кипит от обиды и злости: